2.
Вот шкаф – альбомы, книги и кассеты –
Ну, белый потолок над головой
А вот интересуют нас предметы
И времена, поросшие травой.
Тот быт, которого давно уж нету,
Чужой – нам интереснее, чем свой.
Чуть отодвинешь чашку из-под чая –
История, качаясь и тощая,
Капризно нас подталкивает в путь.
Куда, зачем зовёт, сама не зная...
К примеру, на Алезию взглянуть.
3.
И словно ты пакет с прошедшим взрезал:
Так что ж там смутной памятью дано? –
Мечи. Щиты. Верцингеторикс. Цезарь...
Крошёный камень, ржавое железо,
Банальное фалернское вино...
Хоть амфоры пусты давным давно....
4.
И хулиганит память: всё, что скрыто,
Вдруг явится откуда ни возьмись.
Между археологией и бытом
Нет пропасти, – есть только взгляд и мысль?
Вот миска, из которой к Пацюку
Вареники скакали в рот той ночью,
Под Рождество, и видим мы воочью
Сквозь время и весёлую строку,
Что миска стать должна музейной миской...
Неважно, что колдун набил живот –
Всё дело в слове Гоголя – и вот
Вареники веками не прокиснут!
5.
Своя географическая карта
У каждого, отлична от других.
Порой апрель случится прежде марта
И серой прозой обернётся стих...
Предмет ещё не текст, но текст за ним
Выходит неминуемо из тени.
Как только вдруг его мы проясним,
И сам он прыгнет в рот, как тот вареник:
Так Гоголю перо, так ведьме веник,
А памяти предмет необходим!
6.
Глухая неизменная крапива...
Въезжаешь – деревенька тут была –
Меж домиков пятиэтажка криво,
Да рядом три каштановых ствола...
Среди булыжников – остатки рельс
Когдатошнего давнего трамвая...
Нередко заглушая голос месс,
Полвека тут ходил он, огибая
Округлый пруд... А над прудом ветла
И церковка (от времени кривая)
Из жёлтого песчаника – цела.
У церковки почти тысячелетней
Неистово магнолии цветут,
И одуванчики, чтоб стать заметней,
Всей желтизной заглядывают в пруд.
Всё, как тысячелетие назад,
И вдруг... нет, не колокола звонят:
Но что-то тут играет с тишиной?
Давно минули времена трамвая...
Откуда ж, маску с времени срывая,
Он возродился, хоть слегка иной?
А в церковке рядок старинных книг...
Они – не рельсы, возвратишь ли их?!
И в стороне две нитки новых рельс...
Пусть не Христос – так хоть трамвай воскрес!
7.
Асфальт – он серый, гладкий и пустой.
Заменены асфальтом – и недаром –
Панели по старинным тротуарам,
Те, что звались лещадною плитой,
Или пеньки торцовой мостовой
(Их плашками тогда именовали)
И молотами их в песок вбивали,
Плотнее подогнав одну к другой.
Любая восьмигранником затейным
Смотрелась... Их убрали. На Литейном –
Последнюю в тот год, в тридцать седьмой...
8.
«Я и пейзаж» сменяются с годами
на « я и интерьер»... Почти в любой
Квартире неизменно правит память
Всей археологичной чепухой.
Вот фотография в старинной раме –
Прочти-ка, что таит за слоем слой...
Так археологичны интерьеры –
Превыше всяких мер и всякой веры.
9.
Тюльпаны в вазе – вовсе не не предметы,
Им выдан статус временных жильцов.
А впрочем, и на нас есть та же мета,
Поскольку их судьба в конце концов...
Как для кого – мир комнаты – таков.
Но и пейзажу ведь не чуждо это:
Не настоящим остаётся лето,
Пока его листва не влезла в стих.
И существуют вечно – не предметы,
А то, что было сказано про них.
14 апреля 2012
БАНАЛЬНОСТИ
1.
Только существование неподвижного чего-то
(Ну, города, или дерева) говорит о том,
Что встреча с человеком, цаплей, енотом
Была, и может повториться потом...
Да, мы с деревьями знакомы ближе,
Чем с разными птицами и зверьём лесным:
Ведь самый невзрачный куст – неподвижен,
И знаешь точно, где встретишься с ним!
Или Карл Великий перед Нотр-Дам в Париже,
Как место для свиданий – просто необходим!
Так город становится напоминанием,
Внешней памятью, гарантией того,
Что обратил на себя твоё вниманье
Человек, о котором больше ничего
Ты не знаешь, и...
Ведь при новой встрече
Дом узнаёшь – а человека – не всегда,
Даже куст как знакомый бывает встречен
А кто-то, где-то? Ни нет, ни да!
2.
Лишь тогда могла быть написана «Одиссея»,
Когда нельзя было даже послать письма.
А представьте мобильник в руках у Одиссея –
И Гомер от безделья спятит с ума.
С наличием связи уходы – не уходы,
Теряется их реальность...
И потому
Телемах потратил на поиски годы,
Что заведомо было ясно ему:
Раз Средиземье и есть вся планета,
Ну, кто же обшарить её не готов?
И отец, конечно, отыщется где-то,
На каком-то из множества островов,
И неколебимая уверенность в этом
Тогда и была основой основ
Того, что приключения выдумывал не тот,
С кем они приключались, а тот, кто про них,
Ничего не зная, сидит и ждёт,
Сочиняя прозу, или даже стих...
Чем меньше мы знаем, тем воображенье
Работает красочней и живей,
И сегодня – нам тошно от повторенья
И сюжетов, и замыслов, и всяких идей.
19 апреля 2012
* * *
Париж не бывает без парижан.
Петербург, или Рим
Можно увидеть торжественно пустыми,
Неважно, асфальт на площадях,
Или они заросли травой...
Есть ещё древние города,
Что на ночь даже меняют имя,
Но Париж и на миг не станет Лютецией,
Хоть волком вой!
Может он – населённей других, –
Без людей и минуты не обойдётся?
Да что там! – Не обойтись ему без сорок и собак...
Даже питерские сады можно вырезать из города
И рассматривать отдельно,
Как в телескопе, или в глубине колодца,
А здесь – ничто и ни от чего не оторвётся никак!
Многие города хочется увидеть пустыми,
Ну, хоть для разнообразия,
А с Парижем этого не случается никогда.
Потому что канун праздника всегда важней самого праздника:
За столиками тут сидят на улицах хоть в жару, хоть в холода.
Все – зрители. Все и всегда ожидают
Уличного внезапного действа. Недаром
Спектакль без начал, без концов идёт и идёт...
Смена картин бесконечна –
По проезжей, или по тротуарам
Хоть клошар, хоть роллс-ройс,
Хоть целующаяся пара,
Хоть букинист, или цирковой ослик –
Кто-нибудь да пройдёт!
Вот и Карл Великий верхом. Два рыцаря пеших рядом -
Оливье с секирой и Роланд с мечом по имени Дюрандаль...
Весенние, ещё медные, тополя кажутся вечным садом,
А минутность бумажных корабликов Сена уносит вдаль...
Кто-то встаёт, кто-то садится... Столики не пустуют,
С каждым мигом сменяют зрителей и набережная, и бульвар.
И беспрестанным припевом стукаются о мостовую
Эхом у каждого кафе: « Бонсуар», « Бонсуар»...
Да, если постараться, можно увидеть пустыми,
Величественными силуэтами многие города,
Даже такие, которые втайне на ночь сменяют имя,
Только с Парижем этого не случается никогда.
26 апреля 2012
* * *
Вот мифический образ Эллады:
Вечно солнечна синева,
Непременно белы колоннады.
Изумрудны листва и трава...
Музы важно бредут по аллеям,
А вакханки всё пьянствуют... Вот –
«Люди как боги?» Скорее,
С точностью до наоборот,
Гомеру с Овидием будет
Ещё чего поизобретать:
Ну, кто – олимпийцы? Да люди,
Какими хотели бы стать,
Вот я до сих пор не знаю,
Ну скажите, кто этот Зевс?
Так ведь, вроде двойник Менелая –
Средненький базилевс.
Титанов, гигантов и прочих
Затолкал он, будто бы, в ад,
Только люди и ныне уж очень
Хтонически вы-гля-дят...
А поэт бесшабашный – Ницше
Вдруг решил, что он – полубог,
Но Апполона и Диониса
Соединить даже Ницше не смог...
(Зря что ль Ницше рифмуется с нищим
