Чутье никогда ее не обманывало, она уже знала, что говорить, чтобы понравиться такой, как Лариса Петровна.
— Папа мой — заядлый изыскатель, он еще позавидует, что я сюда попала, — говорила Галочка, уминая пирог со зверским аппетитом. — Он собирается приехать к концу моей практики. Да, кстати, кто такой Олешников?
Лариса Петровна, которая так простодушно смеялась по любому поводу, скользнула взглядом по девушке и без улыбки, нехотя проговорила:
— Долго рассказывать…
Видно, вопрос был задан некстати.
— Откуда вы слышали о нем? — спросила Лариса Петровна.
— Шофер что-то сказал.
— Ах, Володя… Ну, погодите, однажды вам расскажут. У костра, ладно?.. Вот познакомитесь с нашей Прасковьей Саввишной.
— Ладно, познакомлюсь.
Чай, пахнущий веником, Галя не стала пить, уступила свой стакан Дордже. Зато ей понравился недурной клюквенный кисель, она его повторила. «Жить можно», — подумала она.
— Здесь вам будет неплохо, — как бы угадывая ее мысли, говорила Лариса Петровна. — За конюшней чистенькая уборная. Пчел не боитесь?..
Чем дальше, тем она становилась болтливее. Ей хотелось поскорее акклиматизировать москвичку. Это слово — акклиматизировать — она дважды повторила: «Вот акклиматизируетесь… Я тоже поначалу не могла акклиматизироваться…» На рассвете она собиралась в Избушку.
Сейчас, на третьем году работы в этих местах, ей нравилась и база с ее удобствами и дальняя Избушка.
— Пойдемте в баню?
— Ой, что вы! Я что-то спать захотела.
— Пошли бы. Сегодня воскресенье, баню хорошо протопили.
Она так уважительно говорила о бане, что Галине нетрудно было сообразить, что значит горячая вода и мочалка после таежного маршрута.
— Все у вас есть… — похвалила Галина.
— Даже качели… — Лариса Петровна показала в глубину двора, где, несмотря на поздний час, хозяйская девочка, пряча босые ноги от разыгравшегося щенка, качалась на веревках под деревом.
— Чего же вам все-таки недостает? — сонно спросила Галина.
— Спальных мешков. Не было бы вам холодно ночью…
В предрассветной мгле клочья тумана, точно дым, заволокли женскую фигуру. Стряпуха Прасковья Саввишна закладывала дрова в полевой очаг. Иногда вглядывалась в четкий контур снеговых хребтов, где ожидался рассвет, и лицо ее, укутанное в шерстяной платок, испитое, со слезящимися глазами, казалось очень значительным на фоне светлеющего неба и розоватого снега вершин.
В глубине сеновала на ворохах сена стояли зеленые ящики полевой рации. Бимбиреков принимал депешу, отхлебывал молоко из кружки и писал в тетрадь, потом он вскочил и по мосткам сбежал к стряпухе.
За столом сидели рабочие. И пес умильно следил за работой стряпухи.
— Не встал Иван Егорыч? — спросил Бимбиреков.
— Он и не спал всю ночь.
Бимбиреков с журналом радиодепеш прошел мимо коновязей, где седлали коней, мимо группы рабочих с теодолитами, мимо умывальников, где плескались и болтали парни, мимо палаток…
Штабная палатка Летягина была освещена изнутри. Тень человека прыгала и горбилась на полотне.
Бимбиреков зашел в палатку.
И первое, что бросилось в глаза: охотничье ружье лежало на чертежном столе.
— Ворон стрелять собрался? — мрачно спросил Бимбиреков.
— Ружье чистил, — ответил Летягин и, вдруг поняв смысл вопроса, засмеялся. — Толстый ты стал, Бимбиреков!
— От работы толстею. Парадокс!
— Безобразная небрежность…
— Чья?
— Моя! Проектировали трассу под снеговым хребтом, а от лавинной угрозы отделались опросом местных жителей.
— Старожилы не помнили. Что ты зря на себя клепаешь?
— Лавины иной раз падают с перерывом в сто лет… Знобит.
— Ты утомлен до крайности.
— Я устал, но это не вчерашняя усталость. Я ехал, и знаешь, о чем думал? Может быть, прав Калинушкин? Пора мне уйти. Зажился я тут. Привык работать «на полку». И ведь хорошо получалось: на пятьдесят километров выправили трассу, сократили пробег поездов по горам. А когда дело стало срочным, сразу набежали люди другого склада. А я немасштабен стал. И смешон.
— Брось молоть чепуху! Такого, как ты, поискать. А этот глухарь запросто хочет подмять тебя под свои практические соображения.
— Все это сложнее. Его личные интересы совпадают с государственными. Ведь дорога нужна через три года, не позже.
— «Время — решающий фактор»? — Бимбиреков рассмеялся. — Мы все усвоили это с пионерского возраста. Но он-то досконально знает только один вопрос: как в предложенных условиях получать большие премии.
— Нет. Он понимает все наши доводы. И если пренебрегает ими, то не потому, что жулик или дурак… Голова что-то трещит.
— Вот читай, — сказал Бимбиреков, положив перед Летягиным журнал радиодепеш.
— Прокуратура? — не заглядывая в бумаги, спросил Летягин.
— Догадлив.
— Это мне знакомо.
— Вызывают срочно. Слетай-ка за восемьсот километров.
— Никуда не поеду. Пусть дает показания дядя Рика, — сказал Летягин, рассматривая ствол ружья на свет.
— У тебя нет худшего врага, чем ты сам, — тихо сказал Бимбиреков.
Было заметно, что Летягину тяжело продолжать разговор.
— Пора выходить. Опасную зону надо пройти до полудня. — Он выглянул из палатки, крикнул: — Огуренков, вытягивайтесь со двора! Я догоню! — И стал надевать рюкзак.
— Погоди, — остановил его Бимбиреков. — Объясни, что собираешься делать?
— Нет у меня времени оправдываться, сутяжничать. За весной у нас сразу идет осень. Или успеем поправить дело, или уйдем под снег. Так уже бывало со мной.
Он взял ружье и вышел из палатки. Бимбиреков догнал его во дворе.
— Об одном прошу: не бери вину на себя, — сказал Бимбиреков, идя плечом к плечу. — Тут, в нашем краю, на сто верст никто не желает тебе плохого. Со мной поговорил — и точка. Забудь.
— Где у нас карта района Чалого Камня? — спросил Летягин.
— В доме. Сходить?
— Я сам. Догоняй ребят.
Летягин подошел к дому, дверь была заперта. Стряпуха с закопченным котелком тоже подошла к двери.
— Кто там? — спросил Летягин.
— Барышня с дороги крепко спит, — сказала стряпуха.
А Бимбиреков издали крикнул:
— Я вчера московских практикантов привез!
Заинтересовавшись, он вернулся от калитки. Летягин стучал в окно. Послышался сонный голос девчонки:
— Ну подождите! Сейчас…
— Почему со всеми не разбудили? — спросил Летягин.
— Несколько раз стучала — не встает, — с обидой ответила стряпуха.
— Столичная штучка, работать не будет, — сказал Бимбиреков.
Летягин поглядел на часы.
Наконец в узкую щель двери выглянула Галя. Она была не одета и потому смущена, ей хотелось произвести лучшее впечатление.
— С добрым утром! — сказала она, собравшись с духом.
— День добрый, — буркнул Летягин.
Отстранив девчонку, он прошел в комнату, где на шкафу лежали рулоны чертежей. Пока он искал нужную карту, Галя приводила себя в порядок. Ее раздражало молчание Летягина, и она принялась подчеркнуто беспечно болтать:
— Кажется, вы в горы собрались, на фирновые поля? А я перворазрядница по горным лыжам. Дорджа — тоже. Можно с вами?
— Да, это у нас игра, вроде как в снежки кидаться, — не оборачиваясь, сказал Летягин.
— Глупо! — Она пожала плечами.
Она не знала, как себя держать. Все-таки она не только практикантка, но и женщина. Могли бы с этим посчитаться. Но когда из-под рук Летягина упали и раскатились по полу рулоны, она совсем по-детски бросилась их собирать. Летягин наблюдал за ней искоса. Она улыбнулась.
— Кто вы такая, девочка? — спросил Летягин.
— Моя фамилия Устинович. Меня же представил вам вчера Калинушкин.
— Вы того Устиновича дочка? — спросил Летягин.
И Галя сразу повеселела.
— Все думают: в какую глушь загнал отец, не пожалел…
— Я так не думаю.
Но ее больше не смущала суровость начальника.
— А я сегодня плохо спала. В палатке холодно. Дорджа всю ночь полушубок натягивал на голову. Пришлось уступить ему спальный мешок, а самой — сюда. В Москве говорили, что будут спальные мешки.
— Спальных мешков на всех не хватает. К сожалению, студентам пока один на двоих.
— Остроумно!
Летягин не сразу понял, что сказал двусмысленность. А поняв, рассердился.
— Я хотел сказать, здесь в мешках спят по очереди. Понятно? Вы на практику приехали, понятно? Не к теще в гости! Потрудитесь вставать вместе со всеми. И со всеми работать! Работать!
И, на ходу сгибая карту гармошкой, он вышел из комнаты. Глядя ему вслед, Галя засопела от негодования, выбежала на крыльцо.
Солнечное утро ослепило ее. Она зажмурилась, вынула из кармана темные очки, надела. В ушах звучало: работать, работать! Она сняла очки…
