— Живее! Ребята, быстренько! — подгонял их Степаныч.
Они почти бегом заносили цветы, клали их на стулья, шкафы, столы, на пол…
Жанна переоделась, накрасила перед зеркалом губы, вышла и остолбенела: цветы заполнили всю квартиру.
Среди цветов стоял Степаныч, держа в руках туфли на высоких каблуках.
— Иди ко мне, — тихо позвал он.
Жанна подошла, заворожено глядя по сторонам.
Степаныч встал перед ней на колени, взял за щиколотку одну ее ногу, вынул из тапочки и засунул в туфлю.
— Не жмет? — Он подняв на нее полные любви глаза.
Она покачала головой.
Степаныч засунул в туфлю вторую Жаннину ногу, отполз" потеснив одну из корзин. Корзина завалилась набок, он поправил ее.
— Девочка, милая… В моей жизни было мало радости, — сказал Степаныч. — Все время работа, работа, работа… Домой приду — тоска. Я пил с тоски. Потом мне операцию сделали, сказали: "Дальше пить будешь — прободение язвы повторится. Жить хочешь — не ней". Сижу дома на больничном; в окно смотрю и не знаю, хочу я дальше жить или нет. Смотрел, смотрел, потом в сервант залез, всю посуду перебил — легче не стало. Стою посреди квартиры, вокруг все стекла, черепки валяются… Ни пообедать, ни чаю попить, все уничтожил… Я к соседу. Денег занял, пошел тарелки покупать А там ты — в магазине… Такая тоненькая, слабая — дзынь, дзынь… Я как увидел, меня будто из тисков выпустили… Понял — ты спасение мое. Мое сокровище! Смысл жизни в тебе!.. Я не молод, в моей жизни было мало радости, но "может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной". А?.. Это поэт сказал… Я буду носить тебя на руках… Я очень прошу тебя стать моей…
Он не закончил.
На пороге комнаты, осматриваясь с огромным интересом, стоял Боря. Восточные мужчины второпях неплотно прикрыли дверь, потому он смог войти, никого не побеспокоив.
Степаныч встал. Жанна вздрогнула, обернулась.
— Как у вас красиво, — сказал Боря. — Здравствуй, Жанна!
Он подошел к ней, поцеловал. Она радостно ответила на поцелуй.
— Боря, ты здесь лишний, — внезапно охрипшим голосом произнес Степаныч.
— Я знаю!.. Я всегда лишний! — весело ответил Боря. — С момента зачатия!
— Пошел вон!
— Грубые нынче кинорежиссеры, а, Жанна?
Жанна молчала, глядя то на Борю, то на Степаныча.
— Давайте я вас познакомлю, — сказал Боря. — Вот, Жанна, — это мой отец… Да-да… Недавно, после долгих лет разлуки, он вдруг решил повидаться со мной… Благодаря тебе… Как все запутано, правда?.. Спасибо, папа, я встретил Жанну… Спасибо, Жанна, я встретил папу…
— Ненавижу, — сказал Степаныч.
— Какое красивое платье! — восхитился Боря. — Еще один подарок?.. Удивительно, откуда у моего папы-сантехника столько денег?.. А? Жанна, он или инструмент продал — все свои лерки, сальники, заготовки для сгонов, или ограбил кого-то…
— Что?! — не поняла Жанна.
Степаныч давно уже не был сантехником. Но возразить не мог. Не объяснять же ей, что он вор.
— Понимаешь, Жанна, папа был алкоголиком…
— Ты — сантехник? — Жанна обернулась к Степанычу, и такое презрение было в ее глазах, что Степаныч понял, сейчас он убьет сына.
— Слесарь-сантехник, — поправил Боря.
— Падла! — Степаныч бросился на него и стал душить.
— Тарас Бульба!.. Дубль первый! — Боря ударил его ногой в живот.
Степаныч скорчился. Удар был резкий и сильный, хорошо отработанный. Получив еще один удар, Степаныч упал на пол.
Подойдя к Жанне, Боря размахнулся и отвесил ей оплеуху так, что она закачалась на каблуках. Потом он вынул из корзины одну розу и вышел из квартиры.
Жанна кинулась вслед за ним.
— Жанна, любимая, — простонал Степаныч. От боли и от горя сто мутило, в ушах шумело и голова кружилась.
Он медленно поднялся, доковылял до окна и увидел, как девушка его мечты, его богиня пытается бежать, чтоб догнать уходящего сына.
— Жанна! Жанна! — орал Степаныч в открытое окно.
Люди во дворе, слыша этот тоскливый крик, поднимали головы, но, видя искаженное лицо Степаныча, думали, что человек напился и буянит.
Разочарованные, они шли дальше…
19
Поезд шел медленно, все реже стучали на стыках колеса, и наконец на фоне вечных, зимних серых туч и серого асфальта показалось желтое здание вокзала. Приехали.
Поезд остановился. По вагонному коридору перед Леной скакал на костылях лыжник. Лена несла его и свою сумки и лыжи.
У вагона стоял носильщик, он согласился посадить лыжника среди багажа, которым нагрузил свою тележку.
— К торжественной встрече заслуженного мастера спорта… приготовились! Улыбки на лицах сопровождающих!.. Начали!.. Ту-ру-ру! Упа-упа! — дирижировал воображаемым оркестром лыжник. — Не вижу улыбок!
На перроне было скользко. Дул ветер. Лене было холодно.
— Поезд Москва — Сочи отправляется со второго пути! — объявили по радио. — Будьте осторожны!
— Вон! Счастливые к морю едут! — завопил лыжник. — Ура!!!
— Эй, девушка! Слушай, поехали со мной! — крикнул, поднимаясь на подножку, усатый проводник. — Мандарины посмотрим!..
— Мандарины! Мандарины!.. Пеликаны! — подпевал лыжник. — И павлины!..
Навстречу по перрону бежала женщина.
— Сынок! — кричала она. — Как же это тебя угораздило!
— Ра-ра-ра! — отвечал сынок. — Все в порядке, ма-ма!.. Заживет!
Медленно отошел поезд, направляющийся к морю. Лениво начали раскручиваться колеса, поплыли лица людей, устраивавшихся в купе. Лена с улыбкой посмотрела им вслед.
Дома в коридоре лежали забинтованные оленьи рога, стопки книг, чемоданы.
Мать с истерическими интонациями разговаривала по телефону с одной из своих подруг.
Лена заглянула в комнату отца и удивленно остановилась, не найдя на привычном месте аквариумов. Комната была пуста.
— Нашел две двухкомнатные! Себе лучше взял! Я ее даже не видела! Раз-раз, рыб своих подхватил — и привет!.. Теперь какие-то чужие люди открывают дверь своим ключом, ставят картонные коробки…
И словно в подтверждение этих слов мимо Лены, держа в руках две большие картонные коробки, прошла худая женщина в больших очках, похожая на кобру.
— Здрасте, — сказала ей Лена.
Она хмуро кивнула.
— А если в этих коробках клопы? — донесся голос матери.
— Никогда у нас клопов не водилось! — копаясь в коробке, ворчала очкастая. — Это вам под обои посмотреть надо. Дом старый! Ремонт не делали…
Лена ушла в коридор, потом в комнату матери.
— Сколько я испортила себе крови, чтобы мы в эту квартиру въехали! Теперь от нее осталось пепелище!
— Здравствуй, мама, — сказала Лена.
Мать повесила трубку.
— Я все делаю одна! Собираю вещи! Договариваюсь с грузчиками! Они — хамы!.. А у тебя — путешествие! Из киноклуба твоего телефон оборвали, где ты? Что ты?..
— Вы нас задерживаете! — на пороге стояла очкастая. — Собираться так, как вы собираетесь, можно три года!
— Пока я в своем доме, я хотела бы, чтобы мне не хамили! — закричала мать. — Вас сюда еще никто не прописывал! Я буду собираться сколько пожелаю! А вы ставьте вещи и сидите на вашей половине!
— Мы на половину не менялись! Мы менялись на всю квартиру! — у очкастой голос был такой же громкий. — Мы договаривались, что переезд займет два дня!..
— Я с вами не договаривалась! Объясняйтесь с тем, кто вас сюда привел!
Мать захлопнула дверь и сердито сказала Лене:
— Вот!.. Видишь, как я живу!
— Сама ты нахалка! Будешь орать, милицию вызову! — обиженно грозила из коридора очкастая.
— Господи! Сколько у нас барахла! — Мать огляделась по сторонам. — Все это давно пора выбросить!..
Зазвонил телефон. Лена сняла трубку.
— Можно Лену Конкину? — услышала она женский голос.
— Это я.
— Вам звонят из деканата. Срочно зайдите, заберите ваши документы.
— Куда зайти? — Лена не понимала ничего.
— В отдел кадров.
— Зачем?
— Из суда пришла бумага, и вас исключили из института…
Лена повесила трубку, постояла, тупо глядя в окно. Она уже начала забывать, что в ее жизни была буйная ночь в милиции, потом тяжелое утро в суде. Оказывается, штрафа им недостаточно. И то, что хотела забыть она, не забыли другие люди… А в институте только рады были избавиться от слабой студентки…
— Ты есть хочешь? — спросила мать. — У нас хлеба нет. Сходишь?
Лена начала одеваться.
— Вот тебе сто рублей, разменяй, с грузчиками расплачиваться… И приходи быстрей…
Мать постояла, глядя на дочь, будто хотела еще что-то сказать, но промолчала и ушла собирать вещи.
1
Ярко светило солнце. Небо было чистое, голубое. Над морем летали чайки. Им бросали хлеб с пирса девушка и юноша. Оба в джинсах, оба красивые. Чайки с резким криком на лету хватали куски и моментально проглатывали. Когда хлеб кончился, юноша обнял девушку, и они застыли в долгом поцелуе. Над ними кружили птицы, капли помета шлепались на пирс.
