в России начала XX в. итальянского писателя Габриэле Д’Аннунцио (1863–1938), обращенную с призывом к войне против Германии. Речь была произнесена 5 мая 1915 г., в день памяти о начале похода интернационального отряда Д. Гарибальди во время итало-австрийского конфликта 1860 г. По поводу речи в петербургской газете «Биржевые ведомости» в заметке «Речь д’Аннунцио» (15 мая 1915 г., утренний вып.) сообщалось: «О пламенной речи Габриэля д’Аннунцио, произнесенной на острове Кварто, подле Генуи, в юбилейный день экспедиции славной гарибальдийской тысячи, уже были краткие телефонные сообщения <...>.
Речь эта — блестящее соединение образной латинской риторики с пламенной неподдельной непосредственностью». Далее шли выдержки из самой «речи»: «Поднятая длань нашего национального героя указывает нам путь, которым мы должны идти теперь.
Она указывает на море!
Ах, если когда-либо камни в мечтах пророков получали дар речи, то сегодня мы видим воочию это воплощение мечты. Эта бронза громко и страстно говорит нам о нашем долге!
В эту ночь не остывший еще металл будет ярким пламенем рдеть над темносиней рябью моря, и другие герои, которых воскресит в эту ночь все еще живое пламя души Гарибальди, бросят нам великие слова: “Хвала Богу! Итальянцы вновь зажгли огонь на алтаре Италии” <...> мощный голос его (Гарибальди. — Ред.) взывает ко всей Италии: — Все, все отдайте пылающей Италии!
Блаженны юные, блаженны имеющие целомудренную душу, сильное тело и мать, достойную сына-героя <...>.
Блаженны те, которые безмолвно и безропотно примут великую необходимость и не пожелают быть последними, а двинутся первыми.
Блаженны юные, алчущие и жаждущие славы, — они будут утолены.
Блаженны милостивые — им предстоит святая радость милосердия.
Блаженны те, которым суждено вернуться увенчанными победой, — они узрят преображенный лик Рима и ликующую красоту обновленной Италии!» Глубоко солидарное с пафосом этой речи, как бы раскрывающее ее духовно-исторический смысл ст-ние Гумилева имеет в истории отечественного литературоведения противоречивые оценки. «В Италии д’Аннунцио произносит воинственную речь на открытии памятника Гарибальди и его тысячи в Кварто <...> Демагогическая речь поэта была полна призыва вступить в войну на стороне тройственного согласия <...>.
Гумилев, перекликаясь с д’Аннунцио, славит его шовинистическое выступление в Кварто (“Ода д’Аннунцио”).
Эти воинственные призывы к личному участию в утверждении колониально-захватнических идеалов на время захватывают довольно значительное число литераторов по обе стороны фронта.
Этот наиболее яркий представитель русской империалистической поэзии со всей рьяностью служит делу войны и в результате награждается двумя георгиевскими крестами» (Цехновицер О. В. Литература и мировая война 1914–1918 годов. М., 1938. С. 101). «Непосредственным поводом к стихотворению Гумилева послужила речь Д’Аннунцио, с которой он выступил 5 мая 1915 г. и призвал Италию вступить в начавшуюся первую мировую войну на стороне Антанты, а значит, и на стороне России. Эта идея итальянского поэта совпала с патриотическими чувствами самого Гумилева, добровольно ушедшего на фронт. Гумилев приветствовал поэтому позицию Д’Аннунцио и видел в ней подтверждение особой миссии поэта в обществе» (Комолова Н. П. «Италия» Ахматовой и Гумилева // Россия и Италия. М., 1993. С. 265). «Через д’Аннунцио Гумилев, — размышляет о внутренней связи между обоими поэтами Л. Аллен, — как будто проецирует самого себя. Не является ли, в самом деле, знаменательным фактом, что “изнеженный поэт”, порицаемый народниками всех мастей, модернист, который сотворил из своей жизни пир, предоставляя другим заботиться о социальной справедливости, ослепил мир своим мужеством, став глашатаем битвы <цит. 5 строфа>.
Быть может, д’Аннунцио, так воспетый Гумилевым, не воздал такую безоговорочную хвалу войне. Но именно здесь мы, кажется, касаемся великой тайны, когда Гумилев поддается иностранному влиянию. Это влияние служит ему, главнее всего, реактивом для проявления его вдохновения» (Аллен Л. У истоков поэтики Н. С Гумилева. Французская и западно-европейская поэзия // Николай Гумилев. Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1994. С. 250). О значении этого ст-ния в общей структуре книги «Колчан» С. Шварцбанд пишет: «В “Оде д’Аннунцио” Гумилев синтезировал все “подлежащие” сорока двух стихотворений (книги. — Ред.) в “логически музыкальном, непрерывном <...> развитии образа-идеи”, представленном как “сказуемое” книги “Колчан”:
Слова: “Встает великий Рим,
Берите ружья, дети горя”...
— Грозней громов...
Синтез “антиномий сознания” позволил Гумилеву снять все противоречия и противоборства “образов-идей” отдельных стихотворений в “примиряющем” слове: море (“как мощь и слава”), горы (где “зреют молнии в лесах”), конь (“встающий на дыбы”), народ (поверивший в “правду света”) — “страшные судьбы”, врученные “рукам изнеженным поэта”. Вот почему:
И все поют, поют стихи
О том, что вольные народы
Живут, как образы стихий,
Ветра, и пламени, и воды»
(Шварцбанд С. «Четвертая книга» стихотворений Н. Гумилева (квазиповествовательный текст: система и организация) // Berkeley. P. 305–306). По воспоминанию ученицы Гумилева поэтессы В. И. Лурье, он однажды в любительской пантомиме (при режиссировании С. Э. Радлова) «изображал Д’Аннунцио в черной бороде; принесли его на стульях, изображавших аэроплан; Н<ик>олай Степ<анович> был хорош даже своими угловатыми движениями рук» (De Visu. 1993. № 6. С. 10).
Ст. 5–6. — Имеется в виду эпоха правления первого римского императора Октавиана Августа (63 до н. э. — 14 н. э.), при котором в стране был восстановлен мир после затяжной гражданской войны, наступил «золотой век» римской литературы, эпоха Горация, Овидия, Вергилия. Ст. 15–16. — Речь идет об итальянском поэте Торквато Тассо (1544–1595), авторе прославившей его поэмы «Освобожденный Иерусалим», увенчанном лавровым венком (знаком всенародного признания) только перед смертью. Ст. 20. — Александр — вероятно, Александр Македонский (IV в. до н. э.); Агамемнон — герой эпической поэмы Гомера «Иллиада», главный вождь греков в войне против троянцев.
32
Голос жизни. 1915. 27 мая (№ 22), Колчан.
Колч 1923, СС 1947 II, СС I, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Изб (М), Ст ПРП, СПП, Колч 1990, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) I, ОС 1991, СП (XX век), Изб (Х), Соч I, Ст (М), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Круг чтения, Изб (XX век), Изб 1997, ВБП, СП 1997, Изб (Сар) 2.
Автограф — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой.
Дат.: до 27 мая 1915 г. — по дате публикации.
Перевод на англ. яз. («Paradise») — Modern Poems from Russia. Tr. Gerald Shelley. London, 1942; перепеч. — Westport, Connecticut, 1977. Перевод на чешский яз. («Raj») — Honzík.
Ст-ние вызвало восхищение Н. А. Оцупа (назвавшего его «чудесно искренним») полным отсутствием в нем
