Орнифль (после короткой паузы). Вы на редкость умны, Ариана. Но я не люблю, когда меня вынуждают над чем-то задумываться. Жизнь надо принимать легко, не размышляя. Поезжайте-ка лучше на бал, чем толковать о моей душе! Я с этой особой не в ладах. (Берет ее руку, целует, помогает графине встать.)
Графиня (встав, мягко). Но ведь у Клоринды все пропорции безупречны, с точностью до миллиметра. Золотое сечение!
Орнифль. Да. Но кроме пропорции нет ровным счетом ничего. А обозревать совершенные формы тоже надоедает. Ощущаешь себя туристом, недостает лишь фотоаппарата. (Поворачивает ее лицом к себе.) Послушайте, куда это вы клоните? Вы мне все уши прожужжали про эту девицу, с которой я больше не желаю вам изменять! Я знаю, по части взаимопонимания и предупредительности мы с вами исключительная пара. Но не будем все же потворствовать друг другу до омерзения. Адюльтер требует хоть минимума условностей.
Графиня. Я примирилась с вашим легкомыслием, но мне неприятна ваша жестокость.
Орнифль. Но ведь это одно и то же.
Графиня. Клоринда хотела покончить с собой потому, что она ждет от вас ребенка. Вы это знали?
Орнифль (на какое-то мгновение задумывается, потом, закуривая сигарету, спокойно). У нее есть хороший врач?
Графиня (быстро взглянув на него, мягко). В самом начале нашего супружества я была еще очень молоденькая и глупенькая и к тому же бесконечно вами восхищалась! Меня вы тоже, помните, как-то раз спросили, есть ли у меня хороший врач.
Орнифль (после непродолжительного молчания, просто). Я не выношу детей. И я не считал необходимым умножать на нашей земле число прохвостов, подобных мне. К чему этот запоздалый упрек? Поезжайте лучше на бал! Мы рождены, чтобы кружиться в вихре танца.
Графиня. И вы не боитесь когда-нибудь пожалеть о том, что, кружась в танце, лишь скользили по жизни?
Орнифль. Я знаю господа бога. Он, бесспорно, уже заготовил для меня кару. Он терпеливо оттачивает острие молнии, которая меня поразит, или смазывает оси колесницы, к которой в назначенный срок я буду прикован. В тот день я никому не стану жаловаться на свою судьбу. Я расплачусь сполна за все радости, которые я вкусил. Впрочем, я уверен: цена будет непомерно высокой. (Подходит к ней.) Уверяю вас, Ариана, нам с вами не пристало вести подобный разговор… Это уже начинает походить на мелодраму. В этой роли я смешон. Оставим это! Сознание нелепости этой роли причиняет мне невыносимую физическую боль!
Графиня. А вы научитесь это переносить. Я не раз думала о том, что вы были бы гораздо лучше, если бы не так боялись показаться смешным.
Орнифль. Я такой, какой есть. Мы оба и без того по горло заняты своими развлечениями, недостает только, чтобы мы еще занимались моим воспитанием. Если у Клоринды родится ребенок, у него не будет отца. Судите сами, какой из меня отец? Не можете же вы всерьез хотеть, чтобы мы с вами разошлись и я женился на этой дуре? Это было бы чудовищно несправедливо.
Графиня. По отношению к кому?
Орнифль (с притворной горячностью, усиливающейся по мере того, как он приводит аргумент за аргументом). Прежде всего, по отношению ко всем другим девицам, на которых я не женился. Вы и сами понимаете, что при моем образе жизни я наплодил кучу внебрачных детей, кое-кто из них, возможно, уже учится в Политехническом институте. С моей стороны было бы весьма несправедливо и даже гнусно, начни я вдруг заботиться только об этом ребенке. Потом, это было бы так же несправедливо по отношению к вам, Ариана, хотя мы с вами ни разу об этом не говорили. Я не выношу того серьезного тона, который мы с вами взяли, но что поделаешь — впервые в жизни поговорю с вами серьезно. Клоринда долго не решалась стать моей любовницей — из-за вас. Она вас боготворила. Мне пришлось целых два месяца дарить ей букетики фиалок и встречаться с ней в кондитерской Рюмпельмайера, точно какому-нибудь юнцу, прежде чем она согласилась оторваться от своих спасительных пирожных и последовать за мной в более укромное местечко. Эти укоры совести, против которых, признаюсь, я в ту пору отчаянно воевал, появились у меня позже, чем у нее, но так или иначе они налицо. (Лицемерно.) Уж если хотите знать, я порвал с ней из желания быть верным вам. Мы обязаны были принести эту небольшую жертву — дань восхищению, которое вы внушаете Клоринде.
Графиня (мягко). Вы заставили меня жестоко страдать, Жорж, но я продолжала вас любить. Однако, думаю, что моей любви пришел бы конец, если бы вы заслужили мое презрение.
Орнифль. Презрение? Сразу же громкие слова! (Улыбается, в глубине души чрезвычайно довольный, что она ему не верит.) Вам не нравится, когда я облачаюсь в тогу жертвенности и чести? А считалось ведь обычно, будто серое мне к лицу.
Графиня. Я примирилась с тем, что вы легкомысленны и жестоки, даже злы. Но, простите меня, лицемерия я не вынесу.
Орнифль (снова став самим собой, с улыбкой). Еще одно громкое слово! Необходимо время от времени, хотя бы для видимости, отдавать дань добрым чувствам, дорогая, а не то честные люди побьют нас каменьями. Ничто не внушает им такого страха, как правда. Но я готов признать, что не должен был разыгрывать эту маленькую комедию перед вами. Хотите начистоту? Судьба Клоринды и ее сосунка, родит она его или нет, мне совершенно безразлична. Я готов оказать ей помощь как в том, так и в другом случае, если ей понадобятся деньги. Вот и все. Одно время эта девушка олицетворяла для меня наслаждение, но это время давно прошло, и я намерен искать наслаждений в другом месте. Вот и вся моя мораль. Развлекаться и без того нелегко — вот уже два столетия, как люди утратили этот секрет; в наши дни все толкает нас к серьезному, а если еще позволить себе всякие укоры совести!.. Заметьте, я и себя подвергаю риску. Кто знает, вдруг завтра вместо тюбика с люминалом Клоринде придет на ум купить автоматический револьвер и, нажав на спуск, одним движением своего прелестного пальчика выпустить мне в голову шесть пуль. Любой суд под аплодисменты публики вынесет ей оправдательный приговор, и, по всей вероятности, это будет справедливо. Таким образом, наши с ней шансы равны. Поезжайте на бал, Ариана, и не занимайтесь больше моими делишками. Мне очень жаль, что бестактность этой юной особы заставила вас тревожиться. (Целует ей руку, провожает к двери.) Право, вы прелесть и к тому же единственная женщина, которая меня не разочаровывает. Хотел бы я знать, почему только я вам изменяю?
Графиня (тихо). Я не выношу вашей учтивости, Жорж. Вы мне гораздо больше нравитесь, когда хлопаете по животу своего приятеля Маштю.
Орнифль (со смехом). Вы вдруг возлюбили плебс? А сколько вы меня корили за вульгарность моего друга Маштю.
Графиня. Сегодня вечером я вдруг поняла, что в этой вульгарности есть что-то человечное.
Орнифль. Ну вот! Теперь мы перешли на философию! Что за пустая трата времени! Скорее поезжайте на бал! (Ласково, но уже с некоторым раздражением подталкивает ее к дверям.)
Графиня. Мне вовсе не хочется танцевать, уверяю вас. Это очень серьезно, Жорж, впервые в жизни я боюсь в вас разочароваться…
Орнифль. Из-за этой истории?.. Смешно! Мы с вами оба смешны! Но вы подали мне идею… (Зовет.) Мадемуазель Сюпо!..
Мадемуазель Сюпо тут же является на зов.
Позвоните, пожалуйста, господину Маштю. Если он не у себя дома, пусть его отыщут, где бы он ни был… и попросят немедленно приехать ко мне.
Мадемуазель Сюпо. Хорошо, мсье. (Уходит.)
Графиня. При чем тут Маштю?
Орнифль. Колумбово яйцо, дорогая! Достаточно разбить скорлупу с одного конца, и яйцо будет держаться. Надо было только до этого додуматься. Эта шутка сомнительного свойства не перестает удивлять мир. В конце концов, чего вы добиваетесь? Чтобы ваша молоденькая протеже была пристроена и чтобы впоследствии кто-нибудь покупал ее сыну буквари? И тут достаточно, по обыкновению, позвать Маштю. Маштю всегда все улаживает!
Графиня. Я вас не понимаю. Что может сделать Маштю?
Орнифль. Моя дорогая, господь бог позволяет нам потихоньку подличать по мелочам. Но у него нежное сердце, и, опасаясь, как бы мы не натворили бед, он подчас без нашего ведома старается подстелить соломки, чтобы мы, кувыркаясь, не свернули себе шею. Вы, видно, не знаете, что вот уже полгода Маштю безумно влюблен в Клоринду? Что он совсем потерял из-за нее сон и дважды умолял ее выйти за него замуж? Разумеется, меня все это крайне бесило, я даже грозился надавать ему по шее. Я был неправ. Страсть Маштю — это и есть промысел божий, и теперь я буду только приветствовать его ухаживания. Вот и все.
