«Как неподвижна в зеркале луна…»
Как неподвижна в зеркале луна,
Как будто в зеркало вросла она.
А под луной печальное лицо,
На пальце обручальное кольцо.
В гостиной плачет младшая сестра:
От этой свадьбы ей не ждать добра.
– О чем ты, Ася? Отчего не спишь?
– Ах, Зоя, увези меня в Париж!
За окнами осенний сад дрожит,
На чердаке крысиный яд лежит.
Игру разыгрывают две сестры,
Но ни одной не выиграть игры.
На свадьбе пировали, пили мед,
Он тек и тек, не попадая в рот.
Год жизни Зоиной. Последний год.
«Облокотясь на бархат ложи…»
Облокотясь на бархат ложи,
Закутанная в шелк и газ,
Она, в изнеможеньи дрожи,
Со сцены не сводила глаз.
На сцене пели, танцевали
Ее любовь, ее судьбу,
Мечты и свечи оплывали,
Бесцельно жизнь неслась в трубу,
Пока блаженный сумрак сцены
Не озарил пожар сердец
И призрак счастья… Но измены
Простить нельзя. Всему конец.
Нравоучительно, как в басне,
Любовь кончается бедой…
– Гори, гори, звезда, и гасни
Над театральной ерундой!
«В руках жасминовый букет…»
В руках жасминовый букет
И взгляд невинно-удивленный,
И волосы, как лунный свет,
Косым пробором разделенный.
Сквозь тюлевый туман фаты
Девическое восхищенье…
Но неужели это ты,
А не твое изображенье
На полотне за гранью лет,
В поблекшем золоте багета,
Воображаемый портрет,
«Банальная мечта поэта»?
Летала, летала ворона.
Долетела до широкого Дона,
А в Дону кровавая вода
Не идут на водопой стада,
И в лесу кукует не кукушка,
А грохочет зенитная пушка.
Через Дон наводят мосты
И звенят топоры и пилы,
Зеленеют братские могилы,
На могилах безымянные кресты…
А вороне какое дело —
Вильнула хвостом и домой улетела.
«Угли краснели в камине…»
Угли краснели в камине,
В комнате стало темно…
Все это было в Берлине,
Все это было давно.
И никогда я не знала,
Что у него за дела,
Сам он рассказывал мало,
Спрашивать я не могла.
Вечно любовь и тревога…
Страшно мне? Нет, ничего.
Ночью просила я Бога,
Чтоб не убили его.
И уезжая кататься
В автомобиле, одна,
Я не могла улыбаться
Встречным друзьям из окна.
«Серебряной ночью средь шумного бала…»
Серебряной ночью средь шумного бала,
Серебряной ночью на шумном; балу,
Ты веер в волненьи к груди прижимала,
Предчувствуя встречу к добру или злу.
Средь шумного бала серебряной ночью
Из музыки, роз и бокалов до дна,
Как там на Кавказе когда-то, как в Сочи
Волшебно и нежно возникла весна.
Серебряной ночью средь шумного бала
Кружилась весна на зеркальном полу,
И вот эмигрантской печали не стало,
И вот полудетское счастье сначала,
Как в громе мазурки на первом балу,
Как там на Кавказе когда-то, как в Сочи
Средь шумного бала серебряной ночью…
«Далеко за арктическим кругом…»
Далеко за арктическим кругом,
Распластав поудобней хвосты,
Рассуждали тюлени друг с другом,
Называя друг друга на ты.
Согласились разумно тюлени:
Жизнь спокойна, сытна, весела
И полна восхитительной лени,
Много холода, мала тепла,
Ни надежд, ни пустых сожалений.
Жизнь от века такою была…
А про ландыши, вешнее таянье,
Исступленное счастье, отчаянье
Сумасшедшая чайка врала,
Перед тем, как на льду умерла.
За окном сухие ветки,
Ощущенье белки в клетке.
Может быть я, как и все,
Просто белка в колесе?
И тогда мечтать не в праве
Я о баснословной славе?
Слава, все равно, придет,
Не сейчас, так через год.
«Клочья света, обрывки тепла…»
Клочья света, обрывки тепла,
Золоченой листвы фалбала,
Сад в муаровой шумной одежде,
Легкомысленно верит надежде,
Что не будет от осени зла,
Что она как весна весела.
Вспоминаю насколько я прежде
Рассудительней, старше была
И насколько печальней жила.
Банальнее банального,
Печальнее печального,
Умильнее умильного,
Под гром оркестра бального,
А дальше право сильного,
Без разговора дальнего.
А там совсем банальщина,
Шампанское, цыганщина.
Банальнее банального,
«Прости» свистка вокзального,
Печальнее печального,
В купэ вагона спального,
В ночи с огнями встречными,
С цветами подвенечными,
Железа бормотание
«В Ис-панию, в Ис-панию»…
В белом дыму паровоза,
Возле вагонных колес,
Были улыбки и розы,
Не было правды и слёз.
Так в этот час расставанья,
В час умиранья души
Он говорил: «До свиданья,
Ведь ненадолго. Пиши…»
Сердце царапают кошки.
Все утешенья — вранье.
…Белый платочек в окошке
Делает дело свое.
Прощанье на вокзале,
Прощальные цветы.
— Зачем вы не сказали?
Ведь я простить могла,
Ведь я не помню зла…
— Не надо расставаться,
Двенадцать, нет — тринадцать
Минут еще осталось
И можно все решить…
— Мне больно. Я устала,
И времени так, мало,
Так трудно говорить…
Широкая перчатка,
Дорожное пальто.
…В Берлине пересадка…
Ах, это все не то!
Осталось восемь, семь…
И нет минут совсем
И все-же надо жить…
Свисток И говор шведский…
Навек твой, профиль детский,
Навек твой детский рот…
«Из счастия не вышло ничего…»
Из счастия не вышло ничего –
Мы елки не зажгли под Рождество,
Не встретили мы вместе Новый Год,
На лыжах мы не бегали. И вот
На счастие поставить надо крест…
Как театрально суетлив отъезд!
Опять разлука. О, в который раз
Мужские слезы из холодных глаз!
В который раз «навеки», «навсегда»!
Слова, как ветер, слезы, как вода.
– Так до весны, не забывай… Свисток.
Летает голубем в руке платок.
Все кончено. И все же надо жить.
Сесть у окна. На столик положить
Свой похоронно-свадебный букет.
…Ни прошлого, ни будущего нет…
«Ни дни, ни часы, а столетья…»
Ни дни, ни часы, а столетья
В разлуке до тла сгорев…
И вот наконец Венеция,
Дворцы и Крылатый лев.
Стеклянные воды канала,
Голубизна голубей.
Ты плакала: — «Мне этого мало.
Убей меня лучше. Убей!..»
Казалось, что даже и смертью
Ничем уж тебе не помочь.
Не в первую, нет, а в третью
Венецианскую ночь…
— Послушай, поедем в Венецию!..
«Весной в лесу таинственном…»
