Николай Гумилев - Том 1. Стихотворения

Милостивые Государыни и Милостивые
Государи!
Я объявляю первый тост
За представительницу дам!
На отсеченье руку дам,
Что выбор прост.
То…

Хорошо он говорит!

Позвольте положить?

Спасибо.

То… только голос мой дрожит…

А говорили, будет рыба.

Она пленительнее всех,
Так важен взгляд, так звонок смех…

 Не я ли?

Едва ли.

Она прекрасна! Перед ней
И роза кажется проста,
Она поет, как соловей
В тени лаврового куста.
Она глядит, и суждено
Сердцам дрожать, дрожать и ждать,
Она, как сладкое вино,
Дарует людям благодать.

Да кто ж она? Не мучьте доле!

Мой первый тост: здоровье Оли!
Ура!

Ура! Ура! Ура!

Однако, к ней судьба добра.

А вы другого ждали?

Как вы сказали?

Гип-гип ура! Почтить красу
Я пьяных вишен привезу,
Над роком одержав победу,
В Слепнево сам приеду.

Милостивые Государыни и Милостивые Государи!
Почтив как должно дам прекрасных,
Я предлагаю тост за гласных,
Чтоб от Слепнева до Дубровки
И из Борискова в Слепнево
Дороги всюду были ловки,
Как мною сказанное слово.
Чтоб было хорошо на свете
И пешему, и верховому,
И всем сидящим в трундулете!
Ей, Карл, вина!

Милый мальчик, томный, томный,
Помни — Хлои больше нет.
Хлоя сделалась нескромной,
Ею славится балет.

Пляшет нимфой, пляшет Айшей
И грассирует «За y est».
Будь смелей и подражай же
Кавалеру де Грие.

Пей вино, простись с тоскою,
И заманчиво-легко
Ты добудешь — прежде Хлою,
А теперь Манон Леско.

Фидлер, мой первый учитель
Угроза моих юных дней,
Дивно мне! Вы ли хотите
Лестных от жертвы речей?
Если теперь я поэт, что мне в том,
Разве он мне не знаком,
Ужас пред вашим судом?!.

На Дуксе ли, на Бенце ль я, —
Верхом на какаду,
На вечер в доме Вен<т>целя
Всегда я попаду.

Мы с тобой повсюду рыскали,
Скукой медленной озлоблены
То проворны, то неловки,
Мы бывали и в Б<о>рискове,
Мы бывали и в Подобине,
Мы бывали и в Дубровке.
Вот как мы сдержали слово
Ехать на лето в Слепнево.

Корней Иванович Чуковский, вот,
Попал я к босоногим дикарям,
Кормлю собой их я и повар сам —
Увы, наверно выйдет стих урод.
Корней, меня срамите Вы. Иона
Верней нашел приют, средь рыбья лона!
А я, увы, к Чуковскому попав,
Добыча я Чуковского забав.
Ведь кит, усложнивши пищеваренье,
Желудок к твоему не приравнял,
И, верно, им совсем не управлял,
Но ты велик: какое несваренье
Тебя сомнет?! Иона будет труп,
Но, кажется, попал тебе, Чуковский,
На зуб, на твой огромный, страшный зуб,
Я — не Иона — я же не таковский.

Какое счастье в Ваш альбом
Вписать случайные стихи.
Но ах! Узнать о ком, о чем, —
Мешают мне мои грехи.

На вечере Верхарена
Со мной произошла перемена,
И, забыв мой ужас детский (перед Вами),
Я решил учиться по-немецки.

Федор Федорович, я Вам
Фейных сказок не создам:
Фею ресторанный гам
Испугает — слово дам.
Да и лучше рюмок звон,
Лучше Браун, что внесен,
Есть он, все иное вон,
Разве не декан мой он?!

Мне на ваших картинах ярких
Так таинственно слышна
Царскосельских старинных парков
Убаюкивающая тишина.

Разве можно желать чужого,
Разве можно жить не своим…
Но и краски ведь то же слово,
И узоры линий — ритм.

Как путник, препоясав чресла,
Идет к неведомой стране,
Так ты, усевшись глубже в кресло,
Поправишь на носу пенсне.

И, не пленяясь блеском ложным,
Хоть благосклонный, как всегда,
Движеньем верно-осторожным
Вдруг всунешь в книгу нож… тогда

Стихи великого Тео
Тебя достойны одного.

И как в раю магометанском
Сонм гурий в розах и шелку,
Так вы лейб-гвардии в уланском
Ее Величества полку.

От «Романтических цветов»
И до «Колчана» я все тот же,
Как Рим от хижин и шатров
До белых портиков и лоджий.

Но верь, изобличитель мой
В измене вечному, что грянет
Заветный час, и Рим иной,
Рим звонов и лучей настанет.

Ты, жаворонок в горней высоте,
Служи отныне, стих мой легкокрылый,
Ее неяркой, но издавна милой
Такой средневековой красоте.

Ее глазам — сверкающим зарницам,
И рту, где воля превзошла мечту,
Ее большим глазам, двум странным птицам,
И словно нарисованному рту.

Я больше ничего о ней не знаю,
Ни писем не писал, ни слал цветов,
Я с ней не проходил навстречу маю
Средь бешеных от радости лугов.

И этот самый первый наш подарок,
О жаворонок, стих мой, может быть,
Покажется неловким и случайным
Ей, ведающей таинства стихов.

У нас пока единый храм,
Мы братья в православной вере,
Хоть я лишь подошел к дверям,
Вы ж, уходя, стучитесь в двери.

В вечерний час на небосклоне
Порой промчится метеор.
Мелькнув на миг на темном фоне,
Он зачаровывает взор.

Таким же точно метеором,
Прекрасным огненным лучом,
Пред нашим изумленным взором
И вы явились пред полком.

И, озаряя всех приветно,
Бросая всюду ровный свет,
Вы оставляете заметный
И — верьте — незабвенный след.