Храни тебя Господь.
Горчакову А. М., 28 июля 1863*
13. А. М. ГОРЧАКОВУ 28 июля 1863 г. Москва
Moscou. Dimanche. 28 juillet
Mon Prince,
J’ai reçu votre chère lettre juste au moment où j’allai dîner chez Katkoff. Je vous laisse à juger de la satisfaction intime que j’ai eue à la lui lire et de celle non moins vive avec laquelle cette lecture a été accueillie. L’excellent homme a été pénétré des bonnes et gracieuses paroles que vous lui adressez, de ces paroles dont vous avez le secret…
Votre dernière dépêche à Budberg* est venue ici à point nommé pour faire tomber à plat les vagues appréhensions que la presse étrangère aurait aimé à accréditer sur de prétendues défaillances et des concessions éventuelles de notre part.
On a retrouvé dans cette dépêche le même accent et la même inspiration que dans les précédentes, et on vous a su gré, mon Prince, de vous être hâté de la publier. Cette publication, assurément, ne facilitera pas à Mr Drouin de l’Huys* la rédaction de sa dépêche. — En un mot, votre position ici est grande et belle. Le Bon Dieu vous devait bien cela… On sent que vous êtes à l’unisson du pays, et que ce qui vous inspire et vous soutient envers et contre tous, c’est la conviction profonde que le pays dans les circonstances données est prêt à tous les sacrifices, à tous, sans exception, sauf une seule: celui de son honneur. Je sais que cette phrase a été dite et répétée vingt fois. Mais ce qui caractérise précisément la situation, c’est que cette fois cette phrase est une réalité.
Aussi bien qu’on ne se dissimule guères ici la gravité de la question extérieure, — grâce à vous, mon Prince, ce n’est pas elle qui préoccupe le plus les esprits… La grande préoccupation est ailleurs. Elle est à Varsovie… Je ne saurai vous rendre le sentiment de dégoût, de plus en plus exasperé, qu’inspire ici le spectacle de tout ce qui s’y passe, et cette impression est constamment ravivée par des informations très précises…La retraite du Marquis* avait été vue avec plaisir, mais c’est qu’on s’attendait à la voir suivie d’une autre, encore plus impatiemment désirée. Car, à tort ou à raison, on est convaincu ici que la présence du Grand-Duc à Varsovie y rendra impossible l’action de toute autorité sérieuse et efficace*. On le croit trop identifié à l’absurde système que nous avons vu à l’œuvre et dont nous recueillons les fruits pour qu’il fût permis d’espérer que, sans se compromettre encore davantage, il puisse s’associer à un système tout opposé, celui de l’unité absolue dans le pouvoir, en un mot de la dictature militaire. Or, on ne croit pas ici qu’il y ait dans le Grand-Duc l’étoffe d’un dictateur… Eh bien, mon Prince, ce résultat si desiré, si évidemment nécessaire — la cessation la plus prompte d’un régime qui est un scandale et un danger — eh bien, ce service signalé, c’est encore de vous, mon Prince, de votre légitime influence que le pays espère l’obtenir. Il en est temps, il en est plus que temps.
Mais je ne veux pas abuser du vôtre, et il me reste tout juste assez de place pour vous réitérer, mon Prince, du fond du cœur, mes remerciements et l’expression de mon bien tendre dévouement. Ф. Тютчев
Перевод
Москва. Воскресенье. 28 июля
Любезный князь,
Я получил ваше драгоценное письмо в ту самую минуту, когда шел обедать к Каткову. Предоставляю вам судить о том глубоком удовлетворении, которое я испытал при чтении ему этого письма, и о том, не меньшем, удовлетворении, с коим это чтение было встречено. Этот прекрасный человек был до глубины души растроган добрыми и задушевными словами, обращенными к нему, теми словами, что вы один умеете находить.
Ваша последняя депеша Будбергу* появилась здесь как раз вовремя, чтобы вконец развеять те смутные опасения, которые хотела бы посеять иностранная печать относительно мнимых проявлений слабости и возможных уступок с нашей стороны.
В этой депеше почувствовали тот же тон и то же вдохновение, что и в предыдущих, и были признательны вам, князь, за то, что вы поспешили ее обнародовать. Это обнародование, конечно же, не облегчит господину Друэну де Люису* составление его депеши. — Одним словом, ваше нынешнее положение высоко и блестяще. И вы заслужили это пред Господом Богом… Чувствуется, что вы действуете согласно устремлениям страны, а вдохновляет и поддерживает вас вопреки всем и вся глубокая уверенность в том, что в настоящих условиях страна готова пожертвовать чем угодно, не поступаясь только одним: собственной честью. Я знаю, что это говорилось и повторялось двадцать раз. Но на сей раз эти слова подтверждаются действительностью — и это вполне определяет ситуацию.
Хотя никто здесь и не обманывается насчет серьезности конфликта с заграницей, но благодаря вам, дорогой князь, не он теперь занимает умы. Не им поглощено всеобщее внимание, а тем, что творится в Варшаве… Я не смогу передать вам чувства отвращения, все более и более ожесточенного, которое вызывается здесь зрелищем происходящего там, и это ощущение постоянно поддерживается весьма точными сообщениями… Отставка маркиза* была встречена здесь с удовольствием, так как полагали, что за ней последует другая, ожидаемая с еще большим нетерпением. Ибо — справедливо ли, нет ли — здесь уверены, что, пока великий князь в Варшаве, никакие серьезные и действенные меры к укреплению там власти невозможны*. Его личность слишком отождествляют с существовавшей до сих пор нелепой системой управления, плоды коей мы пожинаем, чтобы можно было надеяться на то, что, не поставив себя в еще более неловкое положение, он сумеет примениться к прямо противоположной системе — абсолютному единовластию, сиречь к военной диктатуре. Одним словом, здесь не слишком уверены в том, что великий князь обладает способностями диктатора. И вот, князь, этого исхода, столь желанного, столь очевидно необходимого — скорейшего уничтожения позорного и опасного порядка, — этой выдающейся услуги отчизна ожидает опять-таки от вас, от вашего законного влияния. Пора, давно пора.
А мне пора и честь знать, тем более что свободного места остается ровно столько, чтобы от всего сердца еще раз выразить вам, князь, мою благодарность и заверить в моей нежнейшей преданности. Ф. Тютчев
Аксакову И. С., 8 августа 1863*
14. И. С. АКСАКОВУ 8 августа 1863 г. Москва
Я вчера послал к вам, почтеннейший Иван Сергеевич, довольно плохие стихи и просил бы вас не помещать их в вашем «Дне»*, — но все-таки, для очистки совести, не могу не сообщить вам следующих поправок — первые четыре стиха заменить, напр<имер>, этими:
Ужасный сон отяготел над нами,
Ужасный, безобразный сон…
В крови до пят, мы бьемся с мертвецами,
Воскресшими для новых похорон.
И далее, слово вертеп заменить словом притон…
Иду сейчас в Кремль* поклониться русскому народу, этому, как и следует, в его минуты вдохновения, великому бессознательному поэту. Вам душевно преданный Ф. Тютчев
8 августа 1863
Тютчевой М. Ф., 8 августа 1863*
15. М. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 8 августа 1863 г. Москва
Moscou. Jeudi. 8 août 1863
C’est à vous, ma fille chérie, que s’adressent ces lignes qui, je l’espère, vous parviendront p<our> le 15*. Sachez, que j’aurais beaucoup donné pour être, ce jour-là, avec vous… Vous me manquez, l’une et l’autre, plus que je ne puis le dire.
Ce matin je suis allé au Kremlin pour assister à la sortie de l’Empereur. Il fait aujourd’hui un temps magnifique. Un ciel bleu, un soleil splendide. — L’accueil fait par le peuple à l’Empereur a été à l’avenant. Que n’étais-tu là, avec moi, ma fille chérie, vous auriez dûment apprécié cette belle journée.
Hier, on a reçu ici de Wilna une nouvelle des plus significatives. Voici ce que c’est. Une députation des paysans du Royaume de Pologne s’est rendue auprès de Мих<аил> Ник<олаевич> Муравьев pour le prier de vouloir bien les prendre sous sa protection, — disant qu’ils ne pouvaient pas compter sur celle des autorités de Varsovie. La députation devait se composer de deux mille personnes, et ce n’est qu’à la demande de Mour<avieff> qu’elle a été réduite à vingt. — Quelle révélation et quelle leçon! — Hier, à dîner chez Катков, on m’a assuré qu’on avait eu la nouvelle que l’assassin de Domeiko* à Wilna a été arrêté et déjà pendu. — Il paraît que décidément à Wilna la crise s’est faite et que même la majeure partie de la société polonaise est en pleine réaction contre les terroristes… C’est lundi dernier, le 5, que les notes ont dû être remises à Gortch<akoff>*. — Mais maintenant tout cela n’a plus qu’un intérêt de curiosité. — La coalition est p<our> le moment désorganisée — grâce à l’Angleterre*. Napoléon III est floué. Il faudra voir ce que le ressentiment de cet échec, le plus grave qu’il ait subi, le portera à faire. — Car il est impossible qu’il se résigne à la situation qui lui est échue, et on peut, selon moi, s’attendre de sa part aux résolutions les plus extrêmes.
Je ne suis pas parvenu à voir Anna à leur passage, attendu que le convoi Imp<érial> n’est pas entré à la gare de Moscou. Anna m’a écrit de Wladimir*. Elle me dit dans sa lettre que maintenant, que la voilà réduite à la société intime, elle se fait l’effet d’un naufragé chez quelque peuplade primitive. — On prétend qu’ils ne reviendront qu’à la fin de novembre. — Moi, je pars demain, très décidément, p<our> Pétersb<ourg>. Ah, que j’aurais mieux aller vers vous, fût-ce même pour rester avec vous jusqu’à l’arrière-automne. — Quant à ma pauvre mère, qui est plus folle que jamais, elle s’est mise en tête qu’on va m’envoyer en Sibérie et que je ne la quitterai que p<our> prendre le chemin de l’exil. Toutes ces extravagances me portent horriblement sur les nerfs. — Ah, du calme, du calme à tout prix. — Que Dieu v<ou>s protège.
Перевод
Москва. Четверг. 8 августа 1863
Тебе, моя милая дочь, адресованы эти строки, которые, я надеюсь, придут к вам не позже 15-го*. Знайте, что я много бы дал, чтобы быть в этот день с вами… Не могу выразить, как я по вас скучаю, и по той и по другой.
Сегодня утром я присутствовал в Кремле при выходе государя. Погода нынче великолепная. Небо синее, солнце ослепительное. — И встреча, устроенная государю народом, не уступала им в яркости. Жаль, что тебя не было там со мной, моя милая дочь, ты бы сумела по достоинству оценить этот прекрасный день.
