«Анна Снегина» имеет и другие, близкие по времени объекты скрытой полемики — женскую поэзию времен первой мировой войны и прозу 10-х годов, проникнутую народническими настроениями. Одним из подобных конкретных источников сюжета и персонажей поэмы является путевой очерк О. Снегиной «На хуторе», опубликованный в петроградской газете «Биржевые ведомости» (утр. вып., 1917, 30 июля, № 16362), где нередко печатался Есенин (см. ниже на с. 678 о Галерной улице, где была расположена редакция газеты). Совпадает место действия: в очерке Снегиной — хутор, где сохранилась дворянская усадьба и «княгинин парк», и персонажи — молодой паренек «Сергунька» ‹так в кругу друзей ласково называли и Есенина›; Проня Красноносый, «ленивый, шельмоватый, прямо сказать, большой пакостник», убитый бандой анархистов; усматриваются параллели в образах перевозчика Федора, который требует деньги за переправу, бабки Прасковьи и др. Но атмосфера революционной деревни в «Анне Снегиной» противоположна «невыразимому спокойствию, которое веет от моря колосьев» в очерке О. Снегиной, где лишь один Сергунька «очень интересуется далекой столицей и таинственной революцией».
Есенин признавался, что лучшие образцы выразительной речи находит в устной народной поэзии, русской классической литературе и в повседневной разговорной речи. В. Ф. Наседкин вспоминал: «Есенин говорил о том, что для поэта живой разговорный язык может быть даже важнее, чем для писателя-прозаика. Поэт должен чутко прислушиваться к случайным разговорам крестьян, рабочих и интеллигенции, особенно к разговорам, эмоционально сильно окрашенным. Тут поэту открывается целый клад. Новая интонация или новое интересное выражение к писателю идут из живого разговорного языка.
Есенин хвалился, что этим языком он хорошо научился пользоваться» (Материалы, 234). В «Анне Снегиной» на фоне общеупотребительной лексики встречаются не только разговорно-просторечные элементы, свойственные именам существительным и прилагательным, но и вульгаризмы («едрит твою в дышло», «тараканье отродье»), старославянизмы («денница», «не зрел я родимых крыш», «сим летом»), неологизмы (водь, звень, зыкь, дружья, сочь, шкеть, трясь) (см. подробнее: Морозова М. Н. в сб. «Вопросы стилистики». М., 1966, с. 254–263; Бычков В. В. в сб. «Русская советская поэзия и стиховедение». М., 1969, с. 258–265 и др.). Разговорный характер стиля поэмы, «своеобразное многоголосие, необычное для лирической поэмы» (см.: Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Стиль. Произведение. Литературное развитие. М., 1965, ‹Ч. 3›, с. 372) определяет использование стиховых переносов (enjambement), чрезвычайно редких в поэзии Есенина. По признанию самого поэта, он «избегал» их (см.: Бельская Л. Л. Песенное слово. М., 1989, с. 75).
Поэма неоднократно инсценировалась (в 1979–1982 гг. в Рязани, Риге, «Кооперативо театро „У“» — Италия). Опера А. Холминова «Анна Снегина» (либретто А. Машистова) ставилась в Ленинградском академическом театре оперы и балета им. С. М. Кирова (1967), в оперных театрах г. Горького, Улан-Удэ, народном театре Астрахани, Югочешском театре из Чешских Будейовиц (1976). По опере Г. Агафонникова «Анна Снегина» (либретто Г. Шапиро) снят телефильм (1970).
Воронский Александр Константинович (1884–1937) — литературный критик, редактор Кр. нови и журнала «Прожектор», в которых часто печатался Есенин. Познакомился с поэтом осенью 1923 г. Есенин прислушивался к мнению Воронского и внимательно следил за его статьями о своем творчестве. Трехтомное Собр. ст., подготовленное самим поэтом в 1925 г., открыто статьей Воронского.
С. 158. Исправник — в царской России начальник полиции в уезде.
С. 160. Я понял, что я — игрушка… — Перекличка с собственными словами о народничестве из наброска статьи «О Глебе Успенском»: «Мне кажется, что никто еще не понял так своего народа, как Успенский. Идеализация народничества 60-70-х годов мне представляется жалкой пародией на народ. Прежде всего там смотрят на крестьянина как на забавную игрушку» (см. т. 5 наст. изд., с. 234; сб. «В мире Есенина», с. 278).
С. 161. Тогда над страною калифствовал // Керенский на белом коне. — Полемическая перекличка со стихотворением Л. И. Каннегисера (подробнее о нем см. т. 1 наст. изд., с. 509–510) «На солнце сверкая штыками…» (написано 27 июня 1917 г. в Павловске), где есть следующие строки:
Тогда у блаженного входа,
В предсмертном и радостном сне,
Я вспомню — Россия, Свобода.
Керенский на белом коне.
(см. об этом статью С. С. Куняева (подпись: Волков С.). «Письма Леонида Каннегисера Сергею Есенину» — журн. «Наш современник», М., 1990, № 10, с. 161).
Поэт вслед за Л. И. Каннегисером использует традиционно-поэтическое выражение «на белом коне ‹победителя›», которое отражало реальный факт — Керенский обычно приветствовал войска на белом коне, — но одновременно «как бы оспаривает победительную восторженность своего друга, владевшую тем в Февральские дни». Есенин достигает обличительного, сатирического пафоса образа, сталкивая противоположные начала: переносное значение двух цветовых прилагательных: розовый — «сулящий радость, счастье» — и смрадный: «внушающий отвращение, омерзение», а глагол «калифствовал», образованный от фразеологизма «калиф на час» (человек, пользующийся властью очень короткое время), противопоставляет выражению «на белом коне» (победителя). Керенский Александр Федорович (1881–1970) был с 8 (21) июля министром-председателем (премьером) Временного правительства, а с 30 августа (12 сент.) по 25 октября (7 ноября) 1917 г. верховным главнокомандующим.
В черновом автографе эти строки даны в ином, но совпадающим с текстом по оценке Керенского варианте:
Мы свергнули власть дворянства,
Но что-то почудилось мне
Другое коварное чванство
В Керенском на белом коне
Война «до конца», «до победы». — Лозунги Временного правительства, выступавшего с требованием продолжения войны.
С. 164. Еще и заря не текла, ~ Оладьев тебе напекла. — Н. М. Шанский обратил внимание на необычное использование в «Анне Снегиной» общеупотребительной лексики на примере глагола «течь» и существительного «оладья» в родительном падеже множественного числа в диалектной форме «оладьев».
«Словесные связи глагола течь в значении «идти», «проходить» с обозначением человека, так часто наблюдаемые в поэзии первой половины XIX в., например, у Пушкина „в путь потек“ — „Анчар“) восходят к старому — еще церковнославянскому — источнику „Петръ, въставъ, тече къ гробоу“ („Мстиславово евангелие до 1117 г.“), „тогда Овлуръ влъкомъ потече“ („Слово о полку Игореве…“)». Существительное оладья («Оладьев тебе напекла») в диалектной форме также «замечается быстрее и объясняется проще: ведь перед нами прямая речь мельника, носителя соответствующего народного говора» (сб. «Анализ художественного текста». М., 1975, Вып. 1, с. 28–30).
С. 161. Булдыжник — буян и беспокойный человек.
С. 170. «Скажи, // Кто такое Ленин?» // Я тихо ответил: // «Он — вы». — Один из весьма вероятных источников вопроса, обращенного крестьянами к герою поэмы, является заголовок статьи С. Зорина «Что может означать Ленин» в сочетании с рисунком Бор. Ефимова, на котором слегка шаржированное лицо вождя было вписано в большой вопросительный знак (помещено в сб. «Ленин», Харьков, 1923, материалы которого отозвались в стихах Есенина 1924 и 1925 гг.; см. Субботин С. И. — сб. «Есенин академический», с. 71). Смысл ответа героя комментируется противоречиво: как «свидетельство подлинной связи вождя революции с широкими трудящимися массами» (см. статью Ю. Л. Прокушева «„Он — вы“. Лениниана Есенина» — журн. «Москва», 1975, № 10, с. 181), и как беспощадно высвеченный образ Ленина — «вожака народных масс, плоть от плоти их», а эти массы: «голытьба, пьяницы, люмпены, участники коллективного убийства старшины, „лихие злодеи“, „воровские души“» (в кн. Куняева Ст. и Куняева С. «Сергей Есенин», М., 1995, с. 477).
С. 177. Сочь — время движения соков.
С. 178. Пятый туз — лишний туз, шулерская карта в колоде.
С. 179. Носил он две белых медали // С японской войны на груди. — Наряду со смысловым значением «белая медаль» — царская, имеется в виду конкретный зрительный образ — медаль белого цвета, серебряная медаль. Лабутя, судя по содержанию поэмы, мог быть награжден только двумя серебряными медалями русско-японской войны (1904–1905 гг.), которые носились на груди: «За бой „Варяга“ и „Корейца“. 27 янв. 1904 г. — Чемульпо» с изображением морского боя на специальной ленте «Андреевского флага» с белым полем и косым Андреевским крестом синего цвета на нем, а также медалью, которой награждались все лица, участвовавшие в обороне Порт-Артура (на лицевой стороне «всевидящее око», окруженное сиянием; внизу вдоль бортика даты «1904–1905», на оборотной — пятистрочная надпись славянской вязью: «Да — вознесетъ — васъ Господь — въ свое — время» (см. Кузнецов А., Чепурнов Н. Наградная медаль. М., 1992, с. 367–372; Кузнецов А. А. Ордена и медали России. М., 1985, с. 149).
