Андон Чаюпи - Поэзия социалистических стран Европы

Я вам прощаю, люди, слепоту
Стяжанья, чванства жалкие потуги.
Я вашему тщеславью предпочту,
В траве валяясь, думать на досуге.

Я лягу под сиреневым кустом,
Где пахнет дерном и болиголовом,
И, вспомнивши о чем-нибудь простом,
Почувствую себя совсем здоровым.

Над Свраткою-рекой вероника в цветенье
и берега в густой траве и тростнике.
Купаться счастье тут, бродить тут — наслажденье,
Над Свраткою-рекой вероника в цветенье.
Темна и холодна как лед вода в реке.

Здесь знойным летом тень, как дома на картине,
висящей на стене в гостиной меж зеркал.
И пахнет тмином здесь, ромашкой и полынью,
а знойным летом тень, как дома на картине,
как в том саду, куда я в детстве забредал.

Есть радостней места и краше, может статься,
и реки веселей, чем Свратка, может быть,
но здесь пришлось семье обосноваться.
Есть редкостней места и краше, может статься,
но там, быть может, мать не захотела б жить.

Быть может, в мире есть блистательней державы,
где реки голубей и зеленей поля, —
любимицей моей останется Морава.
Быть может, в мире есть блистательней державы,
но те мне не сродни, как здешняя земля.

Есть кладбища пышней, нам с ними не сравниться,
над Прагой Вышеград роскошнее втройне,
но мне милее в Брно гранитные гробницы;
есть кладбища пышней, нам с ними не сравниться,
но памятники в Брно милей раз во сто мне.

Вероника в цвету над Свраткою весною,
а летом этот склон под кукурузой сплошь,
как сожалели мы, покинув Брно родное.
Вероника в цвету над Свраткою весною,
нигде подобных мест на свете не найдешь.

Есть редкостней места и краше, может статься,
чем Свратки берега, не буду отрицать,
но родиной ни с кем не стал бы я меняться.
Есть редкостней места и краше, может статься,
но здесь моя земля, моя родная мать.

Друг мой, бдителен будь на земле, под которой я стыну!
Право требовать это я смертью в бою заслужил.
Я ушел на войну. Я убит в день рождения сына.
Я убит — чтоб он жил. Я убит — чтоб ты жил.

Человек! Я хочу, чтоб с войною повенчай ты не был!
Чтобы кровь моя самой последнею кровью была!
Я, объятья раскрыв, как свобода, летел к тебе с неба;
Парашют мой сгорел. Но свобода — пришла!

Когда пушки мои говорили с врагами, как судьи,
Когда мир содрогался в хрустящих объятьях войны,
Догадайся, о чем я мечтал у лафета орудья?
О цветах полевых. Об улыбке жены.

Хочешь знать, почему мы навеки великими стали?
Почему нас враги ни согнуть, ни сломать не могли?
Нас никто никогда не ковал из железа и стали,
Превратила нас в сталь — цель, к которой мы шли!

Побеждая, я умер! Я мост наводил через реку.
И по мне, как по мосту, взбежала победы заря.
Если пал человек, чтобы жизнь сохранить человеку.
Значит, верно он жил. Значит, умер не зря.

Если горе войны среди ночи придет к тебе на дом,
Если меч занесен над отчизны седой головой,
Будь с народом своим. Будь не ниже, не выше — будь рядом!
Нету званья в бою выше, чем рядовой!

Не жалей, что я умер. Я умер, себя не жалея,
За тебя и за мать, за просторы родимых полей!
Хочешь быть как отец? Стой в бою, где всего тяжелее,
И себя, если надо, как он, не жалей!

Кто там? Брат мой? Сестра? Кто там молча простился со мною?
Я не слышу — я мертв. Твоего я не вижу лица,
Но я верю тебе, что свой долг перед этой страною
Честно выполнишь ты, как солдат, до конца!

Торчит репей где штык торчал когда-то
смерть в глине отпечатывает лица
как осы гнезда Блиндажи солдаты
покинули И вот пуста граница

Там только тени тянутся унылые
убитые разыскивают тропку
в отечество утраченное милое

Сиротства зерна свечек семя
оно рассеет в день поминовенья
над кладбищами нынешними всеми

Неловкие как дети несмышленые
слоняются в лесах погибшие
запекшеюся кровью награжденные

Остановились Пьют они Но что же
так искривились губы онемевшие
Пьют желчь земли Голгофы нашей Боже

Далекий ветер грозно задувает
отчизны кладбище — последней цели
он очи мертвых с силой закрывает
но тень винтовку держит на прицеле

Мышь это проснувшейся глины немножечко
стекло это ветвь расцветающая в холода
рыба это просто водяного ложечка
а слеза это очень одинокая вода

Пусть не настал еще черед,
повсюду ненависти ворох,
кто не забился в щель, тот ждет, —
фитиль зажжен, и вспыхнет порох,
глаза горят, глаза горят,
и грозен тишины заряд.

И если выпала нам честь
быть первыми, нести знамена,
главнокомандующий месть
ведет несметные колонны.

Идут, кто был казнен, убит,
расстрелян, заживо зарыт, —
о, это страшный динамит!

Ты слышишь залпы на востоке?
Там без тебя ведется бой.
Возмездия настали сроки.
И ныне — слово за тобой.
Нам, окровавленным, усталым,
нельзя довольствоваться малым!

Шел сорок третий год
вдаль уносились мысли
хоть проблеск радости ища
над мраком сорок третьего И вот
виденье женщине какой-то было

Пробив курган
столб крови поднялся
кровь растекалась лавой алой
людей сметала
и обессилев замер человек
объятый ужасом

А я узнал ту кровь
разлившуюся по России
ту кровь которую артерии земли
в себя вбирать уж больше не могли
и вырвался из-под погибших
кровавый паводок

Там в небе сталинградском
в гниющей стуже в черном свисте
грозило солнце утонуть
младенцы тыкались в пустую грудь
и щупали штыками крестоносцы
убитых женщин

Был страшен плач мужчин
но то был плач на счастье
История как Бланик расступилась
и золотым огнем возмездья
плеснул восход
в лицо смертельной тьме

Шел сорок третий год

Можно скрипку подложить в огонь
чтоб ярче вспыхнуло воспоминанье,

Золото отыщет златокова
Ленина — бедняк
Ленина — правдолюбец

Поколение
что лишь мечтой богато
словом пробудил
шелково-тонким
и железно-твердым
с простотой природной
времени рукой нетерпеливой
он махнул из рукава пальто

Века нужды сокрытые в глазах
глядящих на него
с невыносимой красотой мольбы
вдруг взорвались
Интернационалом
поющимся еще нестройно

Бешеный оскал
изменников и трусов
сопровождал его
«Убить! убить!»
хватая за полу
почти уж вызревшее время

И Ленин — он помог ему созреть

Расплавил
бесправье жалости
смехом презрительным
смехом заразительным
махнул рукой нетерпеливой
под древом познанья

И время стало резать саван на пеленки
и места не было для смерти

И встали статуи в недоуменье
над разбивающим египетские вазы

Как веселиться только на бумаге
Как радоваться лишь пролив чернила
но скрипку можно подложить в огонь
чтоб ярче вспыхнули воспоминанья