Гомер - Илиада

Кончились игры. Народы ахейские все расходились –
Каждый к быстрым своим кораблям, вкусить собираясь
Пищи вечерней и сладкого сна. Но Пелид быстроногий
Плакал, о друге своем вспоминая. Не брал его вовсе
Всех покоряющий сон. На своей он метался постели,
Полный тоски, вспоминал и мужество друга, и силу,
Сколько вместе они пережили и сколько страдали
В битвах тяжелых с врагом и в волнах разъяренного моря.
Все это он вспоминал, проливая обильные слезы.
То в постели лежал на боку, то растянется навзничь,
Кверху лицом, то ничком повернется. Вставал он с постели,
Берегом моря, тоскуя, бродил. Заря занималась
Перед глазами его, озаряя и берег, и море.
Быстро тогда он впрягал в колесницу коней легконогих,
Сзади привязывал Гекторов труп и влачил его трижды
На колеснице блестящей своей вкруг могилы Патрокла.
В ставку потом уходил отдыхать и ничком распростертым
Тело на пыльной земле оставлял. Но от всех повреждений
Труп охранял Аполлон, сожалея всем сердцем о муже,
Даже умершем. Всего прикрывал золотой он эгидой,
Чтоб Ахиллес, волоча по земле, не уродовал тела.

Так над божественным Гектором в гневе своем он ругался.
Жалость объяла блаженных бессмертных, на это глядевших.
Стали Гермеса они убеждать, чтобы тело похитил.
Все одобряли такое решенье, но только не Гера,
Не совоокая дева, не бог Посейдон земледержец.
Им, как и прежде, была ненавистна священная Троя,
Старец Приам и народ за вину Александра, который
Горько обидел богинь, явившихся в дом его сельский,
Ту предпочтя, что его одарила погибельной страстью.

После того как зарею двенадцатой небо зажглося,
С речью такою к бессмертным богам Аполлон обратился:
«Боги жестокие, боги губители! Гектор не вам ли
Бедра не раз сожигал от быков и козлов без порока?
Нынче спасти даже мертвого Гектора вы не хотите,
Видеть его не даете жене его, матери, сыну,
Старцу-отцу и народам, которые славного мужа
Предали б скоро огню и свершили б над ним погребенье.
Вы помогать Ахиллесу губителю, боги, хотите.
Нет справедливости в сердце его, и в груди его разум
Очень негибок. Со львом он свирепостью сходен, который,
Силе великой своей поддаваясь и храброму духу,
Чтоб добыть себе пищу, на смертных стада нападает.
Так Ахиллес погубил в себе жалость, и стыд потерял он
(Стыд, приносящий так много вреда человеку и пользы).
Часто случается: смертный и более близких теряет, –
Сына цветущего или единоутробного брата;
Плачет о нем и скорбит, но потом свою скорбь прекращает.
Смертных богини судьбы одарили выносливым духом.
Этот же, Гектора, богу подобного, жизни лишивши,
Труп его вяжет к коням и волочит его вкруг могилы
Милого друга. Ни славы, ни пользы он тем не добудет.
Как бы ему не воздали мы, будь он хоть доблестен духом!
Прах бесчувственный, в злобе своей Ахиллес оскверняет!»

В гневе сказала ему белорукая Гера богиня:
«Слово твое, сребролукий, быть может, и правильно было б,
Если б вы сами равно Ахиллеса и Гектора чтили.
Но Приамид – человек, и женские груди сосал он.
Сын же Пелеев – рожденье богини. Сама воспитала
Я и вскормила Фетиду, ее отдала за Пелея, –
Мужа, которого боги всем сердцем своим полюбили.
Все вы, бессмертные, были на свадьбе; и сам ты с формингой
В пире участвовал, друг нечестивцев, всегда вероломный!»

Гере супруге ответил Зевес, собирающий тучи:
«Гера! На вечных богов сердита совсем ты напрасно!
Почесть не будет обоим одна. Но все же и Гектор
Был наиболе приятен бессмертным средь жителей Трои,
Также и мне. Всегда о дарах, мне приятных, он помнил,
И никогда мой алтарь не лишался ни жертвенных пиршеств,
Ни возлияний, ни дыма, что нам от людей подобает.
Но похищенье оставим: возможности нет у нас тайно
От Ахиллеса похитить умершего; денно и нощно
Мать у Пелида сидит, заботой его окружая.
Но если б ближе ко мне позвал из богов кто Фетиду,
Слово разумное я ей скажу, чтоб Пелид быстроногий
Принял дары от Приама и выдал бы Гектора тело».

Вихря быстрей устремилась Ирида крылатая с вестью.
Посередине меж Самом и круто утесистом Имбром
Бросилась в черные волны. И море под ней застонало.
В бездну она погрузилась, подобная гирьке свинцовой,
К рогу степного гола прикрепленной, которая книзу
Тянет крючок и готовит погибель прожорливым рыбам.
В полой пещере застала Фетиду. Морские богини
Тесной толпою ее окружали. Она в середине
Слезы лила о судьбе безупречного сына, который
Должен был далеко от отчизны погибнуть под Троей.

Близко представ, быстроногая так ей сказала Ирида:
«Встань, Фетида! Зовет тебя Зевс, неизменный в решеньях!»

Сереброногая ей отвечала богиня Фетида:
«Что мне прикажет великий тот бог? Пред собраньем бессмертных
Стыдно явиться мне: горе безмерное духом владеет.
Все же иду, чтобы слово его не осталось напрасным».

Так ей ответив, богиня богинь покрывалом оделась
Черным, чернее какого нигде не нашлось бы одежды.
Быстро отправилась в путь. Подобная ветру Ирида
Шла впереди. И морская волна расступалась пред ними.
Выйдя на берег морской, устремились на небо богини.
Там сидящим нашли широкогремящего Зевса,
Вкруг же него – всех прочих блаженных богов вечносущих.
Села Фетида близ Зевса отца: уступила Афина.
Гера же ей золотую прекрасную чашу вручила
С словом привета. Фетида, ее осушив, возвратила.

Начал тогда говорить ей родитель бессмертных и смертных:
«С духом печальным пришла на Олимп ты, богиня Фетида!
Скорбь неутешную носишь ты в сердце, я сам это знаю.
Все ж и при этом скажу, для чего сюда тебя звал я.
Девять уж дней средь богов вызывают жестокую ссору
Гектор убитый и грозный Пелид, городов разрушитель.
Зоркого аргоубийцу склоняют они, чтоб похитил
Тело, но я эту славу доставить хочу Ахиллесу,
Чтоб и впредь сохранить мне твое уваженье и дружбу.
В стан отправляйся скорей и сыну приказ передай мой:
Боги, скажи, на него негодуют, всех больше бессмертных
Гневаюсь сам я, что, сердцем безумствуя, Гектора тело
Близ кораблей изогнутых он держит и выдать не хочет.
Если меня он боится, пусть Гектора тотчас отпустит.
Я же Ириду пошлю к Приаму с возвышенным сердцем,
Чтобы к ахейским пошел кораблям он и выкупил сына,
Дав Ахиллесу подарки, какими он был бы доволен».

Так он сказал. Не была непослушна Зевесу богиня.
Ринулась быстро на землю с высоких вершин олимпийских,
В ставку сына пришла своего. В ней Пелида застала,
Тяжко стенавшего. Тут же товарищи милые сына
Возле него хлопотали и спешно готовили завтрак.
Ими заколотый крупный баран там лежал густорунный.

Близко владычица-мать возле сына скорбящего села,
Гладила тихо рукой, называла, и так говорила:
«Сын дорогой мой! Зачем до сих пор ты, скорбя и тоскуя,
Сердце терзаешь себе? Не думаешь ты ни о пище,
Ни о постели. Ужель не приятно в любви сочетаться
С женщиной? Жить у меня ведь недолго ты будешь. Стоит уж
Смерть с могучей судьбою совсем от тебя недалеко.
Слушай меня поскорее. К тебе от Кронида я с вестью.
Боги, велит он сказать, на тебя негодуют; всех больше
Сердится сам он, что, сердцем безумствуя, Гектора тело
Близ кораблей изогнутых ты держишь и выдать не хочешь.
Выдай немедленно, сын мой, и выкуп принять согласися».

Матери милой в ответ сказал Ахиллес быстроногий:
«Так пусть и будет! Кто выкуп доставит, тот тело получит,
Если решительно этого требует Зевс олимпиец».

Так Фетида и сын внутри корабельного стана
Много слов окрыленных один говорили другому.

Зевс между тем отправлял Ириду в священную Трою:
«Мчись поскорее, Ирида! Оставив жилища Олимпа,
В Трою спустись и Приаму царю передай повеленье,
Чтобы к ахейским пошел кораблям он и выкупил сына,
Дав Ахиллесу подарки, какими он был бы доволен.
Только один пусть идет, чтоб никто с ним не шел из троянцев!
Может лишь вестника взять, постарее который, чтоб правил
Мулами в крепкоколесной повозке и чтобы обратно
В город привез мертвеца, убитого сыном Пелея.
Пусть ни о смерти при этом не думает, ни о боязни.
Проводника мы такого дадим ему, Аргоубийцу.
Он поведет, покуда, ведя, не проводит к Пелиду.
В ставку ж когда приведет, то ни сам Ахиллес не захочет
Смерти Приама предать и другим никому не позволит.
Он – не безумец, не муж легкомысленный иль нечестивый,
Рад он всегда пощадить того, кто молил о защите».

Вихря быстрей устремилась Ирида крылатая с вестью.
В дом Приама вошла и застала там вопли и слезы.
Дети Приама слезами одежды свои орошали,
Посередине двора вкруг родителя сидя, старик же
Плотно закутался в плащ; покрыта была в изобилье
И голова у того старика, и согбенная шея
Пылью, которой валяясь, руками себя он осыпал.
Царские дочери вместе с невестками в доме скорбели,
Тех вспоминая, – и многих, и храбрых, – которые в битвах
Души свои погубив, полегли под руками ахейцев.

Остановившись пред старцем Приамом, посланница Зевса
Заговорила чуть слышно. Но трепет объял его члены.
«Сердцем дерзай, Приам Дарданид, ничего не пугайся!
Я не со взглядом зловещим являюся здесь пред тобою,
С доброю целью пришла я с вестью к тебе я от Зевса.
Даже вдали о тебе он печется и сердцем болеет.
Выкупить Гектора тело тебе приказал Олимпиец,
Дав Ахиллесу подарки, какими он был бы доволен.
Только отправься один, никого не бери из троянцев,
Вестник с тобой пусть идет лишь, какой постарее, чтоб правил
Мулами в крепкоколесной повозке и чтобы обратно
В город привез мертвеца, убитого сыном Пелея.
Смело иди и не думай о смерти, не думай о страхе.
Проводника он такого пошлет тебе, Аргоубийцу.
Он поведет, покуда, ведя, не проводит к Пелиду.
В ставку ж когда приведет, то ни сам Ахиллес не захочет
Смерти тебе причинить и другим никому не позволит.
Он не безумец, не муж легкомысленный иль нечестивец.
Рад он всегда пощадить того, кто молил о защите».

Так сказав, быстроногая прочь удалилась Ирида.
Он сыновьям приказал приготовить повозку для мулов
Прочноколесную, сверху и кузов велел привязать к ней.
Сам же Приам в кладовую спустился со сводом высоким,
Кедром обитую крепким и всю в украшеньях блестящих.
Кликнул Гекубу к себе, супругу свою, и сказал ей:
«Милая! Вестница Зевса ко мне приходила с Олимпа,
Чтобы к ахейским пошел кораблям я и выкупил сына,
Дав Ахиллесу подарки, какими он был бы доволен.
Вот что, однако, скажи мне: какого ты мненья об этом?
Страшно меня самого побуждают и дух мой, и сила
В стан пространный ахейцев отправиться, к черным судам их!»

Так он сказал. Зарыдала жена и ему отвечала:
«Горе! Куда подевался твой разум, которым когда-то
Славился ты и среди чужестранцев, и в собственном царстве!
Как ты можешь желать один пред судами явиться,
Перед глаза человека, немало избившего в битвах
Храбрых твоих сыновей! Из железа в груди твоей сердце!
Если к нему попадешь и тебя он увидит глазами,
Не пожалеет тебя кровопийца злокозненный этот,
Не постыдится тебя! Останемся плакать в чертоге,
Здесь, от сына вдали! Такую ему уже долю
Мощная выпряла, видно, Судьба, как его я рождала:
Псов резвоногих насытить вдали от родителей милых,
Подле свирепого мужа… О, если бы, в печень Пелида
Впившись, могла ее съесть я! Тогда не остался бы сын мой
Неотомщенным! Его ведь убил Ахиллес не как труса:
Он за троянцев сражался, за жен полногрудых троянских,
Страха не знал никогда, ни разу не вспомнил о бегстве!»

Старец Приам боговидный на это ответил Гекубе:
«Нет, я желаю идти! Не удерживай! В собственном доме
Птицей не будь мне зловещей. Меня убедить не сумеешь.
Если б такое мне кто предложил из людей земнородных, –
Меж прорицателей жрец ли какой или жертвогадатель,
Ложью б мы это сочли и лишь больше б от них отвернулись.
Нынче же, сам услыхав божество и в лицо его видев, –
В стан я иду! И не тщетным останется зевсово слово!
Так и хочу я!.. Пускай Ахиллес умертвит меня тотчас,
Только б мне сына обнять и рыданьями сердце насытить!»

Так произнесши, поднял в сундуках он прекрасные крышки,
Вынул оттуда двенадцать прекраснейших ценных покровов,
Также зимних накидок простых и ковров по двенадцать,
Столько ж прекрасных плащей и столько же тонких хитонов,
Золота десять талантов отвесил и вынес наружу,
Два треножника ярких, четыре блестящих лохани,
Вынес прекрасную чашу, ему как послу во Фракии
Данную в дар, – драгоценность великая! Но и ее он
Не пожалел во дворце у себя, до того порывался
Выкупить милого сына. Собравшихся жителей Трои
Выгнал из портика он, браня оскорбительной речью:
«Сволочь негодная, вон! Ужель не довольно и дома
Плача у вас, что сюда и меня вы приходите мучить!
Или вам мало, что столько страданий послал мне Кронион,
Лучшего сына отняв! Испытаете скоро вы сами:
Легче гораздо теперь от ахейцев вы будете гибнуть
После того, как погиб он, мой Гектор возлюбленный. Я же
Раньше, чем город увижу разрушенным, в прах обращенным,
Раньше пускай я под землю сойду, в жилище Аида!»

Так он сказал и с жезлом ворвался в их толпу. Побежали
От разъяренного все старика. И кричал сыновьям он,
Громко браня Агафона, подобного богу, Париса,
Паммона и Гиппофоя, Антифона и Деифоба,
Дия с Геленом, Полита могучеголосого, – всех их
Девятерых призывал он и громко давал приказанья:
«Живо, негодные дети! Скорей, срамники! Пред судами
Вместо могучего Гектора вы бы все лучше погибли!
О, я несчастный, несчастный! Родил я сынов превосходных
В Трое широкой, – из них мне, увы, никого не осталось!
Нет конеборца Троила, нет Местора, равного богу,
Нету и Гектора! Богом он был средь мужей и казался
Сыном не смертного мужа, а сыном бессмертного бога!
Всех их Apec погубил, а трусливые эти – остались!
Эти лгуны, плясуны, герои в делах хороводных,
Воры, расхитчики коз молодых и барашков народных!
Долго ли будете вы снаряжать мне повозку? Скорее
Всё уложите в нее, чтоб могли мы немедленно ехать!»

Так говорил он. Они, испугавшись отцовского крика,
Вывезли быстро повозку для мулов, – на прочных колесах,
Новую, дивной работы, и кузов на ней укрепили.
Сняли с гвоздя и ярмо для мулов, – из крепкого бука,
С шляпкой в средине, с концов же – с загнутыми кверху крюками.
Вынесли вместе с ярмом и ремень для запряжки, длиною
В девять локтей; ярмо приспособили к гладкому дышлу
В самом конце, впереди; кольцо за крюк зацепили,
Трижды шляпку ярма обмотали, потом по порядку
Дышло ремнем обвязали, конец под ремень же подсунув;
Из кладовой гладкостенной носить и укладывать стали
В кузов подарки – за голову Гектора выкуп несчетный.
Мулов потом упряжных заложили могучекопытных,
Некогда в дар от мисийцев полученных славным Приамом.
А для Приама коней подвели под ярмо: для себя их
Тщательно выкормил царь в красиво отесанных яслях.

В доме высоком они за запряжкою оба следили, –
Царь и глашатай, в уме своем планы разумные строя.
Близко к ним подошла с опечаленным сердцем Гекуба;
Чашу в правой руке держала она золотую
С сладким вином, чтоб пошли они в путь, совершив возлиянье.
Пред колесницею стала, царя назвала и сказала:
«На, возлияние сделай родителю Зевсу, молися,
Чтоб от врагов ты домой воротился, уж раз тебя дух твой,
Как я ни против того, идти к кораблям побуждает.
Но помолись перед тем облаков собирателю черных
Зевсу, который на землю троянскую с Иды взирает.
Птицу проси, быстролетного вестника, силой своею
Первую в птицах, которую сам он всех более любит.
С правой проси стороны, чтоб, ее увидавши глазами,
С верой отправился ты к кораблям быстроконных данайцев.
Если ж Кронион широко гремящий тебе не захочет
Дать посланца своего, всем я сердцем тебя убеждаю
В стан не ходить к аргивянам, хотя бы и очень желал ты».

Сходный с богом Приам сказал, отвечая Гекубе:
«Этот наказ твой, жена, я с большою охотой исполню.
Руки полезно к Зевесу вздевать, чтобы нас пожалел он».

Так ей ответил старик и ключнице дал приказанье
Руки полить ему чистой водою. Служанка явилась,
Таз умывальный держа и с водою кувшин. И как только
Вымыл руки Приам, он кубок принял от супруги,
Стал посредине двора, возлиянье свершил и молился,
В небо широкое глядя, и громкое слово промолвил:
«Зевс, наш родитель, на Иде царящий, преславный, великий!
Дай мне к Пелиду угодным прийти, возбуждающим жалость.
Птицу пошли, быстролетного вестника, силой своею
Первую в птицах, которую сам ты всех более любишь.
С правой пошли стороны, чтоб, ее увидавши глазами,
С верой отправился я к кораблям быстроконных данайцев!»

Так говорил он, молясь. Услыхал его Зевс промыслитель.
Был им послан орел, безобманная самая птица,
Хищник темноперистый; еще он «пятнистым» зовется.
Тех же размеров, которых в покое высоком бывает
Дверь у богатого мужа, снабженная прочным затвором, –
Каждое было крыло таких же размеров. Пронесся
Справа над Троей орел. Они, как увидели это,
В радость пришли, и у всех в груди взвеселилося сердце.

Быстро старец Приам на блестящую стал колесницу,
Портиком гулким погнал через ворота коней быстроногих;
Мулы пошли впереди под повозкой четыреколесной;
Ими разумный Идей управлял, позади же за ними –
Кони, которых Приам престарелый, бичом подгоняя,
Быстро погнал через город. Друзья провожали Приама,
Сильно печалясь о нем, как будто бы на смерть он ехал.
После того, как спустились из города вниз на равнину,
Царские все сыновья и зятья воротились обратно
В Трою родную. Но сами они не укрылись от Зевса.
В поле он их увидал и исполнился жалости к старцу.
К милому сыну Гермесу с такой обратился он речью:
«Более прочих, Гермес, ты привык и всех более любишь
Смертному спутником быть и внимать, кому пожелаешь.
Встань и иди, и Приама к судам мореходным ахейцев
Так проводи, чтоб никто не увидел, никто не заметил
Из остальных аргивян, пока не придет к Ахиллесу».

Так он сказал, и вожатый послушался Аргоубийца.
Тотчас к ногам он своим привязал золотые подошвы
Амвросиальные, всюду его с дуновением ветра
И над землей беспредельной носившие, и над водою.
Жезл захватил, которым глаза усыпляет он смертных,
Если захочет, других же, заснувших, от сна пробуждает.
Аргоубийца могучий с жезлом тем с Олимпа понесся,
Вмиг Геллеспонта достиг и широкой троянской равнины
И зашагал по земле, царевича образ принявши
С первым пушком на губах, – прелестнейший в юности возраст!

Оба же те миновали могилу высокую Ила.
Мулов они и коней удержали у берега речки,
Чтоб попоить их. Уж сумрак вечерний на землю спустился.
Близко вдруг перед собою Гермеса увидев, глашатай
Тотчас заметил его, обратился к Приаму и молвил:
«Остерегись, Дарданид! Осторожности требует дело:
Мужа я вижу; мне кажется, он уничтожить нас хочет!
Прочь унесемся скорей на конях иль, к нему подошедши,
Мужу обнимем колени и будем молить о пощаде!»

Так говорил он. Смутился старик, испугался ужасно.
Дыбом волосы встали на сгорбленном старческом теле.
Оцепеневши стоял он. К нему подошел Благодавец,
За руку взял старика, и спрашивать начал, и молвил:
«Ты куда это гонишь, отец, этих коней и мулов с повозкой
Чрез амвросийную ночь, когда все покоятся люди?
И неужель не боишься ты дышащих силой ахейцев,
Так находящихся близко, такой к вам горящих враждою?
Если б тебя кто увидел, как быстрою темною ночью
Столько везешь ты сокровищ, то что б ты почувствовал в сердце?
Сам ты не молод, и старец такой же тебя провожает.
Как же вы справитесь с первым, кто вас пожелает обидеть?
Я же тебе ничего не сделаю злого, охотно
И от других защищу: на отца моего ты походишь».

Старец Приам боговидный на это ответил Гермесу:
«Все так и есть, дитя мое милое, как говоришь ты!
Кто-то однако простер из богов надо мной свою руку,
Если с подобным тебе попутчиком встретиться дал мне,
В добрый ниспосланным час, прекрасным и ростом, и видом,
С разумом сильным таким. Счастливых родителей сын ты!»

Аргоубийца вожатый на это Приаму ответил:
«Так! Справедливо ты все говоришь и разумно, о старец!
Вот что однако скажи, и скажи мне вполне откровенно:
Столько сокровищ богатых куда-нибудь ты высылаешь
В страны чужие, чтоб хоть бы они у тебя уцелели?
Иль уж все Илион вы священный готовы покинуть,
Страхом объятые? О, что за воин погиб превосходный,
Сын твой! В сраженьях был он не ниже героев ахейских!»

Старец Приам боговидный на это ответил Гермесу:
«Кто же ты сам, мой хороший? Скажи, от кого ты родился?
Как хорошо говоришь ты о сыне моем злополучном!»

Аргоубийца вожатый на это Приаму ответил:
«Вижу, старик, о Гекторе ты расспросить меня хочешь.
Часто своими глазами в боях, прославляющих мужа,
Видел я Гектора, – даже в тот день, как, к судам отогнавши,
Он избивал аргивян, сокрушая их острою медью.
Стоя вдали, удивлялись мы Гектору; с вами сражаться
Нам Ахиллес запрещал, рассердись на Атреева сына.
Я ахиллесов товарищ, в одном корабле с ним приплыл я.
Родом и я мирмидонец; отец мой зовется Поликтор.
Муж он богатый, такой же старик, как и ты предо мною.
Дома осталося шесть сыновей его, я же седьмой тут.
Жребий меж братьев упал на меня, чтоб идти с Ахиллесом.
Нынче сюда от судов я пришел на равнину. С зарею
Боем на город пойдут быстроглазые мужи ахейцы.
Все негодуют они, оставаясь без дела, и рвутся
Пламенно в бой, и цари аргивян удержать их не в силах».

Старец Приам боговидный на это ответил Гермесу:
«Если товарищ ты впрямь Ахиллеса, Пелеева сына,
То, умоляю тебя, сообщи мне полнейшую правду, –
Все ли еще пред судами находится сын мой, иль бросил
Псам на съеденье его Ахиллес, на куски разрубивши?»

Аргоубийца вожатый на это ответил Приаму:
«Старец, ни псы не терзали, ни птицы его не клевали.
Близ корабля Ахиллеса лежит до сих пор он пред ставкой,
Не изменившись нисколько. Двенадцатый день, как лежит он
Мертвый. Но тело его не гниет, не едят его жадно
Черви, которые павших в сраженьях мужей пожирают.
Правда, безжалостно, только заря загорится, волочит
Гекторов труп Ахиллес вкруг могилы любимого друга,
Но невредим он лежит. Изумился бы сам ты, увидев:
Свеж он лежит, как росою омытый, нет крови на коже,
Грязи не видно нигде, закрылись все раны на теле,
Что получил он: а медь ему многие в тело вонзали.
Видишь, о сыне твоем как болеют блаженные боги,
Даже когда он уж умер. Его от души они любят».

Так говорил он. И радость взяла старика, и сказал он:
«Вот как, мой сын, хорошо приносить сообразные жертвы
Вечным богам, на Олимпе живущим! О них постоянно
Помнил в чертоге мой сын. Да, был у меня он когда-то!
А потому и о нем они вспомнили даже по смерти.
Вот что, однако: прими от меня этот кубок прекрасный
И, охраняя меня, проводи под защитой бессмертных,
Чтобы достигнуть я мог безопасно пелидовой ставки».

Аргоубийца вожатый на это Приаму ответил:
«Юность мою искушаешь, старик! Но старанья напрасны.
Хочешь, чтоб принял твои я дары за спиною Пелида.
Всею душой я боюсь и стыжусь обокрасть Ахиллеса.
Как бы со мною позднее за это беды не случилось!
Проводником я тебе хоть до славного Аргоса буду,
На корабле и пешком провожать тебя рад со стараньем.
Вряд ли с презрением кто с провожатым таким бы сразился».

Так отвечал благодавец Гермес и вскочил в колесницу.
В руки проворно схватил и бич, и блестящие вожжи,
Коням и мулам вдохнул необычную резвость и силу.
Скоро окопа достигли они и стены корабельной,
Где незадолго трудилась над ужином стража ахейцев.
Сон на стражу излил благодетельный Аргоубийца,
Вслед за этим ворота открыл, отодвинув засовы,
Ввез Приама вовнутрь, а с ним и повозку с дарами.
Вскоре достигли они ахиллесовой ставки высокой.
Ставку построили ту мирмидонцы царю, нарубивши
Бревен еловых для стен, и здание сверху покрыли,
Нежно-пушистый тростник для того на болоте нарезав.
Около ставки широкий устроили двор для владыки,
Огородив частоколом. Ворота его запирались
Крепким засовом еловым. Огромный засов тот в воротах
Трое ахейцев с трудом выдвигали, с трудом задвигали –
Все остальные; но сам Ахиллес без труда его двигал.
Эти ворота открыл перед старцем Гермес благодавец,
Славные ввез он дары быстроногому сыну Пелея,
Наземь сошел с колесницы и так обратился к Приаму:
«Бог я бессмертный, о старец, к тебе низошедший с Олимпа.
Знай, пред тобою – Гермес! Проводить я отцом тебя послан.
Ну, а теперь возвращаюсь назад; на глаза Ахиллесу
Не покажусь; непристойно б то было бессмертному богу
Так, без всякой нужды, по-приятельски с смертным встречаться.
Ты же, войдя, охвати Ахиллесу колени руками,
Ради отца умоляй, ради матери пышноволосой,
Ради сына его, чтобы дух взволновать ему в сердце».

Так сказавши, Гермес на высокий Олимп удалился.
Старец Приам с колесницы немедленно спрыгнул на землю
И повелел оставаться на месте Идею, чтоб мулов
И лошадей он стерег. А сам направился прямо
К дому, где милый богам Ахиллес находился. Сидящим
Старец увидел его, а поодаль – товарищей. Двое ж, –
Автомедонт благородный и отрасль Аресова Алким, –
Возле него суетились. Он только что ужинать кончил,
Попил уже и поел. Перед ним еще стол оставался.
В ставку великий Приам незаметно вошел и, приблизясь,
Обнял колени Пелида и стал целовать его руки, –
Страшные, кровью его сыновей обагренные руки.
Так же, как если убьет человек в ослепленье тяжелом
Мужа в родной стороне и, в другую страну убежавши.,
К мужу богатому входит и всех в изумленье ввергает,
Так изумился Пелид, увидав боговидного старца;
Так изумилися все и один на другого глядели.
Он же, моля Ахиллеса, такое сказал ему слово:
«Вспомни, подобный богам Ахиллес, об отце твоем милом!
Так же, как я, стоит на пороге он старости скорбной.
Может быть, в этот же час соседи, его окруживши,
Войском теснят, и спасти его некому в этом несчастье.
Знает, однако, по крайней он мере и слышит, что жив ты,
Радуясь этому сердцем, надеждой всегда преисполнен
Милого сына увидеть пришедшим домой из-под Трои.
Я ж, бесконечно несчастный, сынов народил превосходных
В Трое широкой, – и в жизни из них никого не осталось!
Я пятьдесят их имел при нашествии войска ахейцев,
И девятнадцать из них – от одной материнской утробы.
Жены другие мои остальных мне родили в чертогах.
Многим из них свирепый Apec уж расслабил колени.
Кто же единственный был и единственный Трои защитник,
Тот был недавно тобою убит, защищая отчизну, –
Гектор. И ради него прихожу к кораблям я ахейским
Выкупить тело его, и несу неисчислимый выкуп.
Сжалься, Пелид, надо мною, яви уваженье к бессмертным,
Вспомни отца твоего! Я жалости больше достоин!
Делаю то я, на что ни один не решился бы смертный:
Руки убийцы моих сыновей я к губам прижимаю!»

Плакать тогда об отце захотелось Пелееву сыну.
За руку взяв, от себя старика отодвинул он тихо.
Плакали оба они. Припавши к ногам Ахиллеса,
Плакал о сыне Приам, о Гекторе мужеубийце.
Плакал Пелид об отце о своем, и еще о Патрокле.
Стоны обоих и плач по всему разносилися дому.
После того как слезами Пелид богоравный упился,
В сердце ж и в членах его уж исчезло желание плакать,
С кресла стремительно встал он и за руку поднял Приама,
Тронутый белой его бородой и седой головою,
И, обратившись к нему, слова окрыленные молвил:
«О злополучный! Как много ты горестей сердцем изведал!
Как ты решился один близ ахейских судов появиться
Перед глаза человека, немало избившего в битвах
Храбрых сынов у тебя? Да, сердце твое из железа!
Ну, успокойся ж и в кресло садись! Как бы ни было грустно,
Горести наши оставим покоиться скрытыми в сердце!
Мы ничему не поможем и самым неистовым плачем.
Боги такую уж долю назначили смертным бессчастным, –
В горестях жизнь проводить. Лишь сами они беспечальны.
Глиняных два кувшина есть в зевсовом доме великом,
Полны даров, – счастливых один, а другой – несчастливых.
Смертный, кому их, смешавши, дает молневержец Кронион,
В жизни своей переменно то горе находит, то радость.
Тот же, кому только беды он даст, – поношения терпит,
Бешеный голод его по земле божественной гонит,
Всюду он бродит, не чтимый никем, ни людьми, ни богами.
Так и с Пелеем: дарами осыпали светлыми боги
С юности самой его; выдавался меж всеми людьми он
Счастьем, богатством; владыкою был он мужей мирмидонских.
Смертный, в супруги себе получил от богов он богиню.
Но и ему приложил злополучие бог: не имеет
В доме своем он потомков, кто был бы наследником царства.
Сын у него лишь один, краткожизненный; даже и нынче
Старости я не покою его. Далеко от отчизны
Здесь я сижу, и тебя и твоих сыновей огорчая.
Также и ты, как я слышал, старик, благоденствовал прежде:
Сколько к северу Лесбос вмещает, обитель Макара,
В сторону – Фригия, также и весь Геллеспонт беспредельный,
Окрест везде, говорят, ты богатством блистал и сынами.
Но, как беду навели на тебя небожители-боги,
Вечно вокруг Илиона сраженья и мужеубийства.
Так овладей же собой, без конца не круши себя скорбью.
Пользы не много тебе от печали по сыне убитом.
Мертвый не встанет; скорей тебя новое горе постигнет».

Старец Приам боговидный на это ответил Пелиду:
«Нет, я не сяду, любимец Зевеса, покудова Гектор
В ставке лежит, погребенью не преданный. Выдай скорее,
Чтобы глазами своими его я увидел. А сам ты
Выкуп прими привезенный. И пусть тебе будет на радость
Он, как вернешься в отчизну, за то, что меня пощадил ты,
Жизнь мне оставил и видеть позволил сияние солнца».

Грозно взглянув на Приама, сказал Ахиллес быстроногий:
«Не раздражай меня нынче, старик! Ведь и так уж решил я
Гектора выдать тебе. От Зевеса ко мне приходила
Вестницей мать, что меня родила, дочь старца морского.
Но и тебя, – хорошо я, Приам, это знаю, не скроешь! –
Но и тебя к кораблям нашим кто-то привел из бессмертных.
Ибо никто б из людей не посмел, даже юноша пылкий,
В стан ахейский войти: от стражи он скрыться не смог бы,
Да и засов нелегко б отодвинул на наших воротах.
Будет тебе еще больше страдающий дух волновать мне!
Как бы тебе здесь, старик, хоть ты – и просящий защиты,
Не отказал я в пощаде, нарушивши зевсову волю!»

Так он сказал. Испугался старик и послушал приказа.
Сын же Пелеев из ставки, как лев, устремился наружу,
Но не один; поспешили за ним и товарищей двое, –
Автомедонт благородный и Алким, которых меж всеми
После Патрокла убитого чтил Ахиллес наиболе.
Быстро они от ярма лошадей отвязали и мулов,
Вестника старца Приама ввели в ахиллесову ставку,
В кресло его усадили, с повозки ж красивоколесной,
Неисчислимую плату за голову Гектора сняли.
Две лишь оставили мантии с вытканным тонко хитоном,
С тем чтобы тело одетым домой отпустить от Пелида.
Он же, позвавши рабынь, повелел им обмыть и умаслить
Гектора тело, но прочь отнеся, чтоб Приам не увидел.
Он опасался, чтоб гневом не вспыхнул отец огорченный,
Сына увидев, а сам он внезапно в ответ не вскипел бы
И не убил бы его, приказанье нарушивши Зевса.
Тело обмыли рабыни и маслом его умастили,
В новый одели хитон и набросили мантию сверху.
Гектора сам Ахиллес, подняв, положил на носилки;
Вместе с друзьями потом на повозку в носилках поставил.
После того зарыдал, и друга назвал, и промолвил:
«Не обижайся, Патрокл, если даже и в доме Аида
Ты вдруг узнаешь, что я многосветлого Гектора тело
Отдал отцу: не ничтожными он заплатил мне дарами.
Долю достойную я и тебе из них выделю в жертву!»

В ставку свою Ахиллес многосветлый вернулся обратно,
Сел в красивое кресло, с которого встал перед этим,
Против Приама с другой стороны у стены и промолвил:
«Сын твой умерший, старик, тебе возвращен, как велел ты.
Тело в носилках лежит. Его на заре ты увидишь,
Как повезешь к себе в город. Теперь же об ужине вспомним.
Пищи забыть не могла и Ниоба сама, у которой
Разом двенадцать детей нашли себе смерть в ее доме, –
Шесть дочерей и шесть сыновей, цветущих годами.
Стрелами юношей всех перебил Аполлон сребролукий,
Злобу питая к Ниобе, а девушек всех – Артемида.
Мать их с румяноланитной Лето пожелала равняться:
Та, говорила, лишь двух родила, сама ж она многих!
Эти, однако, хоть двое их было, но всех погубили.
Трупы кровавые девять валялися дней. Хоронить их
Некому было: народ превращен был Кронионом в камни.
Их на десятый лишь день схоронили небесные боги.
Вспомнила все ж и Ниоба о пище, как плакать устала.
Нынче где-то средь скал, в пустынных горах, на Сипиле,
Где, как слыхал я, приют находят ночами богини,
Нимфы, которые вдоль, берегов ахелоевых пляшут, –
Там, хоть уж камень сама, богоданной скорбит она скорбью.
Значит, божественный старец, давай-ка с тобою о пище
Также подумаем. Сына ты можешь оплакать и позже,
В Трою привезши его. Для тебя многослезен он будет!»

Так он сказал и вскочил, и овцу белорунную быстро
Сам заколол; ободрали ж товарищи, как подобает,
Мясо, искусно нарезав куски, вертелами проткнули,
Сжарили их на огне осторожно и с вертелов сняли.
Автомедонт же расставил корзины красивые с хлебом
По столу; сам Ахиллес разделил меж сидевшими мясо.
Руки они протянули к поставленным яствам готовым.
После того как питьем и едой утолили желанье,
Долго Приам Дарданид удивлялся царю Ахиллесу,
Как он велик и прекрасен; богам он казался подобным.
Царь Ахиллес удивлялся равно Дарданиду Приаму,
Глядя на образ его благородный и слушая речи.
Оба они наслаждались, один на другого взирая.
Первым старик боговидный Приам обратился к Пелиду:
«Зевсов питомец, пусти меня спать поскорее. Позволь нам
Сладостным сном насладиться, улегшись в постели. Давно уж
Ни на мгновение сном у меня не смыкалися веки, –
С самого дня, как свой дух погубил под твоими руками
Сын мой. Все время стенал и несчетные скорби терпел я,
С горя в ограде двора по навозу и пыли валяясь.
Только сейчас я и пищу вкусил, и с вином искрометным
Чашу в гортань себе влил. До сегодня ж не ел ничего я».

Тотчас товарищам царь Ахиллес приказал и рабыням
Две кровати поставить в сенях, из подушек красивых
Пурпурных ложе устроить, покрыть его сверху коврами,
Два одеяла пушистых постлать, чтобы спящим покрыться.
С факелом ярким в руках поспешили рабыни из дома,
Две постелили проворно постели в указанном месте.
И обратился к Приаму, шутя, Ахиллес быстроногий:
«Ляжешь снаружи ты, милый старик, чтобы кто из ахейцев
В ставку сюда не пришел совещаться, – ко мне постоянно
Для совещаний идут посидеть, – таков уж обычай!
Если из них кто тебя средь ночной темноты здесь увидит,
Все он тотчас сообщит Агамемнону, сыну Атрея:
Может выйти тогда задержка с выдачей тела.
Вот что, однако, скажи, и скажи мне вполне откровенно:
Сколько ты дней хоронить многосветлого Гектора хочешь?
Столько я дней от боев удержусь, удержу и ахейцев».

Старец Приам боговидный на это ответил Пелиду:
«Если ты хочешь, чтоб мог я свершить погребение сына,
Радость великую мне бы доставил ты, сделавши вот как:
В городе заперты мы, как ты знаешь; возить издалека
С гор нам придется дрова, а троянцы напуганы сильно.
Девять бы дней нам желалось оплакивать Гектора в доме,
Похоронить на десятый и пир поминальный устроить;
После поминок на утро насыплем над мертвым могилу,
В день же двенадцатый станем сражаться, уж если так нужно».

Снова ему отвечая, сказал Ахиллес быстроногий:
«Сделано будет и это, о старец Приам, как желаешь.
Бой прекращаю на столько я времени, сколько ты просишь».

Так сказал Ахиллес и Приамову правую руку
Около кисти пожал, чтоб старик ничего не боялся.
Там они спать улеглись, в притворе пелидова дома, –
Царь и глашатай, в уме своем планы разумные строя.
Сам Ахиллес почивал в глубине своей ставки прекрасной,
С ним Брисеида легла прекрасноланитная рядом.

Прочие боги Олимпа и коннодоспешные мужи
Спали всю ночь напролет, побежденные сном благодатным.
Лишь одолеть он не мог одного благодавца Гермеса.
Думал он в духе своем, как лучше владыку Приама
Через ворота провесть незаметно для стражи могучей.
Стал над его головою и с речью к нему обратился:
«Все еще спишь ты, старик, пощаженный Пелеевым сыном,
Между враждебных людей, не заботясь о бедах возможных.
Много ты отдал сегодня, чтоб выкупить мертвого сына.
Но за тебя, за живого, тройную отдали бы цену
Дети, которые сзади остались, когда б Агамемнон
И остальные ахейцы узнали, что здесь ты, в их стане».

Так говорил он. Старик испугался и вестника поднял.
Тотчас Гермес лошадей им и мулов запряг и поспешно
Сам их прогнал через стан аргивян, и никто не увидел.
Но лишь достигнули брода прекрасност