Ознакомительная версия.
XIX. ИКОНА
Я не один, когда с таинственной иконы
Предтеча Господа, Архангел окрыленный,
Глазами дикого, пустынного орла
Глядит, пронзительный и острый как стрела,
И в согнутой руке, глася о грозном чуде,
Подъемлет голову кровавую на блюде.
Хладеют сумерки, и желтый вечер строг.
Из скал зазубренных, опоры смуглых ног,
Кривится тощий куст, а у корней, под древом,
Секира брошена, отточенная Гневом,
И свиток выгнулся, как разъяренный змей,
Готовый броситься в сумятицу людей.
Я не один, когда с крылатым Иоанном
Я, духом пробудясь, пою о несказанном,
И в тихие часы мне, как своя, близка
Меж скал гремящая пустынная тоска,
И пальмы стройные, и волны Иордана,
Где, верую, моя запекшаяся рана
Тобой омоется, а перст укажет твой,
Вдали Идущего с поникшей головой.
И распяты копны крестами старинными
На лоне родимой земли…
I. «Ударил гром. В ночи бездонной…»
Ударил гром. В ночи бездонной,
Раскрыв пурпурные глаза,
На колеснице окрыленной,
Как фурия, летит гроза.
Там – треск осей и ржанье коней,
И бледных грив слепящий взлет;
Здесь – шелест листьев на балконе
И в сердце – жути тонкий лед.
Что ты несешь родимым нивам
Под громыхающей пятой,
Сердцам унылым и пугливым,
Царица ночи боевой?
Ломящий вихрь? Кристаллы градин?
Огонь, что нищий дом сожжет? –
Дать сок от лучших виноградин –
Довлеет сердцу в свой черед.
Кремлевый дуб, один ты близ опушки взрос
Широк размах ветвей державных;
Чело кудрявое над лесом ты вознес
И трепет листьев своенравных
Гармонию творит неведомых услад
В часы вечерних откровений,
И пляска легкая доверчивых дриад
У ног твоих колышет тени.
Лесные голуби в развилине суков
Найдут семейственным заботам
Прибежище и мир под сению листов;
Замедлит сойка перелетом
На маковке твоей, лазоревым крылом Кичася…
Безмятежный, строгий,
Ты всем окрест отраден и знаком,
Откроешь всем свои чертоги.
Когда же, в осени, вдруг бурей омрачен,
Воспримешь гневную завесу,
Ты, мнится, сам той бурей порожден
И злую мать бросаешь лесу.
Остановись. Смотри, как хороша сквозная
Игра моих листов… Уж больше сотни лет
Тростинку хрупкую сажал твой грозный дед,
О лаврах боевых мечтательно вздыхая.
И он мне изменил – в двенадцатом году.
А я росла в громах иных, воздушных ратей…
Вы, страсти грозные и взрывы злых проклятий,
Когда металась я в горячечном бреду! –
Я вас осилила!.. Иного поколенья
Неслась ко мне волна – лазурный, нежный сон;
И кроткий человек, осмеян и влюблен,
Лишь мною понятый, бродил, как привиденье…
И ночью вешнею ко мне издалека
Домчалась песнь любви… Как сладко шелестели
Юнейшие меня, и серьги в лад звенели,
А соловей молчал под чарами смычка.
Я выше всех росла и стала я – царица.
Я мантию снегов, мой горностай, люблю.
Приди: моя кора – как чистая страница,
Белей, чем тело жен, – тебе ее даю.
Мой ствол – как столп небес. Я древняя береза.
Я как своей – горда мне близкой синевой;
Но ветвь поникшую родню с твоей мечтой
И трогаю чело, как трепетная греза.
Стихи прочитаны, приветы отшумели,
И самовар погас. – Молчи и слушай ночь.
И совы, может быть, про то, что не сумели
Мы воплотить в слова, проплачут нам — точь-в-точь.
Ты слышишь? Вот они, раскатистые кличи,
Где робкая мольба вдруг перельется в смех,
Смех истерический, русалочий — не птичий…
И снова жалоба – на смутный миг утех.
А полночь звездная тиха, – и месяц нежный
На небе выведен, как некий тайный знак;
И шепоты в листах о доле неизбежной,
О том, что путь любви прорежет злой овраг…
Куда умчало нас? Иль мы не на балконе.
Где недопитый чай и бедный том стихов,
А в мире чудом вдруг открывшихся гармоний
Божественных и музыкальных сов?
В сады моей страны и хмурые дубровы
Ты солнце тропиков на перьях принесла;
И строгой красоты нарушила основы,
Вся – слиток золота, и уголь – два крыла.
И крик твой радостный волшебною валторной
Как вызов прозвенит, как дерзостная весть,
Что для любви моей медлительно-упорной
Есть солнце жаркое, и счастье тоже есть!
Когда по синеве пологими волнами
Ты мягко кинешься, твой золотистый след
Хочу я задержать широкими глазами,
В душе зарисовать отрадный силуэт.
В сады моей страны и строгие дубровы,
Вся – слиток золота, и уголь – два крыла,
Ты образ женщины любимой принесла,
С ноги заточника снимающей оковы.
VI. «Я пью мой долгий день, лазурный и прохладный…»
Я пью мой долгий день, лазурный и прохладный,
Где каждый час – как дар и каждый миг – певуч;
И в сердце, трепеща, влетает рдяный луч,
Как птица райская из кущи виноградной.
Я пью мой синий день, как брагу хмелевую
Из чьих-то смуглых рук, склонивших древний жбан.
От утра до зари брожу, смятен и пьян,
И землю под ногой жалею и милую.
И тайно верится, что в струях этой влаги
Отныне и вовек душа не отцветет…
Но тише… Меж дерев – ты слышишь? – Бог идет.
И ветви, заалев, колышатся, как стяги.
Уж истощил февраль последние метели, –
Сегодня синева, и солнце, и капели;
И тронули сугроб предвешние лучи.
Иссиня-черные клювастые грачи
Над первой лужицей ступают осторожно.
Крыльцо уж высохло, и сельской деве можно,
Накинув на лицо лазоревый платок,
Без шубки выглянуть на солнечный припек
И поцелуй принять от берегов далеких;
Меж тем, как бережно два парня краснощеких
На долгих поводах проводят у крыльца
В попоне праздничной гнедого жеребца.
Лишь воды вешние в оврагах отыграли
И озимь тронулась – прозеленели дали;
И, спячку долгую с трудом преодолев,
Тушканчик выбежал взглянуть на первый сев.
Из деревень, бренча, съезжают сохи к нивам;
Влекутся бороны, и сосункам пугливым
За кроткой матерью не спрятаться никак;
Спокойней стригуны: их юношеский шаг
Степенен и ленив, а морды, то и дело,
К телеге, где овес, склоняются несмело…
Вот пашня рыхлая. И каждый черный ком
Рассыплется в руках, едва его сожмем…
Соха налажена. Старик проводит лехи.
Севалку поднял сын – не видно ли прорехи;
И, осенив крестом широкий белый лоб,
Рядно отворотил и семена загреб.
IX. «В сизые волны речные юноши, сбросив одежды…»
В сизые волны речные юноши, сбросив одежды
И долгогривых коней метким прыжком оседлав,
Бойко вступают. Храпят боязливо добрые кони,
В брызгах и плесках зыбей мерно копыта взнося.
Там, где студеней бегут родников потаенные струи,
Прянули юноши вдруг, рядом с конями плывут;
Снова и снова взлетают на скользкие зыбкие спины,
С кликом победы лучам стройные кажут тела.
Этот, – могучий плечами, раскинувши смуглые руки,
Ржанью коней подражал, – тот, – горделивый нарцисс, –
Нежной рукой подбочась, заслушался песни далекой,
Рокота первой тоски зорких и ласковых дев.
X. «Любишь ржавых тростников…»
Ознакомительная версия.
