Кондаков попытался подойти к ней, но Лена сразу завопила:
— Стой! Прыгаю!.. Ключи на стол!
Кондаков не двигался.
— Ключи!
На всякий случай Степаныч стоял у стены с поднятыми руками. Ход событий принял совершенно неожиданный и очень интересный поворот. Но он, как человек опытный, знал, пока ситуация не прояснится до конца, лучше демонстрировать свою покорность власти, которую сейчас олицетворял милиционер Кондаков.
— Идите к нам… — ласково позвал Кондаков Лену. — Даю слово офицера — не буду никуда звонить…
— Ключи!
Вздохнув, Кондаков вынул из кармана ключи и бросил на стол.
— К стене! — скомандована Лена.
Вниз смотреть было очень страшно. До синевы в пальцах вцепилась она в перила. Но решимость была. Стоило Кондакову перейти порог, отделяющий комнату от балкона, она бы прыгнула вниз. Из упрямства. От отчаяния и безнадежности все равно никому не нужна…
И Кондаков своим милицейским чутьем понимал: эта — прыгнет.
Он встал у стены недалеко от Степаныча.
— Штаны снимай! — крикнула Лена.
— Чего?
— Снимай!
— Только ради вас! — с улыбкой джентльмена согласился Кондаков. Появилась возможность продемонстрировать свои плавки. Такие красивые…
Он знал, что американские полицейские всегда имеют при себе оружие. Как ему бы сейчас пригодился пистолет, который лежал в родном северном городе, запертый в сейфе.
— Ботинки тоже снимать?
— Да!
Кондаков снял ботинки, штаны перекинул через руку, как официант полотенце, и выпятил с гордостью свои обтянутые плавками крупные гениталии, которые впечатляющим мешочком висели между ног, приглашая Лену заняться более приятным делом, чем сидеть верхом на балконных перилах.
Но Лена не оценила его мужских достоинств.
— Вяжи его! — заорала она Степанычу.
— Давай-давай, — подхватил Кондаков, — еще одна статья, голубчик…
Степаныч колебался:
— А чем вязать-то?
— Ремнем вяжи!
— Ага, понял.
Степаныч забрал у Кондакова штаны, выдернул ремень, вытащил из кармана свой паспорт.
— Ну ты извини… Видишь, как все складывается. Я не виноват… Она сумасшедшая… — он старательно обвязывал ремень вокруг лодыжек Кондакова.
— Все тебе припомню, скотина, — пообещал Кондаков.
— Молчать! Руки за голову! — командовала Лена.
— Не виноват я, — оправдывался Степаныч. — Она и вправду может…
— В ванную его!
— Как?! — Кондаков начал злиться.
— Прыгай!
— Рехнулась, дура!
— В ванную, говорю!.. Руки за голову!
— Прыгай, прыгай, — шептал Степаныч. — Она разобьется — а тебе неприятности…
"Главное — выйти из ее поля зрения", — подумал Кондаков и решил подчиниться. Он знал, что мгновенно распутает ремень и покажет этим…
Прыгать со связанными ногами очень неудобно. Ноги в носках скользили…
Кондаков, как заяц, скакал в направлении ванной, ругаясь и страдая от унизительности ситуации.
Сейчас он распутает узел…
Идиоты. Надо руки сперва вязать, а не ноги…
Степаныч зорко следил, как Кондаков добирался до ванной комнаты. Вот Кондаков у порога, сейчас он пойдет и запрет его…
Лена слезла с перил, потопталась, разминая затекшую правую ногу. Посмотрела на море. Там медленно плыл причудливо раскрашенный иностранный корабль с ярким флагом на корме.
Сделав еще один прыжок, Кондаков хотел развернуться, но поскользнулся на кафеле и потерял равновесие. Падая, он пытался как-то удержаться руками, но руки почему-то не находили опоры, а связанные ноги подгибались, и с высоты своего роста Кондаков сильно ударился головой о торчащее острие горелки газового баллона, стоявшего около унитаза. Голова дернулась от удара и опять опустилась на это же острие.
Степаныч услышал шум, неясный крик и рванулся туда — в ванную…
Лена на балконе пыталась понять, что происходило за стеклом в полумраке гостиничного номера. Но оттуда не доносилось ни звука.
Чайки орали, и море шумело…
Едва слышно где-то играна музыка…
Кондаков лежал на полу.
Глаза его были открыты.
Рядом валялись опрокинутые красные баллоны.
Степаныч постоял над ним.
Кондаков не шевелился.
Тогда, присев на корточки, Степаныч поднял голову Кондакова.
Из разбитого виска по лицу текла тонкая струйка крови.
Степаныч закрыл лейтенанту глаза и осторожно положил его голову обратно на пол между унитазом и биде…
"Здесь была, с нами… — думал он, чувствуя за спиной чье-то невидимое присутствие. — Не того ты взяла… Дура!"
Страха не было. Недоумение и разочарование от того, что все так просто…
И чем больше он смотрел на нелепо вывернутые руки, согнутые в коленях белые ноги мертвого человека, тем сильнее возникало у него желание жить.
И злость.
Злость на свою судьбу, которая всегда все делала наоборот, совершенно не считаясь с его желаниями.
Надо спасать свою шкуру. Чтобы жить, надо бежать из этого опасного места.
Степаныч вскочил и столкнулся с застывшей на пороге испуганной Леной. Он забыл о ней. А она смотрела на лежащего Кондакова, на Степаныча и боялась спросить, что случилось. Хотя понимала… Но не хотела верить.
Степаныч закрыл дверь ванной:
— Одевайся! Быстро!
Закрыв дверь, он отсек от себя это мертвое тело. Все, нет его! Надо уходить. Спасать себя. И эту…
Лена держала шубку в руках, словно забыла, что с ней надо делать. Состояние было такое, будто ее засунули в стеклянную банку, и непонятно, как преодолеть эту прозрачную стену, включиться в окружающую действительность…
Зазвонил телефон. Лена вздрогнула от пронзительного звука…
Степаныч схватил трубку.
Мужской бодрый голос интересовался, чем занимается Кондаков.
— Лейтенант просил не беспокоить, — четко ответил Степаныч. — Он отдыхает…
Если телефон будет звонить опять и звонить долго, его услышат соседи. Они могут насторожиться: раз Кондаков в номере, почему он не отвечает… А нужно время. Чем больше времени пройдет, тем дальше они будут.
Все это молнией пронеслось в мозгу Степаныча.
Он вырвал из аппарата шнур.
Схватив со стола ключ от входной двери, допив остатки вина, чтоб не пропадало, Степаныч толкнул в прихожую Лену, замершую посреди комнаты.
— Иди-иди…
Лена послушно пошла к двери и встала там.
— Это я убила, — сказана она.
— Тихо!
Степаныч сунул ключ в замок, повернул. Еще раз.
Ключ проворачивался в замке.
С одинаковой легкостью он крутился и вправо, и влево. В обе стороны.
По часовой стрелке. Против часовой стрелки…
Замок был сломан.
— Мистика, — пробормотал Степаныч.
Лена постояла за его спиной, потом тихо села на пол, уткнув лицо в колени.
— Тихо. Тихо… Только не шуметь… Тихо, — уговаривал сам себя Степаныч.
Он вынул из кармана полушубка складной нож, сунул его между замком и дверным косяком. Попытался поймать, подцепить язычок замка и прижать его.
Нож соскакивал.
В полушубке стало жарко. Капли пота выступили на лбу и на подбородке.
От отчаяния хотелось завыть. Стон готов был вырваться из горла. Опять! Опять! Но почему!
Степаныч боролся с собой и с дверью. Он ненавидел этот замок. Эту дверь… Плечом он надавил на нее, потом отошел на пару шагов и навалился со всей силы…
Душа старшего лейтенанта Кондакова, ухмыляясь, стояла возле них и с удовольствием наблюдала, как борется за свободу Степаныч. Эта шутка была самая удачная из тех, что ей довелось пережить с Кондаковым.
Стены гостиницы перестали существовать, и душа Кондакова увидела всех находящихся там людей. Люди эти ели, спали, дрались, любили, завидовали, ненавидели, мечтали. Мужчины, женщины, дети. А среди них суетились бесчисленные, как муравьи, подобия людей, напоминающие полипов, устриц, головастиков, хищных рыб, лишайных животных. Эти существа лаяли, блевали, били по зубам, пускали слюни, сосали и терзали друг друга, как совсем недавно, перед приходом Кондакова, терзали друг друга Лена и Степаныч. И вот чем все закончилось…
— Мы ж не виноваты, — устало сказал Степаныч и сел рядом с Леной.
Лена молчала, казалось, она уснула, спрятав лицо.
Душа Кондакова прикоснулась к ней, и Лена увидела вдруг перед собой божественной красоты равнину. Там среди причудливых, сделанных из красных кораллов башен, кавалькада прекрасных, юных всадников ехала по извилистой дороге к источнику вечной жизни. Зрелые гроздья черного винограда сами падали с кустов всадникам в руки, большие яркие бабочки летали над их головами. Лена увидела себя на белой лошади рядом с загорелым юношей. Юноша перебирал струны лютни, и сладкая мелодия убаюкивала и ласкала слух…
Что делать?
