ПѢСНЬ ТРЕТIЯ
Уже блюстители Казанскiя измѣны,
Восходятъ высоко Свiяжски горды стены;
Сумбекѣ городъ сей былъ тучей громовой,
Висящей надъ ея престоломъ и главой,
5 И Волга зря его, свои помчала волны,
Россiйской славою, Татарскимъ страхомъ полны,
Въ Казанѣ смутная опасность возрасла,
Ужасну вѣсть Ордамъ о градѣ принесла;
Надежда отъ сердецъ кичливыхъ удалилась,
10 И матерь безпокойствъ, въ нихъ робость поселилась:
У дня отъемлетъ свѣтъ, спокойство у ночей,
Имъ страшно солнечныхъ сiянiе лучей;
При ясномъ небѣ имъ надъ градомъ слышны громы;
Въ дыму и въ пламени имъ кажутся ихъ домы:
15 Обвитый въ черную одежду общiй страхъ,
Казанцамъ видится на стогнахъ и стѣнахъ;
Кровавый мечь въ рукѣ онъ зрится имъ носящимъ,
Луну дрожащу ссѣчь съ ихъ капищей хотящимъ;
Имъ часто слышится въ полночный тихiй часъ,
20 Поющихъ Христiянъ благочестивый гласъ;
Священный зрится крестъ, рушитель ихъ покою,
Начертанъ въ воздухе невидимой рукою.
Народамъ такъ грозитъ вселенныя Творецъ,
Когда державѣ ихъ готовитъ Онъ конецъ.
25 Какъ будто жители Енопскiя Додоны,
Отъ коихъ древнiя родились Мирмидоны,
Разсѣянна Орда, послышавъ грозну брань,
Изъ дальныхъ самыхъ мѣстъ подвиглася въ Казань.
Уже обильные луга опустошили,
30 Которыхъ Россiянъ ихъ праотцы лишили,
Подъ сѣнь Казанскую народы притекли,
Которы святости кумировъ предпочли;
Отъ бурныя Суры, отъ Камы быстротечной,
Семейства движутся Орды безчеловѣчной.
35 Поля оставили и Волжскiй токъ рѣки,
Языческихъ боговъ носящи Остяки,
Ихъ нѣкiй страхъ съ луговъ подъ градски стѣны гонитъ;
Увидя ихъ Казань, главу на перси клонитъ!
Бойницы множитъ вкругъ, огромность стѣнъ крѣпитъ;
40 Но ими окруженъ, народъ не сладко спитъ:
Онъ слышитъ стукъ мечей и трубны въ полѣ звуки,
Возноситъ къ небесамъ трепещущiя руки;
Но Богъ, развратныя сердца познавый въ нихъ,
Ликъ свѣтлый отвратилъ, отринувъ прозьбы ихъ;
45 И мраки въ воздухѣ ихъ вопли препинали!
Упала тма на градъ, тамъ стѣны возстенали!
Казалось небеса паденiемъ грозятъ;
Казанцы томну грудь въ отчаяньѣ разятъ.
Но гордость тяжкому стенанiю не внемлетъ,
50 Изъ моря общихъ золъ главу она подъемлетъ,
И попирающа ногой своей народъ,
Съ его унынiя пожати хощетъ плодъ:
Вѣщаютъ рѣки брань, поля ее вѣщаютъ,
Но духа гордыя Сумбеки не смущаютъ.
55 Въ то время фурiя, паляща смертныхъ кровь,
Рожденная во тмѣ развратная любовь;
Которая крушитъ и мучитъ человѣковъ,
Слывуща нѣкогда Кипридою у Грековъ;
Не та, которая вселенной въ юныхъ дняхъ,
60 Отъ пѣны сребряной родилася въ волнахъ,
Сiя вещей союзъ во свѣтѣ составляетъ;
Другая рушитъ все, все портитъ, разтравляетъ.
Такою былъ Ираклъ къ Омфалѣ распаленъ,
Такой, Пелеевъ сынъ подъ Троей ослѣпленъ;
65 На Ниловыхъ брегахъ была такая зрима,
Когда вздыхалъ на нихъ преобразитель Рима;
Въ очахъ ея покой, въ душѣ ея война,
И токмо вздохами питается она,
Тоской, мученьями и плачемъ веселится.
70 Развратныхъ ищетъ душъ, алкая въ нихъ вселиться.
Пришедша посѣтить восточную страну,
На тронѣ зритъ она прекрасную жену;
Ея cтенанiю, ея желаньямъ внемлетъ,
И пламенникъ она и крылiя прiемлетъ,
75 Сумбекѣ предстоитъ, раждаетъ огнь въ крови,
Вѣщая: тягостны короны безъ любви,
Противна безъ нее блестящая порфира,
И скучны безъ любви блаженствы здѣшня мiра;
Дай мѣсто въ сердцѣ мнѣ, будь жрицею моей,
80 И не страшись войны, коварствъ, ни мятежей.
Мечтами лестными Сумбеку услаждаетъ,
И сладкiй ядъ свой пить Царицу убѣждаетъ;
Она какъ плѣнница за ней стремится въ слѣдъ,
Закрывъ свои глаза, идетъ въ пучину бѣдъ.
85 Сумбекѣ на яву, Сумбекѣ въ сновидѣньѣ,
Столицы и вѣнца является паденье,
Ей вопли слышатся, ей тѣни предстоятъ:
Лишишься царства ты! и день и нощь твердятъ.
Ея трепещетъ тронъ, и нѣкiй духъ незримый
90 Отъ юности ея на Камѣ ею чтимый,
Сей духъ, Перуновымъ разрушенный огнемъ,
Сумбекѣ видится и нощiю и днемъ;
Онъ перси молнiей являетъ опаленны,
Кровавое чело и члены раздробленны.
95 Жестокая любовь! колико ты сильна!
Ни страха, ни угрозъ не чувствуетъ она.
Сумбека собственну напасть пренебрегаетъ,
Не къ браннымъ помысламъ, къ любовнымъ прибѣгаетъ,
Къ сему орудiю коварствующихъ женъ;
100 О! кто не знаетъ ихъ, тотъ подлинно блаженъ!
Она казалась быть Ордынцами владѣя,
Киприда красотой, а хитростью Цирцея,
Для выгодъ собственныхъ любила Царскiй санъ;
Смущали душу въ ней, не брани, Князь Османъ [7],
105 Прекрасный юноша, но гордый и коварный,
Любовью тающiй, въ любви неблагодарный;
Османъ, Таврискiй Князь, былъ нравами таковъ,
Какъ лютая змiя, лежаща межъ цвѣтовъ:
Приближиться къ себѣ прохожихъ допущаетъ,
110 Но жало устремивъ, свирѣпость насыщаетъ.
Сумбекѣ агнца онъ въ лицѣ своемъ явилъ,
И сердце страстью въ ней какъ жаломъ уязвилъ.
Царица пламенной любовiю возженна,
Жестокимъ Княземъ симъ была пренебреженна,
115 Познала, что уже обманута она,
Не вѣренъ ей Османъ, она ему вѣрна;
Эмира взоръ его и сердце отвратила,
Которую какъ дщерь Сумбека возрастила.
Часы отсутствiя, въ свиданьѣ мрачный взглядъ,
120 Во грудь Царицыну вливали смертный ядъ.
Утѣхи, коими до днесь она питалась,
Изъ сердца вонъ ушли, надежда въ въ немъ осталась,
Надежда! слабый другъ нещастливыхъ людей,
Единой тѣнью льститъ послушницѣ своей.
125 Когда умножилась народныхъ скорбей сила,
И робость вкругъ нее спокойство погасила;
Когда Казань власы въ отчаяньѣ рвала,
Она въ чертогъ къ себѣ Сеита призвала.
Сей извергъ первый былъ чиновникъ ихъ закона;
130 Хотѣла удалить его она отъ трона;
Ему противенъ былъ и страшенъ Князь Османъ;
Адъ былъ въ душѣ его, въ устахъ кипѣлъ обманъ;
На кровь Османову гортань его зiяла;
Сему вступившему Сумбека вопiяла:
135 Мы гибнемъ всѣ теперь! се близокъ грозный день,
Который вѣрную сулитъ Казани тѣнь!
Прибѣгнуть надлежитъ боговъ моихъ ко храму:
Иди, почтенный мужъ, иди теперь на Каму,
Богатства въ даръ богамъ и жертвы понеси,
140 Живущихъ тамъ духовъ отвѣта испроси,
На насъ ли громъ они, или на Россовъ клонятъ?
Вручатъ ли имъ Казань, иль насъ отсель изгонятъ:
Когда цвѣтущiе вела я тамо дни,
Отвѣты ясные давали мнѣ они;
145 Противу Христiянъ питающей злодѣйство,
Мнѣ страшное открыли чародѣйство;
Могла я приказать свѣтиламъ течь назадъ;
Но царствуя Ордой, забыла грозный адъ;
Внушенiя боговъ притомъ не забывала:
150 Я кровь Россiйскую рѣками проливала.
За жертвы таковы награды я хощу:
Народу, сыну я спасенiя ищу;
И естьли помнишь ты и любишь Сафгирея,
Спѣши, вниманiе къ его вдовѣ имѣя,
155 Спѣши для царства ты, для вѣры, для себя!
Коль сила есть въ богахъ, послушаютъ тебя….
Сеитъ съ молчанiемъ отъ трона удалился,
На многи дни въ степяхъ походъ его продлился.
Сумбека преуспѣвъ Сеита отдалить,
160 Намѣрилась престолъ съ Османомъ раздѣлить.
Но Богъ намѣренья людскiя разрушаетъ,
И гордость какъ тростникъ дхновеньемъ сокрушаетъ,
Зритъ наши Онъ сердца съ небесной высоты,
Людскiе помыслы развѣетъ какъ мечты.
165 Увидя жителей отчаянныхъ Казани,
Взносяшихъ къ небесамъ трепещущiя длани;
Престольный видя градъ уныньемъ пораженъ,
Внимающа дѣвицъ рыданiе и женъ,
Сумбека собственну тревогу въ сердцѣ скрыла,
170 Народъ созвавъ, лице и голосъ притворила.
О мужи храбрые! Она вѣщаетъ имъ,
Которыхъ трепеталъ и Грецiя и Римъ,
Которы имянемъ Чингиса и Аттилы,
Явили страшными свои народамъ силы;
175 Которыхъ мужествомъ исполненъ цѣлый свѣтъ;
Вы, коихъ Скиѳами вселенная зоветъ!
Скажите мнѣ, сеголь колѣна вы потомки,
Которы славою во всей вселенной громки?
Гдѣ нынѣ время то, какъ ваши праотцы,
180 Давали Княжески по выбору вѣнцы?
Какъ полночь робкая, въ Казань простерши длани,
Намъ вѣрностью клялась и приносила дани!
Довольно было намъ содѣлать знакъ рукой,
Чтобъ градамъ ихъ пылать и рушить ихъ покой,
185 Возжечь въ народѣ семъ войну междоусобну,
Родства оковы рвать и зависть сѣять злобну.
Еще на тѣхъ горахъ стоитъ нашъ гордый градъ,
На коихъ страшенъ былъ его Россiи взглядъ.
Еще ты Волжская струя не уменьшилась;
190 А прежней лѣпоты Казань уже лишилась;
Взведемъ ли очи мы на сѣверъ съ нашихъ горъ,
Тамъ нашей власти вкругъ уже не кажетъ взоръ;
Но что я говорю о даняхъ и о славѣ,
Законы ихъ Цари даютъ моей державѣ!
195 И щастье учинивъ упрямый оборотъ,
Порабощаетъ ихъ закону мой народъ;
Свiяжскъ раждается, коль дивныя премѣны!
Уже къ намъ движутся Россiйски съ громомъ стѣны.
Но кто сiи враги, которы намъ грозятъ,
200 Которы ужасомъ сердца у васъ разятъ?
То наши данники, то слабые народы,
Которыхъ жизни мы лишали и свободы.
О! ежели сiи враги ужасны вамъ,
Возмите посохи, ступайте ко стадамъ;
205 Не шлемами главы, украсьте ихъ вѣнцами,
Женоподобными гордитесь вы сердцами:
И въ роскошахъ уснувъ на гордыхъ сихъ брегахъ,
Гдѣ прежде обиталъ духъ бодрости и страхъ,
Забудьте предковъ вы, отечество забудьте;
210 Или проснитеся и паки Скиѳы будьте.
Надежды въ браняхъ вамъ когда не подаетъ,
Во мнѣ мой слабый полъ, сыновнихъ юность лѣтъ,
Что дѣлать? Я должна супруга вамъ представить,
Который бы умѣлъ Ордынскимъ царствомъ править;
215 Подъ видомъ бодрости Сумбека скрыла страсть;
Уничижаяся, усилить чаетъ власть,
И виды льстивые дающая обману,
Не къ благу общему, склоняетъ мысль къ Осману.
Но вдругъ въ окружности, спирался гдѣ народъ,
220 Изшедый нѣкiй мужъ является изъ водъ;
Предсталъ онъ весь покрытъ и тиной и травою,
Потоки мутные отряхивалъ главою,
Очами грозными Казанцовъ возмущалъ;
Увы, Казань! увы! стеная онъ вѣщалъ,
225 Не жить Ордынцамъ здѣсь!… Смущенные рѣчами
Казанцы бросились къ видѣнiю съ мечами;
Но посланъ тартаромъ, иль волею небесъ,
Сей мужъ невидилъ сталъ, и яко дымъ изчезъ.
Боязнь, которая ихъ чувства убивала,
230 То знаменiе имъ въ погибель толковала.
Пророчествомъ сiе явленiе почли;
До самыхъ облаковъ стенанья вознесли;
Свое производя изъ вида примѣчанье,
Во смутномъ весь народъ является молчаньѣ;
235 На лицахъ кажется, на смутныхъ ихъ очахъ,
Тоска, отчаянье, унынiе и страхъ.
И се! предсталъ очамъ Казанскихъ золъ рачитель;
Сеитъ, закона ихъ начальникъ и учитель;
Какъ будто страстною мечтою пораженъ,
240 Или кровавыми мечами окруженъ;
Или встрѣчающiй мракъ вѣчный адской ночи:
Имѣлъ онъ блѣдный видъ, недвижимыя очи;
Въ трепещущихъ устахъ устахъ языкъ его дрожалъ,
Какъ страшнымъ львомъ гонимъ въ собранiе вбѣжалъ.
245 Прiобретающи вельможи раны къ ранамъ,
Казались каменнымъ подобны истуканамъ.
Собравъ разсѣянныхъ своихъ остатокъ силъ,
И руки вознося, сей старецъ возгласилъ:
О братiя мои и други! горе! горе!
250 Иль молнiями насъ постигнетъ небо вскорѣ;
Или уста свои разторгнувъ страшный адъ,
Поглотитъ насъ самихъ и сей престольный градъ;
Сквозь мраки вѣчности я вижу руку мстящу,
Огонь, войну и смерть на насъ послать хотящу;
255 Я слышу день и нощь, смутясь вѣщаетъ онъ,
Я слышу въ воздухѣ, подземный слышу стонъ!
Ходилъ не давно я спокоить духъ смущенный,
На Камскiе брега, во градъ опустошенный,
Опредѣленiе проникнути небесъ:
260 Тамъ агнца чернаго на жертву я принесъ,
И вопросилъ духовъ, во градѣ семъ живущихъ,
Въ сомнительныхъ дѣлахъ отвѣты подающихъ;
Заросъ въ пещеру путь къ нимъ терномъ и травой;
Отвѣта долго ждавъ, я вдругъ услышалъ вой,
265 Отчаянье и стонъ во храмѣ нами чтимомъ;
И вдругъ покрылась вся поверхность чернымъ дымомъ;
Увидѣлъ я изъ ней летящую змiю,
Въ громахъ вѣщающу погибель мнѣ сiю:
Напрасно чтутъ меня и славятъ человѣки;
270 И вы погибнете и я погибъ на вѣки!
Змiй пламенной стрѣлой ко западу упалъ,
Внимающiй ему окамененъ я сталъ.
О други! сиры ставъ въ опасностяхъ безмѣрныхъ,
Пойдемъ и призовемъ Срацинъ единовѣрныхъ;
275 Они на вопли женъ, на слезы притекутъ,
И нашу зыблему державу подопрутъ….
Вѣщая тѣ слова, онъ ризу раздираетъ,
Возкрикнувъ: тако Богъ насъ въ гнѣвѣ покараетъ!
Ко суевѣрiю сей склонный человѣкъ,
280 Но хитрый въ вымыслахъ, Сумбекѣ въ страхѣ рекъ:
Имѣя смутну мысль и душу возмущенну,
Когда приближился я къ лѣсу освященну,
Гдѣ солнца не видать, ни свѣтлыя зари,
Гдѣ наши древнiе покоятся Цари;
285 Увидѣлъ предъ собой я блѣдну тѣнь дрожащу,
И мнѣ сiи слова съ стенанiемъ гласящу:
О старче! поспѣшай, Сумбекѣ объяви,
Да сладостной она противится любви.
Хощу, да изберетъ себѣ она въ супруга,
290 Престола Царскаго и пользы общей друга;
Тогда вашъ градъ пророкъ къ спокойству призоветъ!
Подобно какъ Борей въ пучинѣ зареветъ,
У плавателей страхъ искуство ихъ отъемлетъ,
Разсудку здравому никто уже не внемлетъ:
295 Такъ стекшiйся народъ мутился въ оный часъ;
Пронзаетъ облака смѣшенный нѣкiй гласъ;
Но гордость при такихъ волненiяхъ не дремлетъ,
Притворство видъ любви къ отечеству прiемлетъ;
Вельможи гордые на тронъ завистно зрятъ,
300 Народъ склонить къ себѣ желанiемъ горятъ.
Казанскiй Князь Сагрунъ [8] заслуги изчисляетъ,
Которыми права къ державѣ подкрѣпляетъ,
Чего намъ ждать? онъ въ грудь бiющiй говоритъ;
Погибли мы, когда Москва насъ покоритъ!
305 Мы будемъ изъ своихъ селенiй извлеченны,
И горъ во внутренность на вѣки заключенны;
Отниметъ свѣтъ у насъ блестящiй тотъ металлъ,
Который у враговъ Казани, богомъ сталъ.
Нѣтъ мира намъ съ Москвой! коль градъ спасти хотите,
310 Другова, иль меня на царство изберите….
Сеитъ со Княземъ симъ единомысленъ былъ,
Въ немъ нравы онъ, своимъ подобные любилъ.
Тебѣ принадлежитъ, онъ рекъ, съ Сумбекой царство.
Ты знаешь, какъ спасать отъ Россовъ государство.
315 Но злобу посрамить и гордость ихъ попрать,
Алея предлагалъ Гирей Царемъ избрать;
Уже Алей, онъ рекъ, два раза нами правилъ,
Но видя нашу лесть, Казанскiй тронъ оставилъ;
Взовемъ къ нему еще, корону поднесемъ:
320 Чрезъ то Свiяжскъ падетъ, чрезъ то себя спасемъ.
Когда сомнѣнiемъ Сумбека колебалась,
И сердцемъ къ нѣжностямъ любовнымъ преклонялась;
Является вдали, какъ новый Энкеладъ,
Который будто бы возсталъ, пресиливъ адъ;
325 То Князь былъ Асталонъ: онъ шелъ горѣ подобенъ;
Сей витязь цѣлый полкъ единъ попрать удобенъ.
Отваженъ, лютъ, свирѣпъ сей врагъ Россiянъ былъ,
Во браняхъ, какъ тростникъ, соперниковъ рубилъ;
Пошелъ въ средину онъ покрытъ броней златою,
330 И палицей народъ раздвинувъ предъ собою,
Какъ гласомъ многихъ трубъ, вѣщалъ Казанцамъ онъ:
Се въ помощь къ вамъ пришелъ безстрашный Асталонъ!
Я слова украшать цвѣтами не умѣю,
Но храбрость лишь одну и силу я имѣю.
335 При сихъ словахъ съ земли онъ камень подхватилъ,
Который множествомъ поднять не можно силъ,
Одной рукой его поставилъ надъ главою;
Кто силой одаренъ, вѣщаетъ, таковою?
Повергъ онъ камень сей отъ круга далеко,
340 И въ землю часть его уходитъ глубоко;
Вотъ опытъ силъ моихъ, онъ рекъ, шумящъ бронями;
Закроетесь моей вы грудью, не стѣнами,
Готовъ я гнать одинъ Россiйскiе полки;
Но требую во мзду Царицыной руки,
345 Въ награду не хощу всего Казанска злата,
Сумбека за труды едина мнѣ заплата;
Когда не примете желанья моего,
Поспѣшно выду вонъ изъ города сего:
И все собранiе окинулъ страшнымъ окомъ.
350 Народъ казался быть въ молчанiи глубокомъ;
Но имъ спокойства въ немъ представилась заря;
Уже хотѣли всѣ признати въ немъ Царя;
Какъ многихъ шумъ древесъ, такъ рѣчи слышны были,
И съ Княземъ въ бракъ вступить Сумбекѣ присудили.
355 Какой погибельный Сумбекѣ приговоръ!
Она потупила въ слезахъ прекрасный взоръ.
Такъ плѣнникъ, чающiй прiятныя свободы,
И льстящiйся прожить съ весельемъ многи годы,
Со страхомъ видитъ цѣпь несомую къ нему,
360 Предвозвѣщающу всегдашнiй плѣнъ ему.
Сумбека гдѣ себя Царицей почитала,
Сумбека въ царствѣ томъ невольницею стала;
Рабы противъ ея свободы возстаютъ,
И сердца раздѣлить съ Османомъ не даютъ.
365 Томленна совѣстью, въ печали углубленна,
Любезный зракъ нося въ груди Царица плѣнна,
Вѣщаетъ къ подданнымъ, смущаясь и стеня:
Вы въ жертву лютостямъ приносите меня!
Такъ вы Царя сего, котораго любили,
370 Неблагодарные! въ лицѣ моемъ забыли;
Но быть моихъ рабовъ рабою не хощу,
И прежде землю я и небо возмущу,
Подамъ лунѣ самой и солнцу я уставы,
Чѣмъ вы похитите и власть мою и правы.
375 Въ лицѣ съ ея стыдомъ изображался гнѣвъ.
Таковъ является свирѣпъ и грозенъ левъ,
Когда отрѣзавъ путь ему къ лѣсамъ и къ полю,
Безстрашные ловцы влекутъ его въ неволю.
Въ народѣ возстаетъ необычайный шумъ;
380 Сумбекинъ движимъ былъ какъ будто море умъ;
Любовь огни свои въ Сумбекѣ разжигаетъ,
Тяжелу цѣпь она на гордость налагаетъ;
Предтечу слабости стонъ тяжкiй извлекла.
Сумбека страстiю смягченная рекла:
385 Увы! мнѣ дорого отечество любезно,
Царя назначить вамъ и мнѣ и вамъ полезно;
Но паче утвердить согласiе мое,
Потребна склонность мнѣ и время на сiе:…
Позвольте мнѣ моей послѣдней волей льститься!
390 При сихъ словахъ токъ слезъ изъ глазъ ея катится.
Вѣщала, и народъ къ послушности склонить,
Хотѣла не любовь, но время отмѣнить.
Но вдругъ нечтущаго ни правилъ ни законовъ,
Гремящiй голосъ былъ услышанъ Асталоновъ,
395 Сумбеки хитростью, вѣщалъ, ожесточенъ,
Я долго не привыкъ быть въ стѣны заключенъ;
Доколь рога луны въ кругъ полный не сомкнутся,
Стопы мои бреговъ Казанскихъ не коснутся;
Но я клянусь мечемъ, и клятву сдѣлавъ льщусь,
400 Что презрѣннымъ отсель тогда не возвращусь;
А естьли кто иной твою получитъ руку,
Погибнетъ! палицу я ставлю вамъ въ поруку.
И палицу сiю взложивъ на рамена,
Онъ съ шумомъ уходилъ, какъ бурная волна.
405 Какъ съ корнемъ древеса, верхи съ домовъ срывая,
Надъ градомъ туча вдругъ восходитъ громовая,
Куда свирѣпый вихрь подняться ей претитъ,
Уставя грудь Борей на градъ ее стремитъ;
Подобно Асталонъ при новомъ приближеньѣ,
410 Наполнилъ ужасомъ Казанцовъ вображенье,
Къ паденью чаютъ зрѣть склоняющiйся градъ,
Коль въ бракъ не вступитъ онъ, пришедъ въ Казань назадъ.
Сумбека, изтребить печали удрученье,
Прiемлетъ на себя о бракѣ попеченье;
415 Вы знаете, она Казанцамъ говоритъ,
Что сердца моего боязнь не покоритъ;
Угрозамъ гордаго пришельца я не внемлю;
Коль нужно, возмущу и небо я и землю!
Мнѣ сила полная надъ тартаромъ дана,
420 Не устрашитъ меня Россiйс
