Кристоф Мори - Мольер

Как стать Мольером? Родившись Покленом.

Бракосочетание Жана (достойного отпрыска пикардийских землевладельцев и обойщиков) и Мари (дочери обойщиков в четвертом поколении), состоявшееся 22 февраля 1621 года, удовлетворяло честолюбивым устремлениям обоих семейств. Поклены и Крессе — две династии обойщиков, обосновавшиеся в квартале парижского Рынка, что само по себе признак бесспорного процветания.

Матери Жана Аньес Мазюэль тогда было сорок восемь лет. Белошвейка, торговавшая полотном, пряталась за спину своего мужа; дела и разговоры обойщиков ее не касались. Ее отец и два дяди играли на музыкальных инструментах, ее брат и три племянника были королевскими скрипачами, как и четыре кузена. Вон они, настраивают скрипки: скоро начнутся танцы. Музыка и Поклены неразлучны.

Мать Мари тоже звалась Мари. Она внучка обойщиков, старшая дочь. Овдовев, вышла замуж за обойщика Луи. Здесь все друг друга знают.

Отец новобрачной Луи Крессе небеден, он велит называть себя Луи де Крессе. Он дал за дочерью неплохое приданое — две тысячи ливров, из них тысячу восемьсот звонкой монетой; столько же привнес будущий супруг. О том, чтобы передать торговлю Поклену, не могло быть и речи: дело перейдет к двум его сыновьям, Луи и Гильому, а Марта, младшая дочь, скорее всего, выйдет за обойщика. Однако Луи намеревался отойти от дел, и эта свадьба была для него началом новой жизни. Он стремился к природе. Он любит Париж: «здесь много жителей, красивые дома»[1], однако решил удалиться от него, от его запруженных народом грязных вонючих улиц, от раздражающей медлительности, вызванной заторами от бурной деятельности кишащей толпы. Он предпочитал прогуливаться где-нибудь в Сент-Уане, где летом растут розы и персики.

Дом Поклена стоит на улице Сент-Оноре, напротив фонтана. Вывеской ему служит «Обезьяний домик», образующий угол улицы Вьей-Этюв[2]. Щипец крыши находится над улицей Сент-Оноре, а скат нависает над улицей Этюв. Прямая каменная лестница спускается в подвал, а оттуда в сводчатый погреб. Поверх надстроены три этажа, соединенные между собой винтовой лестницей, в каждом есть спальня и гардеробная. Внешние галереи трех этажей окружают двор с колодцем в центре. В конюшне, вклинившейся в соседний дом, стоят две домашние кобылы.

У дома есть своя история: здесь умер обойщик Мартен Моро. Его вдова Жилетта Данес сдала это место другому обойщику, Жану Констару, который тоже там умер, в 1620 году.

Когда сюда въехал Жан Поклен, ему пришлось выкупить товару на 1516 ливров: лионские шелка, генуэзский бархат, брюссельские обои, фландрское сукно, тафта, кисея, байка, саржа, атлас, креп, златотканая и сребротканая материя, бумазея, лен… Он взял ученика пятнадцати лет, Пьера Француза, чтобы обучать его ремеслу, предоставляя стол и кров. Он ведь и сам был учеником, когда ему было тринадцать. Каждый ремесленник, торговец, мастер своего дела обязан брать на обучение юнцов, чтобы поделиться с ними своими профессиональными секретами и дать им путевку в жизнь.

Одиннадцать месяцев спустя, 15 января 1622 года, оба семейства вновь встретились в церкви Сент-Эсташ, где крестили первенца, Жана Батиста: он родился в семье мещан, заслуженной, богатой, использовавшей свои достижения, деньги, репутацию не для наслаждений, а для процветания и развития. Ткани, пряжу, красители, обойные гвозди и шипы, шнуровку подбирали самую лучшую. Золотая канитель? Ее покупали подешевле, чтобы потом перепродать.

Родись он в аристократической семье, Жан Батист никогда бы не попал на сцену. Родись он на ферме, то никогда бы не побывал в театре и не научился читать. А Жан Батист покажет себя увлеченным зрителем и запойным читателем. Вероятно, что если бы он происходил из семьи актеров (те тоже заключали браки между собой), то не стал бы директором труппы, автором комедий, бытописателем, а кропал бы фарсы или подражал другим. Не стоит забывать и о его кузенах Мазюэлях, которые учат его играть на скрипке, волынке, лютне и теорбе.

В 1622 году Людовик XIII и Анна Австрийская были в отчаянии от того, что не имеют наследника. Король отправился сражаться с протестантами и под этим предлогом отдалился от жены, которая действовала ему на нервы. Он примирился с ней только в декабре. Между тем он старался объединить страну, сделав своим советником Армана Жана дю Плесси де Ришелье, для которого добился кардинальской шапки от папы Григория XV. В следующем году король выстроил себе небольшой охотничий домик в Версале. «В первый понедельник апреля 1625 года» начались захватывающие приключения «Трех мушкетеров». Современному читателю следует обратиться к Александру Дюма, чтобы понять первую четверть того сложного века бесконечных заговоров и бесчеловечных приговоров, когда выстраивалась Европа, а в бурлении идей вычерчивались контуры стран, оформлялись их культура и язык.

Поклены процветали: еще два сына (Луи и Жан), новый дом на углу улицы Сент-Оноре за арендную плату в 850 ливров, новый ученик — семнадцатилетний юноша. Жану Батисту было четыре года, когда умер его дед Жан Поклен. «Оба его деда торговали сукном подле ворот Святого Иннокентия»[3]. Луи Крессе оказал на него большее воздействие.

Политика стремилась изменить материю и дух, по-своему вылепить людей. Поколение дедов еще помнило Религиозные войны и Нантский эдикт[4].

После Варфоломеевской ночи прошло только тридцать семь лет… Словно стремясь стереть память о ней, католики рьяно взялись за дело, плодя новые монастыри и образцовые заведения, которые сделают XVII век «блестяще христианским».

Анри де Леви, герцогу де Вантадуру, генеральному наместнику короля в Лангедоке, пришла в голову гениальная мысль объединить в единую сеть добрые души, склонные к евхаристическому благочестию и «благотворительности в больницах, тюрьмах, состраданию к страждущим, неимущим, всем нуждающимся в помощи». Благочестие и самоотверженность неразрывны. Но даже самые лучшие намерения на свете, пусть и согласующиеся с Евангелием, можно извратить, если надо «следить за тем, чтобы магистраты наблюдали христианский порядок и соблюдение эдиктов еретиками, улаживать тяжбы и ссоры по взаимному согласию, избавлять людей от греха, обуздывать пороки, насколько возможно, наконец, защищать всё, что ни делается во славу Божию». Родилось братство Святого Причастия и Алтаря. Оно собиралось каждый четверг, чтобы заниматься благотворительностью, дискутировать и принимать меры к тому, чтобы привести общество в Град Господень.

Жан Батист относился к религии, как все дети его возраста. Он обучался катехизису, участвовал в крестных ходах, следил за церковным календарем и ежегодными праздниками, благодаря которым около шестидесяти дней в году были нерабочими: Рождество, Крещение, Сретение, день перед Великим постом, Святая неделя, Пасха, Вознесение, Троица, день Иоанна Крестителя…[5]

Луи Крессе осуществил свою мечту о природе и перемене образа жизни, купив в Сент-Уане небольшое имение, расположенное на главной улице, ведущей в Сен-Клу. Выложив 2075 ливров, он оказался владельцем фруктового сада, огороженного стеной. К залу на первом этаже примыкала кухня, а на втором этаже помещались две спальни. Наверху был большой чердак. Луи был вдовцом, но поставил в своем доме семь кроватей, три детских стульчика на кухне, ореховый стол с резными ножками, дамские стулья, обитые гобеленами кресла, ореховые табуреты, обтянутые золоченой кожей… Он накупил картин (на стенах висело целых тринадцать) и фаянсовых безделушек, приобрел венецианское зеркало. Этот загородный дом был отрадой для детей, которые часто туда наведывались.

Он также унаследовал двенадцать арпанов земли в Митри-Мори, которыми должен был владеть совместно со своими тремя сестрами. Лучше было бы объединить эти земли, выкупив их доли. Этого так и не произошло из-за бумажной волокиты, что раздражало старика, который любил улаживать дела по-быстрому и в добром согласии. Когда он давал деньги в долг, то не всегда требовал расписку. Как, например, у девицы Филиппы Ленорман, которая жила на улице Перль у своих друзей Бежаров, а ее отец Пьер служил принцу Конде (носил его мантию). Но как только речь заходит о правах, он требует, чтобы всё было изучено до тонкостей, пусть даже для этого придется затеять тяжбу, как вышло со стеной, разделяющей его сент-уанские владения и имение его соседа Антуана де Ломени.