class="stanza">
Той порою школьник Аристарх
сломленный московскою горячкой
потерял свой адрес, где живёт
В магазинах ходит он, мелькает
Его тело жмут кусты людей
говорят про то, что на витринах
видит он томлёные сыры
бочек всяческих нагроможденья
и глухие красные дворы
все уставлены, идёт он в разветвленья
Разветвленья входят в переход
Переход его выносит к тканям
Ткани длинно медленно висят
шевелят висящими краями
Школьник Аристарх обезуме́л
от консервных банок он бросается
но его встречают зеркала
в зеркалах он мокрый извивается
как длинна пахучая рука
заросла она цветами
Замечает полу пиджака
поведёт он душными плечами
В милый Энск скорее бы дойти
или же в квартиру тёти Жанны
На его нерадостном пути
белыми слонами стали стены
«Едва я приеду на месяц иль два…»
Едва я приеду на месяц иль два
в давнишнюю нашу квартиру
В пустой городок, где гуляет судьба
и листья ложатся на лавки
Там разный бином изучает студент
и школьник пьёт воду из кружки
Рабочий в рубашке идёт и поёт
и длинны, и узки окошки
Там тонкая речка едва шевелит
волною зелёной о камни
и там лесопилка ужасно свистит
и стружки у берега стали
По левой пустой стороне у моста
колючие стали цветочки
По правой бредёт молодая коза,
глаза колыхая на солнце
Там воры прошли, чемодан пронесли
довольные целой капеллой
Там Светка ушла с инженером в кусты
купаются… белое тело…
На нашей газете лежит колбаса
и водка, и травка валяется
и сыростью тянет от речки густой
моя жизнь пока продолжается
«Когда ловилась рыбка на крючок…»
Когда ловилась рыбка на крючок,
то бурная вода чуть дёргалась
Внимание сказал себе Семён
и приподнялся, чтобы не сорвалась
Он был реки простором завлечён
на руки падал свет небес лиловый
До плеч шла безрукавка у него
стара и по-привычному приятна
Такие ж брюки облегли его
одежда давних дней любима
По берегу едва ли кто бродил
а если и бродил, то мимо…
Спокойных дней своих тянул теперь
Питался рыбой, раздвигал растенья
и даже он почти забыл
как выглядят людские поселенья…
я помню звук пахучий
растений разноцветных
и тень медведей близких
на голубом песке
Детей пришла здесь шайка
стоят они… лужайка
на них глядит лицом
и пахнет мокрым сном
«Афиногенов в дровяной сарай…»
Афиногенов в дровяной сарай
Он тропку положил бурьян прилёг
Там в свете отодвинутых дверей
стоит им сделанный буфет
Его он нынче шкурой зачищает
А завтра будет лаком покрывать
А тучи телеса свои сдвигают
чтоб вместе долгий дождь образовать
И дождь тот затопит тогда Россию
Афиногенова, его буфет
все лавочки, пивные, мастерские
как будто их и не было, и нет…
«по дачной дороге на трёх лисапетах…»
по дачной дороге на трёх лисапетах
сопливые дети летят
глумливые дети, крикливые дети
Алёшка, Свеколка и Клим
На небе большая-большая тревога
и взрослым она отдалась
они побежали, они закричали
в подушках лежат, заслонясь
По пыльной дороге, визжа и ругаясь
Катя́т три ребёнка во тьму
Не могут, не могут они зацепиться
домой повернуть им нельзя никому
Алёшка, Свеколка, а Клим босоногий
Такие громадные едут глаза
по дачной дороге звонки сумасшедших
и белые тени в сосновом лесу…
На корове бешеной
ехал поутру
старый дурень Митенька
видели вчера
А куда ты, Митенька, захватив рога?
Еду я в Арбузия — есть там петуха!
«Лесного края сам Фурман поселенец…»
Лесного края сам Фурман поселенец
внутри стоял с ружьём наперевес
Родился у него вчера младенец
и криком был переполошен лес
К нему пришли медведи и китаи
На Фурман откорми скорей младенца
А он стоял, большой и несгибаем
и он не брал гостинцев
«Здесь солдаты медную капусту…»
Здесь солдаты медную капусту
заводили в чёрных сапогах
и стоял один, одевши вилы,
молотил и в бочку осыпал
командир кричал свою команду
и крутилось сверху колесо
и перемещало всю чёрную бригаду
а капуста ноги заливала косо
А по праздникам у мо́ста сети
были натянуты канатами
Там ловили жители елецкие
всех своих утопленников в брючках
Помидоры были над солдатами
Яйца выведенные в сараевой глуши
Девушки кудрявые и пахнущие
веткою садовою и сливою в свече
На стенах варёной цвет говядины
Видны даты прошлых всех солдат
и над городом Ельцом струился сладкий
от растениев и живших аромат
И одна одна большая проволока
день и ночь звенела на ветру
и ходили непонятные солдаты
по пыли в пилотках без имён
Коль окликнут командиры этих,
то они молчат и завернут
и по завёрнутому по переулку
вдоль заборов медленно идут
«Был отец его радиотехник…»
