Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

8

Наиболее эзотерическую и оккультную традиции андрогинности сохранило до нас так называемое общество «Поклонники Любви» (I fideli d’Amore) — загадочная мистическая секта XIII — начало XIV в. в Италии, исповедовавшая веру в мистическое единение с Богом в акте Любви. В какой-то мере секта была связана с итальянской поэзией, в частности, с творчеством Данте. Здесь мы опять сталкиваемся с таинственной датой проявления Атлантической Традиции в Европе (ХIII в.).

В алхимии один из центральных герметических символов был rebis — космический андрогин, изображенный в виде двуполого существа. Ребис рожден посредством союза Солнца (Sol) и Луны (Luna). Тот, кто добивался такого необыкновенного соединения, получал Философский Камень, именуемого иногда «Герметическим Андрогином». С помощью Философского Камня человек получал огромную власть во всех сферах бытия: превращение неблагородных металлов в золото, достижение бессмертия и вечной молодости, знание сущности всех вещей на свете и т. п., да и сам алхимик становился совершенным адептом, андрогином, испытывая состояние андрогинности. Таких людей еще называли Фениксами, или Птицами.

Великий Андрогин является также одним из символов ордена тамплиеров: оккультный образ вселенского единения, фигура с крыльями, восседающая на кубе. На голове — факел с тремя пламенами. Правая рука мужская (с лат. надписью solve — «разрешай»), левая — женская (с надписью coagula — «сгущай»). Слева (в геральдическом смысле, т. е. для зрителя справа) — серп убывающей Луны, на который указывает рука. Фигура снабжена грудями женщины; из паха ее поднимается двойной кадуцей, причем головы змеек упираются в шарик кадуцея на уровне солнечного сплетения. У Андрогина козлиная голова; ее рога, борода и уши складываются в опрокинутую пентаграмму. Ноги скрещены. Некоторые исследователи называют эту фигуру Бафометом (головой Бафомета). В своем исследовании мы рассматривали мифологему говорящих толов (в том числе и Бафомета) как получение информации об Атлантиде в результате морфорезонанса[44].

Традиции андрогинности, пронизавшие культуры древних и современных цивилизаций, сохранились до наших дней. Традиции стали точными науками, мифы и предания говорят нам о всесильном знании и истинности эзотерической истории человечества. Только некоторым людям, подобным Голохвастову, удалось уловить трепетное дыхание Атлантической Традиции, живое дыхание некогда прекрасного, но забытого мира, что люди зовут Атлантидой. Русский поэт никогда не забывал, что всей душой и всем сердцем он жил когда-то давно в прошлых жизнях в очарованном краю на низком берегу Огигии. Сюда Голохвастов и вернулся вновь после смерти, чтобы навсегда остаться в нашей памяти самым преданным потомком этого величественного и угасшего народа. Только в Огигии наконец он обрел истинное состояние андрогинности, став возрожденным из пепла фениксом мировой литературы.

2006–2007, Москва.

Была Атлантида, не была — уже не важно. Важно, что Атлантида давным-давно и навеки есть. Искусство сделало ее куда реальней, чем сотни цивилизаций, черепки которых постепенно находят в земле археологи. Еще Платон писал в диалоге «Критий»: «…за девять тысяч лет случилось много великих наводнений (а именно столько лет прошло с тех времен до сего дня…» (Перевод С. Аверинцева). А за две с половиной тысячи лет, разделяющих время Платона и наше, литература превратила Атлантиду в великий миф, равного которому не найти в человеческой культуре. Поискам ее посвящено столько экспедиций, вера в нее вдохновила на создание великих книг стольких творцов, что атлантология как наука стала не менее нужна и интересна, не менее важна для человечества, чем ассириология или тысячелетняя история Древнего Рима. Разница лишь в том, что кроме историков на местах, где некогда процветали эти империи, ныне трудятся еще и археологи. Но пройдет совсем немного времени — дно Атлантического (как и любого другого) океана станет легко доступно, и, скорее всего, примерные границы затонувшей державы будут нанесены на карты.

Мифы же об Атлантиде породили такую литературу, что она драгоценна сама по себе, даже если на дне Атлантики пусто, как в лунном кратере (вообще-то это еще менее вероятно, чем нахождение на этом дне дворца с атлантами и потомками их рабов, древними греками, как описано в «Маракотовой бездне» у Артура Конан Дойла). Даже на человеческой памяти города целиком уходили на морское дно; прежняя столица Ямайки, пиратский город Порт-Ройял, скажем, целиком затонул в июне 1692 года, а регион Карибских островов совсем недалеко от возможного расположения Атлантиды. Но сейчас нас интересует Атлантида не историческая: археологу — археологово, и пусть каждый занимается своим делом. Нас интересует Атлантида литературная. Отчасти для нас важно даже слово «Атлантида» как эвфемизм, как символ чего-то бесповоротно исчезнувшего, что можно изучать и любить, но что уже едва ли когда-нибудь вернется (а в прежнем виде не возвратится никогда — с полной гарантией).

Оставим многочисленные сюжеты, посвященные Атлантиде в прошлые века (в частности, наиболее убедительную гипотезу о том, что Канарские и Азорские острова представляют собой вершины затонувших хребтов Атлантиды), и относительно развлекательное чтение ХХ века, такое как романы Пьера Бенуа «Атлантида» (1919) или Александра Беляева «Последний человек из Атлантиды» (1926), потому что речь сейчас идет о серьезной литературе, притом о поэзии. В русской эпической поэзии, созданной в ХХ веке, мы находим лишь два произведения. заслуживающих не только внимания, но и мировой славы. Это созданная в 1931–1935 гг. и изданная в 1938 году в Нью-Йорке тиражом в 300 экземпляров (частью в подарочном виде, а частью — просто, без иллюстраций) поэма Георгия Голохвастова «Гибель Атлантиды», а также куда меньшая по объему поэма выдающегося пражского, а затем парижского поэта Сергея Рафальского (1896–1981) «Последний вечер» (1966), опубликованная посмертно под одной обложкой с его основными поэтическими произведениями в Париже в 1983 году в книге «За чертой» по автографу, предоставленному вдовой Рафальского, Татьяной Унгерман.

Рафальский заслуживает и отдельного разговора, и отдельного издания в России, но сейчас нам предстоит погружение — боюсь, многократное — в сложный, выстроенный визионерским сознанием мир голохвастовской «Гибели Атлантиды» — произведения, без которого автор остался бы в истории литературы разве что на роли лучшего русского переводчика «Ворона» Эдгара По да еще как безусловный лидер первой серьезной школы русской поэзии в США, чей расцвет можно условно отнести к периоду 1920–1940 гг. Первая дата — как раз дата окончательного переезда поэта Георгия Голохвастова в Нью-Йорк, а 1940 год был последним «мирным» для Соединенных Штатов: 7 декабря 1941 года Япония уже бомбила американский флот в Пирл-Харборе на Гавайях. В Европе шла война, и совершенно неведомая русским европейцам американская земля (тот же русский Китай в Париже был известен куда лучше) стала казаться необычайно близкой и желанной. По одному, всеми правдами и неправдами, деятели русской культуры стали перебираться за океан, но лишь к 1950 году Нью-Йорк стал столицей русской эмиграции; лишь единицы — такие, как София Прегель, — возвратились обратно в Европу. А «расцвет» собственно русско-американской школы поэзии можно ограничить датами выхода двух книг: «Из Америки. Стихотворения Е. А. Христиани, Г. В. Голохвастова, Д. А. Магула, В. С. Ильяшенко» (Нью-Йорк, 1925) и «Четырнадцать. Кружок русских поэтов в Америке» (Нью-Йорк, 1949) — в ней мы находим произведения Н. Алла, Е. Антоновой, А. Биска, Г. Голохвастова, В. Иванова, В. Ильяшенко, Г. Лахман, Д. Магула, Е. Марковой (Христиани), К. Славиной, Л. Славина, Т. Тимашевой, З. Троцкой, М. Чехонина. Как мы видим, все четверо участников первого сборника появляются спустя четверть века и во втором. Хотя Глеб Струве в книге «Русская литература в изгнании» и числит самым известным среди авторов «Четырнадцати» Александра Биска (1883–1973), первого русского переводчика Рильке, но время постепенно всех расставляет по книжным полкам. Благодаря «Гибели Атлантиды» Георгий Голохвастов среди поэтов русской Америки 1920–1950 годов останется для потомства самым значительным. Конечно, были в Америке этих лет замечательные поэты и за пределами Нью-йоркского кружка, в частности, выпускник Московского Университета Борис Волков, погибший в автокатастрофе в 1954 году. Конечно, нам недоступен неразобранный архив Голохвастова, хранящийся в США, в Колумбийском университете (едва ли в ближайшие полвека он будет разобран). Конечно, форму «полусонета», второе сокровище, подаренное «американским кружком» русской поэзии, сперва разработал все-таки ближайший друг Голохвастова, Владимир Ильяшенко (1887–1970): под самыми ранними образцами этой формы стоит у него дата «1915» и написаны эти стихи еще в России. Но Голохвастов превосходит и Биска, и Волкова, и Ильяшенко в самом важном, что может дать читателю поэт, — в даровании. Заметим: именно Ильяшенко, своему другу и во многом учителю, посвятил Голохвастов «Гибель Атлантиды», свой эпос в восемь тысяч строк, что в десять раз больше, нежели поэма все-таки более склонного к лирике, а также и к прозе, Сергея Рафальского.