Творчество внутренне улучшает человека, и наоборот, улучшение человека — возвышает его творчество. В семи ярусах Зиккурата таится пророчество о судьбе человечества от начала и до конца дней. Оно выражается в откровении о Лестнице Совершенствования. Это, по мнению Голохвастова, центральное место философемы — сердце мистерии творчества. Перечисление семи духовных качеств человечества приведет его к бессмертию. На своем пути люди должны пройти через семь Заветов, т. е. семь союзов человека с Богом. Первые заветы уже были достигнуты атлантами ко времени действия, развертывающегося в поэме. Знание, возведенное в абсолют, постижение божественной мудрости и мудрость постижения божественного… Что же вызвало гигантскую катастрофу на острове, есть ли доля вины в этом жреца? Голохвастов приходит к несколько парадоксальному выводу, ответ который надо искать в научных достижениях сороковых годов XX в., связанных с испытанием и применением атомного и других видов оружия массового уничтожения. С точки зрения творчества, говорит поэт, можно усомниться, что действие жреца было незаконно, и, тем более, аморальным и преступным. Создание андрогина есть абсолютная полнота знания, за чертой которого не может быть уже ничего. Эта некая абсолютная сферическая (бытийная) полнота, выраженная в андрогинном единстве гармоническом слиянии микрокосмоса (человека) и макрокосмоса (вселенной). Не началось ли крушение мира атлантов, говорит Голохвастов, именно потому, что «творчество андрогина увенчалось первоначальным успехом»? В конце поэмы жрец раскаивается в своем безрассудном поступке. Его творчество достигло небывалых высот, ибо неутоленная жажда знания и высокая степень мудрости смогли совершить небывалый магический эксперимент — приблизиться к созданию божественного андрогина. В последнее мгновение отречение жреца пресекло полное воплощение андрогина, а вместе с тем прекратилась и мировая катастрофа, ограничившаяся гибелью Атцлана и Острова. Он погиб, как творец, утративший в какое-то мгновение веру в себя и в свои силы, и погубил с собою «первую культуру первобытного человечества». Но все же его слова, обращенные к близнецам, им погубленным, дышат просветленной «надеждой на приход новой всеобщей зари единства и бессмертия». Голохвастов обращается вновь к жрецу: «Быть может, его последней мыслью было упование, что чудесный образ андрогина, бессмертно созданный его творческой волей, будет светить далекой и чудесной звездой всем тем, кто целомудренно, в полном слиянии с миром, в вере, мудрости и любви будет устремлять свой свободный созидательный гений к вечной мечте единства, кующегося в мистерии творчества».
5
Отклики на поэму Голохвастова не заставили себя ждать. Вначале в нью-йоркской газете «Россия» выходит статья В. Орелина о поэме «Гибель Атлантиды», а затем критический очерк был опубликован отдельной брошюрой[20]. Орелин высоко оценил поэму, применяя к ней эпитеты «исключительная», «гениальная», «редчайшая поэтическая драгоценность». Он пишет: «Гибель Атлантиды» — драгоценнейший вклад в литературу. В русской поэзии эта поэма должна занять особо почетное место. В наше безвременье ее появление граничит с чудом. Это произведение — волшебный ларец, откуда может черпать разнообразнейшие сокровища всякий, кто не чужд поэзии и религии, истории и мифа, философии и оккультизма. Литературные произведения такого охвата могут быть сочтены по пальцам».
В то же время Орелин удивлен отсутствием в мировой литературе большого поэтического произведения, связанного с преданием об Атлантиде. Поразительно то, что почти за 2500 лет в мире не было создано ни одной выдающейся поэмы, соответствующей величию платоновского замысла. На этот, бросающийся в глаза пробел, пишет Орелин, или просто не было обращено внимания, или его приходится объяснять знаменательной фразой немецкого поэта Фридриха Шиллера. Восхищаясь в переписке с Гёте легендой об Атлантиде, Шиллер утверждал, что она могла бы послужить несравненным материалом для поэтического произведения, если бы было возможно найти «точку опоры» вне самой легенды, из пределов которой, однако, выйти нельзя, т. к. в ней самой заключены все наши представления об этой первобытной эпохе. Иными словами, сам атлантический сюжет, с точки зрения Шиллера, представлял непреодолимые трудности. Сложная тема, или какие-нибудь другие соображения помешали Гёте взяться за эту тему, неизвестно, но он, бесспорно, занимался ею. В Веймарской библиотеке сохранилась памятка, что Гёте взял для прочтения и продержал у себя, между 5 августа и 26 сентября 1811 г. четырехтомное сочинение Олафа Рудбека «Атлантида, или родина человечества» (Упсала, 1690). Сведений же о впечатлениях, произведенных на Гёте мнением Шиллера и книгой Рудбека, к сожалению, не сохранилось. Сам Гёте, будучи рыцарем Мальтийского ордена, пытался сделать поэтические обработки Вед и мифа о Навсикае, но этим замыслам не суждено было сбыться.
Однако, справедливости ради, необходимо отметить, что в мировой поэзии есть стихотворные произведения, посвященные Атлантиде. Это, прежде всего, известная поэма каталонского поэта Жасинта Вердагера (1845–1902) «Атлантида» (1876). Менее известна другая поэма, написанная белым стихом, немецкого писателя Вильгельма Фишера «Атлантида» (1880). Однако оба эти произведения, несмотря на некоторые красоты и достоинства, не вполне соответствуют грандиозности и сакральной значимости знаменитого сюжета. В первом труде главным героем является Колумб, а основной идеей служит патриотическое прославление Испании; во втором гибель Атлантиды объясняется карой богов за нечестие.
Можно, конечно, вспомнить Солона, привезшего предание египетских жрецов об Атлантиде в Грецию и пытавшегося даже написать об этом большую поэму. Именно Солон, согласно преданию, написал поэтическое произведение под названием «Атлантида», которое не сохранилось. Известно также, что некий Зотик, критик и стихотворец, ученик Плотина (III в.), переложил сказание об Атлантиде стихами, но и оно, к глубокому сожалению, не дошло до нашего времени[21]. Историко-филологические исследования показывают, что в стародавние времена (до времен Огига — первого потопа) в Европе существовал древнейший эпос об Атланте и Атлантиде[22], частично сохранившийся в гомеровской «Илиаде» и «Одиссее». Вероятно, этот поэтический эпос назывался «Песнь об Атлантиде» или «Атлантиада» и выпевался ритмизованным языком, т. е. «языком Бога», Сиренами — Людьми-Птицами, когда-то жившими в Аэрии — Великой Птичьей стране на всем средиземноморском побережье[23]. Необходимо также знать, что те, кто получал Философский Камень, назывались Птицами.
Косвенные признаки того, что такой эпос существовал, мы находим в греческой мифологии. Это прежде всего сказания о легендарных певцах-аэдах Силене (Сатире), Орфее, Лине, Арионе и историческом Пиндаре. Мудрый Силен, отождествляемый с Сиренами и Гермесом, рассказывает-выпевает царю Мидасу песнь об огромном Заатлантическом материке Меропии-Атлантиде[24]. Лин, потомок Посейдона, пел о происхождении мира, о путях Солнца и Луны, о рождении животных и растений: «Много раз будет повторяться одно и то же, и никогда не наступит конец. Жизнь сопряжена с мучительными страданиями и сонмом смертельных напастей. Так бессмертная смерть осеняет и всё окрест; Человек и всё тленное умирают…» Именно Лин говорит о циклическом характере человеческой истории и определяет каждый период в 10.800 лет, называя его Великим годом[25]. Оды Пиндара, например «Пелоп», «Острова Блаженных», «Геракл Гиперборейский», «Потоп», «Аргонавты», «Персей Гиперборейский», навеяны Гиперборейской и Атлантической Традициями.
В европейском романтизме были подходы, отразившиеся в незначительных поэтических сценах, отрывках и замыслах, прежде всего, Уильям Блейк (1757–1827), Перси Биши Шелли (1792–1822) и Виктор Гюго (1802–1885). Например, в поэме Шелли «Прометей освобожденный» (1820) есть сцена под названием «Устье Большой реки на острове Атлантида». Также некоторые поэмы Шелли («Королева Маб», «Атласская фея», «Аластор, или Дух одиночества») вполне могли служить сценами для написания будущей поэтической книги о стране атлантов. В одном из произведений шведского поэта Эсайаса Тегнера (1782–1846) есть примечательные строки, навеянные Атлантической Традицией:
Та Атлантида, которая погибла
С высшими силами и высшими целями.
У Виктора Гюго был замысел создать огромную эпопею «Легенды веков», посвященную истории человечества, начиная с легендарных древнейших времен и кончая современностью. К сожалению, из этого замысла не получилось единого эпического произведения, оно распалось на отдельные части. У Гюго Сатир: «пел о древности, о счастье, Атлантиде».
Как в зерне, в платоновском предании, были заложены все потенциальные возможности для перехода протосюжета в традиционный сюжет о потопах и различных катастрофических явлениях. Рано или поздно такой переход должен был состояться в эпоху бурных социальных и общественных потрясений. Темы погибших цивилизаций и гибели всего человечества прочно вошли в культуру XIX–XX вв. Апокалиптические настроения выливались в не менее грандиозные и соразмерные этим настроениям невиданные до селе, мощные по силе духа, произведения, подобные байроновским «Тьме», «Каину» и «Великому потопу». В дальнейшем эта тема усиленно разрабатывалась, как европейской, так и русской романтико-поэтической школой: Мицкевич «Свитезь», Бобров «Судьба древнего мира, или Всемирный потоп», Пушкин «Пир во время чумы» и «Медный всадник», Бельский «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Фефронии» (по данному либретто композитор Римский-Корсаков написал одноименную оперу), Печёрин «Торжество смерти», Тургенев «Конец света. Сон» и т. п.[26]
