в тюрьме сидел. Сценарий ему Беляк давал читать — Эдуард его одобрил».
Также Александр Велединский объясняет, почему «еврей-психопат Зорик» (см. вышеприведенную цитату) в фильме назван Магелланом: «Магеллан — кличка пацана из моего двора, который всегда убегал из дома и попал за это в психушку».
«Скрипки поют…»
«Но ко всему привыкла Сумская / Ничего её не удивит…». Сумская улица — главная улица города Харькова. Лучше всего будет обратиться к роману «Молодой негодяй» (1986), где Лимонов сам рассказывает, чем эта улица ему важна: «Сумская улица — основная артерия города не потому, что она самая длинная, или самая широкая, или самая фешенебельная. Своей популярности бывшая дорога, ведущая в другой украинский город Сумы, обязана тем, что она центровая — находится в самом центре Старого Города, и еще тем, что именно на ней расположены самые известные в городе рестораны и кинотеатры и организации. Начинается Сумская улица с площади Тевелева и впадает, взбираясь вверх, в площадь Дзержинского. Именно на площади Тевелева в доме 19 удобно живет с мамой Цилей Анна Моисеевна Рубинштейн, и там же в начале 1965 года поселился и наш герой, “молодой негодяй” Эдуард Савенко. На площади Тевелева отметим видные из окон семьи Рубинштейнов бывшее здание Дворянского собрания, угол Сумской с расположенным на нем рестораном “Театральный” и здание холодильного техникума».
«Прапорщиком стройным…»
«Нечёсанного коммуниста… / Отправить на тот свет… / Когда черёмуха пахнет… / И голова болит… / От тяжкого-тяжкого бреда… / Степного…». Возможно, здесь реминисценция из стихотворения «Расстрел» (1927) В. В. Набокова: Лимонов, примеряя на себя роль царского прапорщика, меняет ситуацию расстрела — не коммунист расстреливает царского офицера, а наоборот. И везде есть черёмуха — как мирный и далёкий от Гражданской войны образ.
У Набокова было так:
Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывёт кровать,
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
Проснусь, и в темноте, со стула,
где спички и часы лежат,
в глаза, как пристальное дуло,
глядит горящий циферблат.
Закрыв руками грудь и шею, —
вот-вот сейчас пальнёт в меня —
я взгляда отвести не смею
от круга тусклого огня.
Оцепенелого сознанья
коснётся тиканье часов,
благополучного изгнанья
я снова чувствую покров.
Но сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звёзды, ночь расстрела
и весь в черёмухе овраг.
Нельзя определённо говорить о знакомстве юного поэта Савенко со стихами Набокова, но прозу Владимира Владимировича он точно читал и знал, об этом есть свидетельство, пусть и художественного свойства, в «Подростке Савенко» (речь об Асе Вишневской и её семье — репатриантов из Франции): «У Аси необыкновенные книги — половина их издана за границей, даже те, что на русском языке. Ася дает Эди-бэби читать свои книги, она не жлоб. И сейчас у Эди-бэби в доме лежит несколько Асиных книг — роман “Три товарища” Ремарка и несколько номеров журнала “Отечественные записки” с романом очень странного писателя В. Сирина “Дар”».
«Румынская рапсодия» («Бульвары рыжие… беда… бессонница…»)
«Приходит ко мне Пруст… / Марсель… тот самый известный… / Основоположник… / Автор… тысяч бредовых страниц…». Валентен Луи Жорж Эжен Марсель Пруст (1871–1922) — французский писатель. Получил всемирную известность как автор семитомной эпопеи «В поисках утраченного времени».
В эссе «Запахи и звуки», опубликованном в книге «Апология чукчей» (2013), есть небольшой фрагмент, посвящённый Прусту: «В июле 1994 года судьба занесла меня на несколько дней в Нормандию, в приморский городок Уистрехам, недалеко от порта Кайен, тот самый порт, куда и откуда поступал знаменитый кайенский лютый перец. Было там, у Северного моря, невыносимо холодно. В компании моего друга Патрика Гофмана, здорового рыжего верзилы — журналиста газеты “Минют”, и художницы — хозяйки дома, где мы жили, я съездил в Кобург. По каким-то делам художницы. Там в сильном дожде мы посетили отель, в котором жил Марсель Пруст и каковой попал и в его книги. Отель хорошо подсвечивают, потому он выглядит выигрышно. Печенье “мадлен” нам попробовать не пришлось, но мы выпили в пустом баре со знаменитой моделью парусника хорошего виски, а затем прошли под дождём на пляж. На пляже под навесом в темноте полулежали какие-то по виду богатые юноши и девушки и курили марихуану. Море шумело. Я никогда не любил Пруста. Мне от его книг и биографии одинаково тошно. Его длинные буржуазные фразы меня оскопляют. Но отель красивый. И тот приём, когда он из печенья “мадлен” раскручивает своё прошлое, — правдивый приём. Так оно всё и работает. Запахи и звуки умеют разбудить в нас свои и чужие воспоминания».
Марсель Пруст также встречается в стихах «Генка» («Я помню Генку в “Лангустин”…») и «Кавафис» («Кавафис пел свиданий стыд…») — но не как персонаж, а скорее как шлейф от знакомства с переводчиком Геннадием Шмаковым.
«Infant perdu» («Я потерян для близких и Родины…»)
Infant perdu, правильно будет Enfant perdu — в переводе с французского «потерянный ребёнок».
Стихотворение восходит к одноимённому тексту Генриха Гейне. Представим его в переводе М. Л. Михайлова (1864):
Забытый часовой в Войне Свободы,
Я тридцать лет свой пост не покидал.
Победы я не ждал, сражаясь годы;
Что не вернусь, не уцелею, знал.
Я день и ночь стоял не засыпая,
Пока в палатках храбрые друзья
Все спали, громким храпом не давая
Забыться мне, хоть и вздремнул бы я.
А ночью — скука, да и страх порою.
(Дурак лишь не боится ничего.)
Я бойким свистом или песнью злою
Их отгонял от сердца моего.
Ружьё в руках, — всегда на страже ухо…
Чуть тварь какую близко разгляжу,
Уж не уйдёт! Как раз дрянное брюхо
Насквозь горячей пулей просажу.
Случалось, и такая тварь, бывало,
Прицелится — и метко попадёт.
Не утаю — теперь в том проку мало —
Я весь изранен; кровь моя течёт.
Где ж смена? Кровь течёт; слабеет тело.
Один упал — другие подходи!
Но я не побеждён: оружье цело,
Лишь сердце порвалось в
