Гомер - Илиада

После того как троянцы до брода реки добежали
Ксанфа пучинного, богом рожденного, Зевсом бессмертным, –
Там, разделивши бегущих, одних по равнине погнал он
К городу, тем же путем, как ахейцы в смятенье бежали
В день предыдущий, когда многославный свирепствовал Гектор.
Так они к городу мчались в испуге. Туман разостлала
Гера пред ними глубокий, чтоб их удержать. Половину ж
Он к глубокой реке оттеснил серебристопучинной.
С шумом, зубами стуча, они бросились в реку. Вскипели
Воды, кругом берега застонали. Троянцы в потоке
Плавали с криком туда и сюда, крутясь в водовертях.
Как под напором огня, саранча, трепыхая крылами,
Мчится спастись у реки. Но жжет ее, вспыхнув внезапно,
Неутомимый огонь. И прыгает вся она в воду.
Так же шумящие струи глубокопучинного Ксанфа
Все переполнил Пелид в перемежку людьми и конями.

Богорожденный, копье прислонив к тамариску, оставил
На берегу его там и с одним лишь мечом на троянцев
Кинулся, богу подобный, замыслив жестокое дело.
Начал рубить во все стороны он. Поднялись отовсюду
Стоны мечом пораженных. Вода закраснелась от крови.
Там же, как крупным дельфином гонимые рыбы другие
Спрятаться в страхе спешат в углублениях тайных залива;
Жадно дельфин пожирает, какую меж ними ни схватит;
Так вдоль ужасных течений потока троянские мужи
Под берегами таились. Пелид, утомивши убийством
Руки, двенадцать живых себе юношей выбрал в потоке
Во искупленье за смерть Менетьева сына Патрокла.
Вывел из волн, ошалевших от страха, как юных оленей,
Руки скрутил назади скроенными гладко ремнями,
Что на одеждах из ниток сученых они же носили.
Он их товарищам дал отвести к кораблям изогнутым,
Сам же назад устремился, пылая желаньем убийства.

Встретился там Ликаон ему, сын Дарданида Приама.
Он выбегал из потока. В отцовском саду захвативши,
Некогда сам Ахиллес же увел его в плен против воли,
Ночью внезапно напав; у смоковницы медью он острой
Ветки срезал молодые для ручек своей колесницы.
Здесь-то нежданной бедою ему Ахиллес и явился.
Продал его он тогда на прекрасно обстроенный Лемнос,
Морем пославши туда: был куплен он сыном Язона.
Выкупил там Гетион его, гость его давний, имбросец,
Плату большую отдав за него, и отправил в Арисбу.
Скоро бежавши оттуда, в отеческий дом он вернулся,
Вместе с друзьями одиннадцать дней веселился он духом,
Лемнос покинув; в двенадцатый день божество его снова
Бросило в руки Пелида, который в аидово царство
Должен его был отправить, хоть так умирать не хотел он!
Тотчас заметил его быстроногий Пелид богоравный;
Голый он был, без щита и без шлема, копья не имел он, –
Все это сбросил с себя он на землю, бежав из потока.
Юношу пот изнурял, усталость сковала колени.
Гневно сказал Ахиллес своему благородному духу:
«Боги, великое чудо своими глазами я вижу!
Что это? Гордые духом троянцы, которых убил я,
Снова будут являться на свет из подземного мрака,
Раз и вот этот пришел, избегнувший смертного часа,
Проданный мною на Лемнос священный; глубокое море
Не удержало его, хоть и многих насильственно держит.
Пусть же, однако, попробует он острия моей пики,
Чтоб убедиться и сердцем я мог, и увидеть глазами, –
Так же ли он и оттуда воротится, иль плодородной
Будет удержан землей, которая держит и сильных».

Так размышлял он и ждал. А тот приближался в смятенье,.
Чтобы с мольбою колени обнять Ахиллеса. Всем сердцем
Смерти злой избежать он стремился и сумрачной Керы.
Медною пикой огромной взмахнул Ахиллес богоравный,
Тот же к нему подбежал и, нагнувшись, схватил за колени.
Медная пика над самой спиной пронеслась и вонзилась
В землю, желаньем пылая насытиться плотью людскою.
Тот же одною рукой с мольбой обнимал его ноги,
Острую пику другой ухватил и держал, не пуская.
И, обращаясь к Пелиду, слова окрыленные молвил:
«Ноги твои обнимаю, почти молящего, сжалься!
Я, о питомец богов, – молящий, достойный почтенья:
Дара Деметры вкусил у тебя я у первого в доме
В день тот, когда захватил ты меня в нашем саде цветущем.
После на Лемнос священный ты продал меня, оторвавши
И от отца, и от близких. Я сотней быков откупился.
Нынче за цену тройную купил бы себе я свободу.
Зорь лишь двенадцать минуло, как я в Илион воротился,
После стольких страданий. Теперь же опять в твои руки
Злой привел меня рок. Ненавистен, как видно, я Зевсу,
Раз он опять меня отдал тебе. Родила кратковечным
Мать Лаофоя меня, стариком рожденная Альтом, –
Альтом, который народом лелегов воинственных правит,
Около Сатниоента Педасом владея высоким.
Дочь-то его и была средь многих женою Приама.
Двух сыновей нас она родила. И зарежешь обоих!
Раньше в передних рядах Полидора, подобного богу,
Ты умертвил, его поразив медноострою пикой.
Та же беда и со мною случится теперь; не надеюсь
Рук я твоих избежать, раз бог меня к ним уж приблизил.
Слово другое скажу я, и к сердцу прими это слово:
Не убивай меня! Гектор мне брат не единоутробный, –
Гектор, которым товарищ убит твой, могучий и милый».

Так Приамов блистательный сын обращался к Пелиду
С словом мольбы; но в ответ неласковый голос услышал:
«Что ты, глупец, мне про выкуп толкуешь? Ни слова об этом!
Прежде, когда еще день роковой не настигнул Патрокла,
Миловать было троянцев порой мне приятней.
Многих живыми я в плен забирал и в продажу пускал их.
Нынче ж не будет, чтоб кто-нибудь спасся от смерти, кого бы
В руки мои божество ни отдало пред городом вашим,
Будь это просто троянец, тем более – дети Приама.
Милый, умри же и ты! С чего тебе так огорчаться?
Жизни лишился Патрокл, – а ведь был тебя много он лучше!
Разве не видишь, как сам я и ростом велик, и прекрасен?
Знатного сын я отца, родился от бессмертной богини, –
Смерть однако с могучей судьбой и меня поджидают.
Утро настанет, иль вечер, иль полдень, – и в битве кровавой
Душу исторгнет и мне какой-нибудь воин троянский,
Или ударив копьем, иль стрелой с тетивы поразивши».

У Ликаона мгновенно расслабли колени и сердце.
Выпустил пику из рук он и на землю сел, распростерши
Обе руки. Ахиллес же, свой меч обнажив отточенный,
Около шеи ударил в ключицу, и в тело глубоко
Меч погрузился двуострый. Ничком Ликаон повалился.
Черная кровь выливалась и землю под ним увлажала.
За ногу тело схватив, швырнул Ахиллес его в реку
И, похваляясь над ним, слова окрыленные молвил:
«Там и лежи между рыб! Они у тебя беззаботно
Будут из раны вылизывать кровь. Не положит на ложе
Мать и тебя не оплачет. Скамандр, водовертью богатый,
Тело твое унесет в широкое лоно морское!
Рыба, играя в волнах, на поверхность чернеющей зыби,
Быстро всплывет, чтоб поесть ликаонова белого жира.
Все погибайте, пока в Илион не проникнем священный, –
Вы – от меня убегая, а я – избивая вас сзади!
И не поможет поток вам прекраснотекущий, в сребристых
Водоворотах, как много б ему вы ни резали в жертву
Крепких быков, и живьем лошадей ни бросали б в пучину.
Все же погибнете злой вы судьбою, заплатите мне вы
И за патроклову смерть, и за гибель ахейцев, которых
Вы без меня перебили вблизи кораблей быстроходных!»

Так говорил он. И в сердце сильнее поток раздражился;
Стал он обдумывать, как бы ему Ахиллеса заставить
Труд боевой прекратить, как избавить троянцев от смерти.
Сын же Пелеев меж тем со своей длиннотенною пикой
Ринулся, смерти желая предать Пелегонова сына
Астеропея героя, которого на свет родили
Аксий широко текущий и Акессамена владыки
Старшая дочь Перибоя: в любви с ней поток сочетался.
Прямо к нему Ахиллес устремился, а тот из потока
Вышел навстречу, две пики держа. Наполнил отвагой
Ксанф ему сердце, гневяся за юношей павших, которых
Без сожаленья Пелид перебил вдоль течений потока.
После того как, идя друг на друга, сошлись они близко,
Первым с речью к нему обратился Пелид быстроногий:
«Кто из мужей ты, откуда, что смеешь мне выйти навстречу?
Дети одних злополучных встречаются с силой моею!»

И отвечал Ахиллесу блистательный сын Пелегона:
«Высокодушный Пелид, для чего ты пытаешь о роде?
Из плодоносной Пеонии я, из далекого края.
Длиннокопейных привел я пеонов сюда, и минуло
Нынче одиннадцать зорь с поры, как пришел в Илион я.
Родоначальник же мой – широко протекающий Аксий, –
Аксий, прекрасную воду свою по земле разносящий.
Он Пелегона родил копьеборца. А я, утверждают,
От Пелегона родился. Сразимся ж, Пелид благородный!»

Так говорил он, грозя. Ахиллес блистательный поднял
Ясень свой пелионский. Но пиками сразу ударил
Астеропей удалой: копьеборец он был двоерукий.
Пикой одной ахиллесов он щит поразил, но не пробил:
Золотом, даром бессмертных, была остановлена пика.
Пикой другой он Пелиду на правой руке оцарапал
Локоть, и черная кровь заструилась. Пронесшися мимо,
В землю вонзилася пика, насытиться жадная телом.
Ясенем прямо летящим потом Ахиллес быстроногий
В Астеропея метнул, предать его смерти желая.
Но промахнулся в него, угодил же в обрывистый берег.
До половины вонзилась в обрыв ясеневая пика.
Выхватив острый свой меч из ножен, Ахиллес устремился
К Астеропею. А тот, напрягая могучую руку,
Ясень Пелида напрасно старался из берега вырвать.
Трижды его начинал он раскачивать, вырвать стараясь,
Трижды силы терял. На четвертый же раз пожелал он
Переломить ясеневую пику, ее перегнувши.
Раньше однако мечом Ахиллес ему душу исторгнул.
Астеропея в живот близ пупка он ударил. На землю
Вылилась внутренность вся, захрипел он, глаза затянулись
Смертною тьмой. Ахиллес же, к груди его бросившись, с тела
Снял боевые доспехи и громко вскричал, похваляясь:
«Здесь и лежи! Нелегко с сыновьями могучего Зевса
В битве встречаться тому, кто хотя б от потока рожден:
Ты говорил, что потоком рожден ты широкоструистым,
Я же породой горжусь, от великого Зевса идущей.
Я родился от Пелея, Эакова сына, владыки
Многих племен мирмидонских. Эак же родился от Зевса.
Сколько могучей Зевес, чем потоки, бегущие в море,
Столько могучее дети Зевеса, чем дети потоков.
Нынче великий поток помогает тебе, но навряд ли
Сможет помочь: нелегко против Зевса-Кронида сражаться.
С Зевсом тягаться не в силах и сам Ахелой многомощный.
И Океана глубоко текущего сила, откуда
Реки начало свое получают, широкое море,
Все родники и ключи, и глубокие воды колодцев.
Все же трепещет и он перед молньей великого Зевса
И перед громом ужасным, когда загрохочет он с неба».

Так он сказал и из кручи копье медножальное вырвал,
Астеропея ж оставил лежать на песке бездыханным.
Черные воды потока на тело его набегали,
Быстрыми стаями рыбы вокруг и угри суетились,
Почечный жир обрывая и жадно его пожирая.
Сын же Пелея пошел на пеонов, мужей конеборных.
В ужасе все еще прячась близ речки глубокопучинной,
Вдруг увидали они, что лучший меж ними средь сечи
От ахиллесовых рук и меча его жизни лишился.
Так Ахиллес Ферсилоха убил Астипила, Мидона,
Мнеса и Фрасия, также и Эния, и Офелеста.
Много еще бы пеонов убил Ахиллес быстроногий,
Если б глубокопучинный поток не исполнился гнева.
Смертного образ приняв, из глубокой он крикнул пучины:
«О Ахиллес! Ты и силой, и дерзостью дел превышаешь
Мужа любого; тебя защищают бессмертные сами!
Если ж Кронион тебе всех троянцев отдал на погибель,
В поле гони их и там свое дело ужасное делай.
Трупами доверху полны мои светлоструйные воды,
И не могу я пробиться теченьем к священному морю.
Трупы мне путь преграждают. А ты продолжаешь убийства!
Будет тебе, перестань! Берет меня ужас, владыка!»

Так потоку в ответ сказал Ахиллес быстроногий:
«Сделаю, как приказал ты, Скамандр, питомец Зевеса!
Но прекращу избиенье троянцев надменных не раньше,
Чем в Илион загоню их и, в битве сойдясь, испытаю
Гектора, – он ли меня укротит, иль его укрощу я!»

Так он сказал и вперед устремился, похожий на бога.
Тут к Аполлону поток обратился глубокопучинный:
«Что это, сын сребролукий Зевеса, решений Кронида
Ты исполнять не желаешь! Тебе он наказывал строго
В битвах стоять за троянцев и помощь давать им, покуда
Вечер не спустится поздний и тенью полей не покроет».

Так он сказал. Ахиллес же, копьем знаменитый, с обрыва
Прыгнул в средину потока. И вздулся поток разъяренный,
Ринулся, все взволновавши теченья, и множество трупов
Поднял, лежавших в реке, – мужей, перебитых Пелидом.
Стал он выбрасывать трупы, ревя, словно бык разъяренный,
Вон из воды. А живых вдоль прекрасных течений струистых
В водоворотах глубоких укрыл, от Пелида спасая.
Страшная вкруг Ахиллеса волна поднялась и, вскипевши,
С силою грянула в щит. Устоять Ахиллес богоравный
Больше не мог на ногах. Он за вяз ухватился рукою, –
Вяз пышнолистный, большой, и дерево вывернул с корнем.
Берег крутой обвалился, и ветки густые покрыли
Струи прекрасные. Вяз поперек перекинулся гатью,
В воду упав целиком. Ахиллес поднялся из пучины
И на проворных ногах во всю мочь по равнине помчался
В страхе. Однако великий поток не отстал и высоко,
Весь почернев, поднялся, чтоб заставить Пелеева сына
Труд боевой прекратить, чтоб от смерти избавить троянцев.
Прочь отскочил Ахиллес, насколько копье пролетает,
Быстро прочь отскочил, как орел, черноперый охотник,
Самый могучий и самый проворный меж птицами всеми.
Так и Пелид отскочил, на груди его крепкой ужасно
Медь загремела доспехов. От волн увернувшись потока,
Он побежал. Грохоча, за Пелидом поток устремился.
Как человек, орошая растенья свои и посевы,
Из родника черноводного путь пролагает теченью
И очищает лопатой канаву от всякого сора;
В ров набегает вода, по дну за собой увлекая
Мелкие камни, журчит и бежит по наклонному ложу
Быстрым потоком, того обогнав, кто ее направляет.
Так Ахиллеса все время волна настигала потока,
Как ни проворен он был: намного сильнее нас боги.
Несколько раз Ахиллес быстроногий пытался навстречу
Выступить, чтоб убедиться, – не все ли его уже боги
Гонят, не всё ль на него ополчилось великое небо?
Тотчас однако волна поимого Зевсом потока
С силою сверху его по плечам ударяла. В испуге
Выше старался он прыгнуть. Поток подгибал ему ноги,
Бурно с боков ударял, вырывал из-под ног его землю.
И возопил Ахиллес, на широкое небо взглянувши:
«Зевс, наш отец! Надо мною, несчастным, не сжалятся боги
И не спасут из реки? А потом все готов претерпеть я!
Из небожителей всех предо мною никто не виновен
Так, как милая мать, меня обольстившая ложью.
Мне говорила она: под стеной меднобронных троянцев
От аполлоновых стрел быстролетных придет моя гибель.
Пусть бы убил меня Гектор, из выросших здесь наилучший!
Доблестный муж бы убил, и доблестный был бы убит им.
Нынче же жалкою смертью приходится здесь мне погибнуть,
Как свинопасу-мальчишке, в воде захлебнуться, – мальчишке,
Переходившему реку зимой и снесенному ею!»

Так он сказал. И тотчас подошли Посейдон и Афина;
Образ принявши мужей, перед сыном Пелеевым стали,
За руку взяли рукой и словами его заверяли.
Так ему стал говорить Посейдон, потрясающий землю:
«Сын Пелеев! Чрезмерно не бойся и духом не падай,
Ибо такие тебе мы защитники между бессмертных, –
Я и Паллада-Афина, с согласия полного Зевса.
Роком тебе суждено осиленным быть не потоком;
Скоро назад от тебя он отступит, увидишь и сам ты.
Если послушаться хочешь, мы мудрый совет тебе дали б:
В битве, равно всем ужасной, не складывай рук утомленных
Раньше, чем войско бегущих троянцев назад не загонишь
В стены славные Трои. А Гектора жизни лишивши,
Снова к судам возвращайся. Даем мы добыть тебе славу!»

Так они оба сказали и вместе вернулись к бессмертным.
Он же, словами богов ободренный, поспешно к равнине
Кинулся. Всю ее сплошь речная вода заливала.
Множество медных доспехов прекрасных и множество трупов
Юношей плыло по ней. Высоко поднимая колени,
Прыгал он вверх из воды. И сдержать его не был способен
Ксанф. Ахиллесу вдохнула великую силу Афина.
Но и поток не ослабил напора. Еще он сильнее
Гневом вскипел к Ахиллесу. Высоко волну взгромоздивши,
Поднял ее над Пелидом и громко позвал Симоента:
«Милый мой брат! Хоть вдвоем обуздаем неистовство мужа!
Скоро он город великий Приама владыки разрушит.
Не устоят пред Пелидом в сумятице битвы троянцы!
Помощь скорей мне подай, теченья наполни водами
Горных ключей и ручьев, чтобы вздулись повсюду притоки,
Чтобы большая вода поднялась, чтобы бревна и камни
Загрохотали в воде. И дикого мужа смирим мы,
Всех одолевшего нынче, готового с богом равняться.
Думаю я, не поможет ему ни наружность, ни сила,
Ни дорогие доспехи прекрасные. Всех под водою
Илом их густо затянет на дне. И его самого я
Галькой обильно засыплю, песком занесу его сверху,
Так что ахейцы собрать и самых костей Ахиллеса
Будут не в силах, – таким его илом я сверху покрою.
Тут же ему и могила готова. И будет не нужно
Холм над ним насыпать, исполняя обряд похоронный».

Кинулся Ксанф на Пелида, неистово воды вздымая,
С ревом хлеща в него пеной, и кровью, и трупами павших.
Встала, вздуваясь, волна поимого Зевсом потока,
Вверх высоко поднялась, опрокинуть грозя Ахиллеса.
Вскрикнула Гера в испуге; страшилась она, не унес бы
В водовороты свои Ахиллеса поток разъяренный.
К милому сыну Гефесту поспешно она обратилась:
«Встань, Кривоногий, дитя мое! В битве с тобою сразиться
Мы почитаем достойным глубокопучинного Ксанфа.
Быстро на помощь приди, засвети-ка огромное пламя!
Я же отправлюсь позвать Зефира и быстрого Нота,
Чтобы тяжелою бурей от моря они налетели
И, разжигая свирепый огонь, у троянцев спалили
Головы их и доспехи. А сам ты по берегу Ксанфа
Все дерева попали и с огнем на него устремися.
Не поддавайся ни сладким словам, ни угрозам потока.
И не смиряй до тех пор своей силы, покуда я знака
Криком тебе не подам гасить огонь неустанный».

Так говорила. Гефест воздвиг бушевавшее пламя.
Прежде всего по равнине огонь запылал. Пожигал он
Трупы убитых Пелидом, лежавшие кучами всюду.
Высохло все на равнине, и стихли блестящие воды.
Быстро, как сушит осенний Борей увлажненную землю,
Радость этим давая тому, кто ее обработал,
Высохла всюду равнина, и трупы убитых сгорели.
На реку бог обратил разливающий зарево пламень.
Вспыхнули тут тамариски по берегу, ивы и вязы,
Вспыхнули донник душистый, и кипер, и влажный ситовник,
Росшие густо вокруг прекрасных течений Скамандра.
Рыбы, угри затомились, – и те по глубоким пучинам,
Те по прекрасным струям и туда и сюда заметались,
Жаром палимые жгучим искусника-бога Гефеста.
Сила потока горела, и громко воззвал он к Гефесту:
«Нет, Гефест, ни один из бессмертных тебя не осилит!
Также и я не желаю с тобой, огнедышащим, биться.
Кончим вражду! Пусть Пелид хоть сейчас всех троянцев из Трои
Выгонит! Мне-то чего защищать их, чего воевать мне?»

Молвил, палимый огнем. Вскипали прекрасные струи.
Как изнутри закипает котел над огнем разожженным,
Где растопляется сало откормленной туши кабаньей;
Все в нем бурлит, а под ним сухие поленья пылают.
Так же пламя палило теченья, вода клокотала.
Стал поток и течь не решался. Терзал его жаром
Мощный Гефест многоумный. Взмолился поток устрашенный
К Гере и к ней со словами крылатыми так обратился:
«Гера! За что на меня одного между всеми богами
Сын твой напал и терзает меня! Я не столько виновен,
Сколько все боги другие, дающие помощь троянцам.
Помощь свою я тотчас прекращу, если ты мне прикажешь, –
Пусть, же и он перестанет. А кроме того я клянуся
Не отвращать никогда погибельных дней от троянцев,
Даже когда Илион пожирающим пламенем вспыхнет
И запылает в пожаре, зажженном сынами ахейцев!»

Лишь белорукая Гера богиня услышала это,
К милому сыну Гефесту немедленно так обратилась:
«Будет, Гефест! Прекрати, многославный мой сын! Не годится
Бога бессмертного так обижать из-за племени смертных!»

Так говорила. Гефест погасил бушевавшее пламя.
Волны вернулись обратно в прекрасноструистую реку.
Только что ксанфова сила была смирена, прекратили
Битву они. Удержала их Гера, хотя и сердилась.

Но меж другими богами тяжелая вспыхнула распря,
Страшная. В разные стороны дух их в груди устремлялся.
Сшиблись с шумом великим; земля застонала под ними.
Небо великое гулко на шум отвечало. Услышал
Зевс, на Олимпе сидящий. И сердце его засмеялось
С радости, лишь увидал он богов, друг на друга идущих.
Долго без дела они не стояли. Сражение начал
Щитокрушитель Apec. На Афину он кинулся первый
С пикою медной в руке и сказал ей обидное слово:
«Снова ты, муха собачья, бессмертных стравляешь на битву,
Дерзостью буйной пылая! Чего ты, надменная, хочешь?
Или не помнишь, как ты подстрекнула Тидеева сына
Биться со мною? У всех на глазах ты копье ухватила
И на меня навела и пронзила прекрасное тело.
Нынче тебе отомщу я за то, что со мной ты свершила!»

Так сказав, по эгиде бахромчатой вдруг он ударил, –
Страшной, которой пробить неспособна и молния Зевса.
Пикой ударил в эгиду Apec, оскверненный убийством.
Чуть отступила Афина, схватила могучей рукою
Камень, лежавший средь поля, – огромный, зубристый и темный, –
В древнее время как знак межевой водруженный на поле.
В шею Ареса ударила им и расслабила члены.
Семь он пелетров, упавши, покрыл, зазвенели доспехи.
Волосы с пылью смешались. Над ним засмеялась Афина
И, похваляясь, слова окрыленные молвила громко:
«Видно, глупец, ты не взвесил, насколько я большею силой
Перед тобою хвалюсь, что тягаться задумал со мною!
Так ты искупишь вполне проклятия матери, в гневе
Злые дела на тебя замышлявшей за то, что оставил
Ты аргивян и надменным троянским сынам помогаешь!»

Так сказавши, глаза свои светлые прочь отвратила.
Зевсова дочь Афродита стонавшего тяжко Ареса,
За руку взяв, повела. С трудом приходил он в сознанье.
Лишь увидала ее белорукая Гера богиня,
Тотчас со словом крылатым к Афине она обратилась:
«Необоримая дочь Эгиоха-Зевеса, смотри-ка:
Муха эта собачья ведет мужегубца Ареса
Через сумятицу битвы жестокой. Пойди, нагони их!»

Так ей сказала. И радостно вслед устремилась Афина
И, Афродиту нагнав, ударила сильной рукою
В грудь. Ослабели мгновенно у той и колени и сердце.
Оба с Аресом лежали они на земле многодарной.
Та же, хвалясь перед ними, сказала крылатое слово:
«Вот если б все из богов, что ныне стоят за троянцев,
Были, на бой выходя против меднооружных ахейцев,
Столь же отважны и стойки, как стойкой была Афродита,
Здесь против силы моей за Ареса пришедшая биться, –
О, уж давно бы тогда мы покончили с этой войною
И разрушенью б прекрасно построенный предали город!»

И улыбнулась в ответ белорукая Гера богиня.
Тут Аполлону сказал могучий Земли колебатель:
«Что ж это, Феб, не вступаем мы в битву? Пристойно ли это,
Раз уже бьются другие? Позорнее будет без боя
Нам на Олимп воротиться, в зевесов дворец меднозданный.
Ну, начинай! Ты рожденьем моложе. Мне выступить первым
Нехорошо: я и раньше родился, и опытен больше.
Как твое сердце, глупец, безрассудно! Ужели не помнишь,
Сколько с тобою мы бед претерпели вокруг Илиона, –
Мы лишь одни из бессмертных, когда, по приказу Зевеса,
К наглому Лаомедонту на год поступили на службу
С договоренною платой. И стал он давать приказанья.
Я для троянцев в то время вкруг города стену построил,
Чтоб неприступен он был, – широкую, крепкую стену.
Медленноногих коров ты пас, Аполлон, криворогих
В горных долинах богатой ущельями Иды лесистой.
После ж того, как нам радость дающие вынесли Оры
Срок платежа, целиком удержал нам насильственно плату
Лаомедонт нечестивый, с угрозами прочь нам уславши.
Ноги и руки над ними при этом он нам пригрозился
Крепко связать и продать на какой-нибудь остров далекий.
Был готов он и уши обоим отрезать нам медью.
Так от него мы с тобою обратно пошли, негодуя,
В гневе за плату, которую он обещал, но не отдал.
И вот его-то народу ты милость несешь и не хочешь
С нами стараться, чтоб гибель постигла надменных троянцев,
Полная, злая, а с ними детей и супруг их почтенных!»

Тут в ответ Посейдону сказал Аполлон дальновержец:
«Сам ты, Земли колебатель, почел бы меня неразумным,
Если б с тобою в борьбу я вступил из-за смертнорожденных,
Жалких, похожих на листья, людей, которые нынче
Полною жизнью цветут, плодами питаяся пашни,
Завтра – жизни лишась, исчезают. Давай, разойдемся,
В бой не вступая, а людям сражаться одним предоставим».

Так сказал и назад повернулся. Стыдился он сердцем
Руку на брата отцова поднять в сокрушительной схватке.

Гнев овладел Артемидой, державной владычицей дичи,
Рыщущей по полю. Яро корить начала она брата:
«Прочь бежишь, Дальновержец! Готов ты принесть Посейдону
Незаслуженную славу, победу ему уступая!
Эх, дурачок! Для чего тебе лук, бесполезный, как ветер?
Чтоб никогда я теперь не слыхала в отцовском чертоге
Гордой твоей похвальбы, как хвалился ты между богами,
Будто способен один на один с Посейдоном сразиться!»

Так говорила. И ей ничего Аполлон не ответил.
Но на нее рассердилась супруга почтенная Зевса.
На стреловержицу с бранью накинулась Гера богиня:
«Сука бесстыдная! Как? Уж против меня ты сегодня
Выступить хочешь? Тебе я тяжелой противницей буду,
Хоть луконосица ты, хотя для женщин и львицей
Зевс тебя сделал и дал убивать, какую захочешь![75]
Право, уж лучше б тебе по горам за зверями гоняться,
Диких оленей стрелять, чем с более сильными биться!
Если же хочешь сразиться, то скоро увидишь, насколько
Силой слабей ты меня, чтоб решаться равняться со мною!»

Так сказала и левой рукой близ кистей ухватила
Руки богини, а правою, с плеч Артемиды сорвавши
Лук и колчан, вкруг ушей ее бить ими стала со смехом.
Та, уклоняясь, рвалась. Рассыпались быстрые стрелы.
Плача, прочь убежала богиня, подобная быстрой
Горной голубке, от ястреба прочь улетевшей, чтоб скрыться
В горной расщелине: пойманной быть ей судьба не сулила.
Так Стреловержица с плачем бежала, оставивши лук свой.

Аргоубийца вожатый к Лето между тем обратился:
«В битву с тобою, Лето, вступать ни за что я не стану:
Страшно с супругами туч собирателя Зевса сражаться.
Ты ж средь богов олимпийских хвались себе, сколько угодно
Будто меня победила могучею силой своею».

Молвил. Лето подбирала изогнутый лук со стрелами,
В вихре поднявшейся пыли упавшими всюду на землю.
Лук подобравши и стрелы, Лето повернула обратно.
Та же пришла на Олимп, к меднозданному дому Зевеса.
Села, плача навзрыд, на колени родителя дева,
Платье на ней трепетало нетленное. Дочь Артемиду
Зевс к себе притянул и спросил, засмеявшися нежно:
«Кто так неправо с тобой поступил из потомков Урана?
Дочь моя, словно бы зло ты какое открыто свершила?»

Зевсу охотница-дева в прекрасном венке отвечала:
«Я женою побита твоей, белолокотной Герой.
Из-за нее ведь, отец, у бессмертных и ссоры и распри».

Так меж собой вели разговоры бессмертные боги.

Феб-Аполлон между тем в Илион удалился священный:
Он опасался, чтоб стен благозданного города Трои
Сила данайцев, судьбе вопреки, не разрушила нынче ж.
Прочие вечные боги к себе на Олимп удалились.
Гневом пылали одни, победой гордились другие.
Сели они близ отца чернотучного. Сын же Пелея
Вместе троянцев самих и коней избивал быстроногих.
Так же, как, густо клубясь, до широкого неба восходит
Дым городского пожара, зажженного божеским гневом;
Всем он приносит труды и многим печали приносит.
Так же троянцам труды приносил Ахиллес и печали.

Молча стоял престарелый Приам на божественной башне.
Он увидал Ахиллеса огромного, видел, как в страхе
Тотчас же все от него убегали троянцы: отпора
Не было больше нигде. Приам зарыдал и, спустившись
С башни, привратникам славным, близ стен находившимся, крикнул:
«Настежь ворота! Пока не войдет в них бегущее войско, –
Не выпускайте из рук их! Уж вон Ахиллес, уже близко!
Бешено гонит троянцев. Боюсь я, близка наша гибель!
Только что наши, в стенах очутившись, вздохнут с облегченьем,
Тотчас ворота закройте и прочные створы замкните!
Страшно мне, как бы к нам в город погибельный муж не ворвался!»

Стража немедля запоры сняла и открыла ворота.
Свет беглецам, распахнувшись, они принесли. Аполлон же
Выбежал быстро навстречу, чтоб гибель отвесть от троянцев.
Прямо к высоким воротам и к городу войско троянцев,
Пылью покрытое, с горлом, иссохшим от жажды, с равнины
Мчалось. И бурно их гнал он копьем. И все время великим
Бешенством сердце кипело. И славы рвался он достигнуть.
Взяли б тогда же ахейцы высоковоротную Трою,
Если бы Феб-Аполлон Агенора на бой не подвигнул.
Сын Антенора он был, человек безупречный, могучий,
Феб ему сердце наполнил отвагой, и сам недалеко
Стал, чтоб настигнут он не был тяжелыми Керами смерти.
К дубу Феб прислонился, густейшим закрывшись туманом.
Тот же, едва увидал Ахиллеса, крушителя башен,
Остановился и ждал; волновалося сильно в нем сердце.
И обратился, смутясь, к своему он отважному духу:
«Горе какое! Когда от могучего я Ахиллеса
Тем же путем побегу, как в смятенье бегут остальные,
Быстро меня он догонит и голову срубит, как трусу.
Если же всем остальным предоставлю тесниться я в бегстве
Пред Ахиллесом, а сам от стены побегу поскорее
Прочь по Илову полю, пока не достигну лесистой
Иды и там не укроюсь в ущелье, в кустарнике частом…
После того же, как вечер наступит, – обмывшись от пота
И освежившись в потоке, назад в Илион я вернулся б.
Но для чего мое сердце волнуют подобные думы?
Вдруг в то время, когда побегу я от города в поле,
Он, заприметив меня, на ногах своих быстрых настигнет?
Будет тогда невозможно спастись мне от Кер и от смерти:
Больно уж этот силён человек средь людей земнородных!
Если б, однако, навстречу ему перед городом выйти?
Острою медью ведь тело его, как у всех, уязвимо,
В нем одна лишь душа, и смертным зовут его люди.
Только вот славу дарует ему громовержец Кронион.»

Так сказал он и весь подобрался и ждал Ахиллеса.
Храброе сердце его рвалось воевать и сражаться.
Как на охотника-мужа из чащи дремучего леса
Смело идет леопард; и сердце его не трепещет,
Хоть бы и лай он услышал, но думать о бегстве не хочет,
Ежели даже летящим копьем его встретит охотник,
То, и пронзенный копьем, не теряет он в сердце отваги,
Рвется вперед, чтоб схватиться с врагом, победить иль погибнуть.
Так Антенора почтенного сын, Агенор богоравный,
Пред Ахиллесом бежать не хотел, не померившись силой.
Быстро вперед он уставил свой щит, во все стороны равный,
И закричал во весь голос Пелиду, нацелившись пикой:
«Сильно, должно быть, надеялся ты, Ахиллес благородный,
Город отважных троянцев сегодня предать разрушенью.
Нет, еще многих, глупец, страдания ждут из-за Трои!
Много нас в городе есть и отважных мужей, и могучих,
Чтобы, родителей наших, супруг и детей защищая,
За Илион наш сражаться. Тебя же судьба здесь настигнет,
Как бы ты ни был ужасен и как бы отважно ни бился!»

Молвил и острую пику тяжелою кинул рукою.
Не промахнулся и в голень Пелиду попал под коленом.
Страшный на новой поноже вкруг голени звон испустило
Олово; медная пика, ударив в него, отскочила,
Не пронизавши поножи: сдержал ее божий подарок.
После того Ахиллес в Агенора, подобного богу,
Также ударил. Но Феб помешал ему славой покрыться:
Вырвал из битвы, густым Агенора окутав туманом,
И невредимым ему из сражения дал удалиться.
Хитростью после того Ахиллеса отвлек от троянцев:
Вид свой наружный вполне Агенору во всем уподобив,
Он побежал пред Пелидом; Пелид же в погоню пустился.
Гнал Ахиллес Аполлона равниной, покрытой пшеницей,
И оттеснить Дальновержца старался к потоку Скамандру;
Чуть впереди тот бежал, – завлекал Ахиллеса все время.
Каждый надеялся миг Ахиллес: вот-вот уж догонит!
Все остальные троянцы тем временем с радостным сердцем
В город вбегали стремглав. Беглецами наполнился город.
Больше уже не дерзали они за стеною, вне Трои,
Ждать остальных, чтоб разведать, кто в поле убитым остался.
Кто из товарищей спасся. Но радостно все устремились
В город, кого только ноги туда донесли и колени.