— Не для себя же!..
— Это не имеет значения. Поймите: если мы не накажем Зворыкина, какой пример мы подадим? Как защитим мы наше молодое неокрепшее государство от бандитов, жуликов, расхитителей всех мастей?..
— Не говорите так!.. Это ваш друг!..
— Тем более я не имею права быть снисходительным!
— Господи!.. Кныш, миленький!.. Да как же так? — Саня рыдает. Она подходит к Кнышу и, едва ли сознавая, что делает, хватает его за руки.
В страшном смятении Кныш отдергивает руки.
— Что вы, Александра Дмитриевна, как можете вы плакать. Из-за него? Он вас не стоит… Посмотрите на себя и на него! — горячо говорит Кныш. — Вы чистая, светлая, а он… Он весь в этом своем преступлении. Жадные, загребущие руки, готовые схватить все, что плохо лежит. Он так же схватил и вас, походя, почти не замечая, что делает…
— Кто дал вам право так говорить? — оскорбленно спросила Саня.
— Я выстрадал это право… Послушайте, Александра Дмитриевна, я знаю одного человека, он не чета Зворыкину, прямой, цельный во всем…
— Не нужен мне этот человек, да и я ему не нужна, — устало произнесла Саня.
— Вы имеете в виду свое происхождение? Он простит вам это! — вскричал Кныш. — Он подымет вас до себя! Санна, — продолжал он проникновенно, — у меня есть две любимые: революция и ты, Санна! Я полюбил тебя, как увидел. Я сидел на твоей свадьбе и думал, что умру от боли.
— Не надо так говорить… нельзя. — Как бы ни относилась Саня к Кнышу, есть что-то покоряющее в силе и подлинности чувства, которое владеет им в эту минуту.
— Я буду так говорить! — самозабвенно продолжал Кныш. — У меня никого не было… ты будешь первой и единственной моей женщиной! — Кныш опускается на колени перед молодой женщиной, ловит ее руки, пытается спрятать лицо в ее коленях.
Саня испуганно отбивается.
— Пустите!.. — кричит она. — Пустите!
В приемной слышится шум. Дверь распахнулась, и на пороге появляется Рузаев в сопровождении двух служащих железнодорожной охраны.
Кныш поворачивает к вошедшим будто слепое лицо, похоже, он не сознает происходящего.
— Вот что!.. — тяжелым голосом произносит Рузаев. — А ну, подымите вашего начальника, он, видать, в коленках ослаб…
Саня выбежала из кабинета…
— Ты думал, тебе разрешат швыряться такими людьми, как Алеша Зворыкин? — спросил Рузаев.
— Нарушение революционной законности, расхищение государственной собственности, экономическая контрреволюция… — как в бреду бормочет Кныш.
— Ладно, — оборвал его Рузаев. — Московский партийный кабинет берет Зворыкина на поруки…
Подвал. Зворыкин сидит на табурете, зажав лицо руками. Щелкнул замок, в подвал заглянул старик сторож Зворыкин, мгновенно отнял руки от лица, принял независимый вид.
— Собирайся, что ли, — говорит сторож, зевая.
— Куда? — Тень беспокойства мелькнула на лице Зворыкина.
— На кудыкину гору… — лениво ответил сторож.
…По территории железнодорожных мастерских идут Зворыкин и Рузаев.
— Кто тебя, дурака, надоумил? — Рузаев стучит себя по лбу. Массивное лицо его пылает гневом.
Зворыкин совсем скис, опустил голову.
— Сам же говорил: броневики позарез нужны… — оправдывается он вяло.
— Выходит, броневики нам нужны, а бронепоезд не нужен, снаряды не нужны? Так, что ли?.. Учти, по партийной линии мы тебя еще взгреем.
Зворыкин тяжело вздохнул и насупился. Они вышли за ворота, и глазам их предстало чудо: новенький, горящий полированными бортами, сверкающий серебром радиатора изумительный «роллс-ройс». За баранкой дремал матрос, положив ноги на щиток. Но что самое поразительное — Рузаев уверенным, хозяйским жестом распахнул дверцу этой дивной машины. Зворыкин на миг забыл обо всем на свете: о своем недавнем аресте, угрозах Кныша, гневе Рузаева. Он впился глазами в черно-пылающее чудо, потрогал колеса и шины, обошел кругом, нагнулся и стал разглядывать подбрюшье.
— Броневики-то хоть будут? — допытывался Рузаев.
Но в лицо ему уставился зад друга, туго обтянутый матросским сукном. Соблазн был чересчур велик, и Рузаев в сердцах пнул коленом этот нахальный зад.
— Чего дерешься? — обиделся Зворыкин.
— Мало еще! — гневно сказал Рузаев. — Спустить бы с тебя портки да всыпать горячих.
— Угнал? — спросил Зворыкин, кивнув на машину.
— «Угнал»?.. Опять в тебе это бандитское!.. Всучили мне ее, терпеть не люблю эти буржуйские штучки!
— Много ты понимаешь!.. Экий красавец! «Роллс-ройс», — произнес он нежно.
Рузаев с удивлением глядит на друга. Никогда еще не видел он на его сильном лице такого растроганного выражения.
— Чудак ты, ей-богу! Ну, ладно, дыши — будут броневики?
Зворыкин кивнул, не сводя глаз с машины.
— Через неделю?
Снова кивок.
— Не врешь?.. Откуда ж возьмутся броневики, если материалов нету?
— Не твоя забота!.. — пробурчал Зворыкин.
— Разве у вас не отобрали награбленное?
— Отобрали… что нашли.
— Ну, черти! — расхохотался Рузаев. — Полезай! Домой подкину.
Зворыкин шагнул к машине, распахнул дверцу и ловким движением сорвал с сиденья спящего матроса.
— Вот гнида, щиток сапожищами измазал!
Одуревший со сна матрос ринулся было на свое место, но Зворыкин отшвырнул его прочь.
— Сам поведу! — сказал он властно. — Тебе, салага, в классных машинах не ездить.
— Это почему же? — обиделся матрос.
— Таких, как ты, в бочках с дерьмом возят, — отрезал Зворыкин, бережно протер щиток и тронул с места…
Машина остановилась у дома Зворыкина.
— Зайдешь? — спросил Зворыкин Рузаева.
— В другой раз. Делов по горло.
— Ну, тогда бывай.
— Погоди. — Рузаев покопался в кармане, достал театральные билеты, протянул Зворыкину.
— Пойдешь в Большой театр. Хватит тебе зверовать, приобщайся к культуре и горизонт расширяй.
— Есть расширять горизонт! — отчеканил Зворыкин.
…Зворыкин входит в дом. Он бледен, глаза горят.
— Алешенька! — кинулись к нему мать и Саня. — Пришел, родной!
— Почему никого не было на улице? — загремел Зворыкин. — Когда не надо, все околачиваются во дворе! Когда надо, хоть бы один черт видел, как я на «роллсе» к дому подкатил!
— Что ты, Алешенька, что ты? — лепечет Саня. — Чего ты плетешь?
— Успокойся, сынок, — вторит невестке Варвара Сергеевна. — Хочешь, я тебе щец горячих налью?
Они щупают Зворыкина руками, словно не веря, что он вернулся живым и невредимым, плачут и радостно смеются.
— Ну, хватит!.. Целый я весь, до последней гаечки, — отбивается от них Зворыкин. — Нешто Степан Рузаев даст друга в обиду?
— А он тебя сильно ругал? — спросила Варвара Сергеевна.
— Степка-то?.. — самодовольно переспросил Зворыкин. — Да он мне всю дорогу комплименты пел. У него на меня одна надежда. С твоей, говорит, головой, с твоим, говорит, техническим гением да самую малость подучиться — исключительный получится специалист!
— Анжинер, значит, — поддакивает Варвара Сергеевна. Она наклоняется к сыну и принюхивается, не пахнет ли от него спиртным.
— Вы, часом, не хватили на радостях?
— Ни грамма!.. Смотри, маманя, еще директором стану!
— Станешь, станешь, Алешенька, вот попьешь сушеной малинки — и станешь директором. Сань, завари.
— Да вы что, с ума посходили? — Только сейчас Зворыкин заметил маневры матери. — Или меня за психа считаете? Рузаев билетами в Большой театр премировал. Саня, наводи красоту, и вы, маманя, собирайтесь.
— В другой раз, сынок, постирушку затеяла…
Танцуют на сцене маленькие лебеди.
В ложе сидят Зворыкин, Саня и Каланча.
На сцене все продолжается танец маленьких лебедей.
— Когда же они петь-то начнут? — спрашивает Зворыкин жену.
— Они не будут петь, Алеша, — нетерпеливо отзывается Саня, захваченная происходящим на сцене.
— Видал, Алеха, — повернулся к Зворыкину Каланча, — для буржуев они пели, а для нашего брата им горла жалко…
На него шикают из публики, но Каланча не унимается:
— Ногами дрыгать — это ж каждый дурак умеет. Слушай, Алеха, может, сорвем эту бузу?
— Уймитесь вы, — говорит Саня. — Это же балет.
— Ну и что же?
— В балете только танцуют.
Зворыкин с сомнением смотрит на жену, но в данном вопросе он доверяет ее авторитету.
— Слышь, — обращается он к Каланче, — раз балет, так надо.
— Может, конечно, и балет, — горько говорит Каланча, — только сомневаюсь, чтоб они при буржуазии такое себе позволили.
Разговор этот взволновал. Зворыкина балет нисколько не интересует, он вертится, свешивается вниз и вдруг обнаруживает в партере, прямо под ложей, выводок буржуев: двух полных, пожилых, хорошо одетых мужчин и под стать им грудастых, дебелых дам. Это, видимо, адвокаты или дантисты, но для Зворыкина все равно буржуазия. Он толкает под бок Саню.
