— Не обессудьте, ваше благородие, — маляр заговорил совсем спокойно, — мы, ваше высокоблагородие, мастера особенные. В нашей артели икатели собрались. Работа у тебя немалая, а нам за работой икать охота.
— И на здоровье! — с радостью согласился я. — Икайте, икайте, сколько хотите. Мне с того не убудет.
Маляр снова нахмурился.
— Извини — пардон, ваше высочество, наша икота за наличные.
— Экий ты, право, — я старался не выдать недоумения, за какие заслуги возведен до высочества. И тут же решил его перевеличить: — Не все ли равно, за что мне платить, ваше величество. За то или за другое.
А он и внимания не обратил на высочайший титул, и впрямь, не все ли равно, за что платить, лишь бы выбраться из этого необычного предместья. Он же задал вопрос, разрушив все мои надежды.
— Долго мы будем вола вертеть? На какую высоту людей сзывать?
— У меня четвертый этаж.
— А тут всего три, как понимать?
— Нездешний я, понимаешь, ко мне трамвайчиком до Касаткина.
На этот раз старик не озлился, а заулыбался.
— Вот и хорошо. Всем нашим радость. Где проживаешь? Денежки пропьем, пешочком прибудем…
Без особой радости я сказал адрес. Видно, по безграмотности старик не записал.
— Все, что ни будете просить в молитве, верьте, получите, и будет вам… — выговорил старик молитвенно. Думается, из Евангелия от Луки.
И засеменил из подворотни в сторону питейного подвала.
Голос маляра затих, и я снова остался в одиночестве.
За то недолгое время, пока я канителился в подворотне, на улице, как мне показалось, ничего не изменилось.
Разве народу у моторки поприбавилось, то же размахивание руками и бесцельные разговоры. Все было так, и все же чего-то на улице не хватало. «Головы, — осенило меня. — Как же я не заметил сразу?…» С чувством облегчения я направился в сторону моста искать спутника или извозчика.
Головы на дороге действительно не было, однако радостная уверенность оказалась преждевременной.
Приблизившись к четырежды отвратительному месту, я заметил сначала остатки рук, потом плечи, наконец волосы. Останки валялись в кювете, а за длинной ямой, по вытоптанному футбольному полю, очень длинноносые, коротко остриженные мальчишки с криком гоняли голову.
Временами они удовлетворенно били головой по воротам, один мальчишка со свистком в зубах гундосо взывал:
— Один! Три! Пять!
Имея в виду голы.
Почему-то ноги перетащили меня через кювет.
— Не сметь! Не сметь! — вопил я, не узнавая собственного голоса. — Заступить… — проговорил мой рот задребезжавшим звуком.
Пыль и булыжники оказались у самых глаз. Я хотел оттолкнуться, рук не оказалось, шеи — тоже. Порывы горячего ветра трепали волосы.
Два длинноносых громыхали бутсами, приближаясь.
Еще немного, еще секунда — и один из двоих длинноносых занесет ногу…
— А поможет штырь, — услышал я знакомый голос, звучавший откуда-то сверху.
Конец первой части
Часть вторая
О чем говорить дальше? Конечно же, про то, что происходило накануне. Позвольте, быть может, это случилось совсем не вчера? Ей-богу, не помню, ничего не знаю. Мне известно одно: сегодня это сегодня. Я лежу на чем-то мягком, глаза плотно зажмурены, но я боюсь их открыть. Да, боюсь. Потому что никогда не отличался решительностью. И все же рукой пытался пошевелить.
Оказалось — двигается. Тогда глаза открылись, похоже, сами собой.
Уж не сон ли мне приснился? Представьте, я лежал в собственной комнате, на собственной постели. А за окном светило холодное ноябрьское солнце.
— Только штырь, — послышался знакомый, напоминавший о недавнем голос, наверное из коридора. Оттуда раздавалось и другое. Кто-то упорно хотел до меня достучаться.
Обязан сообщить: с детских лет я живу в ком-квартире. Иначе говоря, коммуналке. Что же необычного, что кому-то понадобилась папироса, спички или чайная ложка соли? Нет, сегодня все складывалось иначе.
«Маляры», — вспомнилось мне. Я же хотел уяснить все, что случилось накануне или сколько-то дней назад.
— Войдите! — прозвучал ничуть не изменившийся басистый голос. Мой голос.
И в комнате появился не маляр с подручными, не мой постоянный спутник в блужданиях по городу, а соседка: Матильда Яковлевна. Ее дверь первая от кухни, моя — вторая.
— Товарищ Дря, — обратилась она ко мне, хотя много лет знала мое имя, иногда обращалась даже с отчеством, — зачем вы наградили меня этим чудовищем? На руках Матильда держала кошку, ту, коричневую, на длинных ногах.
— Да и вообще натворили…
— Вы это про что? — Сами знаете, господин Дря. Знаете, знаете… Вопреки обычному явились под утро, стали громыхать и всех в квартире разбудили.
— Быть не может. Чем же я громыхал?
— Ходулями, господин Фря, ходулями.
— Нет у меня никаких ходуль.
Да, действительно, ходуль в комнате не оказалось.
Зато стояла здоровенная мотыга.
— Зачем это вам? — спросила Матильда.
Я не знал, откуда появился совершенно ненужный мне предмет, потому пробурчал что-то невнятное. Меня волновало совсем другое. Кошка пыталась замяукать, я же не сводил глаз с соседкиной головы… Как же я не догадался там, у моста. И тут же вскочил с кровати.
Слава богу, ноги оказались там, где им положено быть.
— И вам не совестно спать одетым? — говорила Матильда.
— Голова! — крикнул я. — Посмотри на голову, она крепко держится? — говорил я, шумно волнуясь. Никогда не называл я Матильду на «ты». Сегодня все прощалось.
Ее шею окаймляла фиолетовая полоска вроде цепочки.
— А шея?… Посмотри… — выговаривал я.
— Определенно, рехнулся, — произнесла Матильда. — Что это с вами?
— Вместо ненужной ругани возьми зеркало и посмотри.
Зеркало висело рядом с портретом козы. Я его снял и передал Матильде.
Она долго рассматривала стекло зеркала, потом сунула мне его обратно.
— Бесстыдник! Откуда вы взяли это мерзкое неприличие?
— У тебя же нет головы. Понимаешь ли ты почему?
— Еще бы. Лицо у меня голое, там его нет. А что одетое — там голое.
Подозрения оправдались. Она ничего не помнила, даже тех носатых. Но я тоже ничего не помнил, решительно… В голову пришло самое обычное: избавиться от Матильды. И как можно скорее. Это оказалось почти невозможно. Тем более что решение мое мгновенно переменилось.
— Я хочу тебя пригласить…
— Куда? — радостно согласилась она.
— В увеселительный сад или в кинематограф… Но увы…
— Ты очень занят.
— Нет, то есть да… ко мне придут маляры.
— Он действительно рехнулся… — возмутилась Матильда. — Какие там маляры… К нему приехала из Барселоны мать и отчим…
— Как ты сказала? Мама! Нет, нет, я совершенно свободен. Черт с ними, с малярами. А родные, что они, они же не известили, я могу и не знать… Идем в ресторацию…
— Я же их весь вечер развлекала…
— Разве ты не была занята? — я окончательно сбился… — О чем же вы разговаривали?
— Как ты живешь, где работаешь…
— Надо было сказать, как есть: конюх при скачках…
— Первый раз слышу.
Раздался звонок — три раза. Потом стук в дверь.
— Маляры! — проговорил я с надеждой.
— Нет — они!
И вот они вошли — маленькие, толстенькие. Началось, как положено: «О, а, у!» Вчера они проводили время у Матильды, поэтому сегодня сразу стали осматриваться.
— Зеркало, слава богу, здесь, портрет козочки — тоже здесь. И кушетка моя любимая… А где шифоньер? где люстра?…
— Ой, мамочка, о делах потом, — вмешалась в разговор Матильда, предвидя неладное. — Вы же несколько лет не видали вашего сыночка.
— Правильно сказано, — отрезал отчим. — Вечно ты начинаешь…
— Да, о делах успеется, — заговорил обожаемый сыночек. — Будем пить чай. У меня отличный цейлонский. Сбегаю на угол, куплю кое-чего…
— Ничего не надо, у меня все есть, — сказала Матильда тоном хозяйки и тут же исчезла. Исчез и я.
Выйдя в коридор, я увидел у всех дверей жильцов, они выстроились как оловянные солдатики.
— Как вам не совестно, молодой человек! — Дядя Федя, ну не надо, к нему же родичи из Испании пожаловали, а вы с мелочами, самыми пустяшными…
Тогда жильцы, словно по команде, исчезли, двери захлопнулись, иногда открываясь там, где жили наиболее любопытные. Исчез на кухне и я, где и принялся наливать в чайник воду, разжигать примус.
В это время в коридоре снова послышался хриплый звонок. Нагруженная продуктовыми припасами, мимо кухонных дверей проследовала Матильда, после чего в коридоре появились маляры, человек семь, возможно, восемь, все в одинаковых фуражках, каждый с ведром и флейцем.
— Где его превосходительство? — вроде в шутку спросил старший.
