Вейслинген. Я не знаю, что мне сказать.
Епископ уходит.
Входит Франц.
Франц. Адельгейда ждет вас. Она нездорова. И все-таки она не хочет отпустить вас, не простившись.
Вейслинген. Идем.
Франц. Мы в самом деле едем?
Вейслинген. Сегодня же вечером.
Франц. Я чувствую себя так, будто расстаюсь с белым светом.
Вейслинген. Я тоже, и притом еще не знаю, куда после этого попаду.
Адельгейда. Прислужница.
Прислужница. Вы бледны, госпожа моя.
Адельгейда. Я не люблю его и все-таки хотела бы, чтобы он остался. Видишь ли, я могла бы жить с ним, хотя сейчас и не хочу за него замуж.
Прислужница. Вы думаете, он уедет?
Адельгейда. Он пошел проститься с епископом.
Прислужница. После этого он очутится в тяжелом положении.
Адельгейда. Что это значит?
Прислужница. Что вы спрашиваете, госпожа моя? Вы подцепили на крючок его сердце, — если он захочет сорваться с него, он сам истечет кровью.
Адельгейда. Вейслинген.
Вейслинген. Вы нездоровы, сударыня?
Адельгейда. Что вам до того? Вы покидаете нас, покидаете навсегда. Зачем же спрашивать, живы ли мы или умираем?
Вейслинген. Вы ошибаетесь во мне.
Адельгейда. Я принимаю вас за то, за что вы себя выдаете.
Вейслинген. Наружность обманчива.
Адельгейда. Значит, вы хамелеон?
Вейслинген. Если бы вы могли заглянуть в мое сердце!
Адельгейда. Прекрасные вещи открылись бы моим глазам!
Вейслинген. Конечно! Вы увидели бы там ваш образ.
Адельгейда. В каком-нибудь углу, рядом с портретами умерших родственников. Прошу вас не забывать, Вейслинген, что вы говорите со мной. Лживые слова ценны только тогда, когда они служат личиною для наших дел. Замаскированный, которого можно узнать, играет жалкую роль. Вы не отрицаете ваших поступков, но говорите противоположное им. Что же мне думать о вас?
Вейслинген. Что хотите! Я слишком измучен тем, что я есть, и мне все равно, за что меня можно принять.
Адельгейда. Вы пришли проститься?
Вейслинген. Позвольте мне поцеловать вашу руку, и я скажу вам: «Счастливо оставаться». Вы напоминаете мне! Я не сообразил… я в тягость вам!
Адельгейда. Вы ложно истолковали мои слова: я хотела помочь вам уйти. Ведь вы хотите уйти?
Вейслинген. Скажите лучше, что я должен. Если бы меня не увлекали рыцарский долг и честное слово…
Адельгейда. Подите! Подите! Рассказывайте это девочкам, которые читают о рыцаре Тейерданке и мечтают о таком муже. Рыцарский долг! Детская игра!
Вейслинген. Вы этого не думаете.
Адельгейда. По чести, вы притворяетесь! Что вы обещали? И кому? Человеку, который не признает своего долга перед императором и государством, и притом в то мгновение, когда он взял вас в плен и тем самым поставил себя вне закона. Говорить о долге, когда долг этот есть не что иное, как насильственно вынужденное обещание! Разве законы наши не освобождают от таких клятв? Рассказывайте это детям, которые верят в Рюбецаля. За этим скрывается другое. Стать врагом государства, врагом покоя и счастья граждан! Враг императора! Помощник разбойника! Ты, Вейслинген, с твоей нежной душою…
Вейслинген. Если б вы его знали…
Адельгейда. Я отдаю ему должное. У него высокая, неукротимая душа. Именно поэтому — горе тебе, Вейслинген! Иди и готовься стать его рабом. Ты приветлив, мягок…
Вейслинген. И он также.
Адельгейда. Но ты уступчив, а он — нет. Он увлечет тебя незаметно, ты станешь рабом дворянина, ты, который мог бы быть владыкою князей. Впрочем, бесчеловечно внушать тебе отвращение к будущему твоему состоянию.
Вейслинген. Если б ты могла почувствовать, с какой любовью он меня встретил!
Адельгейда. С любовью! Ты это ему ставишь в заслугу! Но ведь это был его долг. Да и что бы ты потерял, если бы он был суров? Мне это было бы даже приятнее. Человек столь высокомерный, как он…
Вейслинген. Вы говорите о враге вашем.
Адельгейда. Я говорила о вашей свободе. И вообще не знаю, зачем вмешалась в это дело. Прощайте!
Вейслинген. Еще одно мгновение. (Берет ее руку и молчит.)
Адельгейда. Вы имеете сказать еще что-нибудь?
Вейслинген. Я должен удалиться.
Адельгейда. Так идите.
Вейслинген. Я не могу.
Адельгейда. Вы должны.
Вейслинген. И это ваше последнее слово?
Адельгейда. Ступайте, я больна и очень не кстати.
Вейслинген. Не смотрите на меня так.
Адельгейда. Ты хочешь быть нашим врагом, а мы должны тебе улыбаться? Уходи!
Вейслинген. Адельгейда!
Адельгейда. Я ненавижу вас.
Входит Франц.
Франц. Господин мой! Епископ зовет вас.
Адельгейда. Идите! Идите!
Франц. Он просит вас прийти поскорее.
Адельгейда. Идите! Идите!
Вейслинген. Я не прощаюсь, я еще увижу вас.
Уходят.
Адельгейда. Еще увидит меня? Ну, это мы посмотрим! Маргарита, когда он придет, откажи ему. Я нездорова, у меня голова болит, я сплю. Откажи ему. Если можно еще завоевать его, то только этим путем.
Вейслинген. Франц.
Вейслинген. Она не хочет меня видеть?
Франц. Надвигается ночь. Седлать ли коней?
Вейслинген. Она не хочет меня видеть?
Франц. Когда вы прикажете подать коней, ваша милость?
Вейслинген. Уж слишком поздно. Мы остаемся здесь.
Франц. Слава тебе, господи! (Уходит.)
Вейслинген. Ты остаешься? Будь настороже — искушение слишком велико. Конь мой заартачился, когда я хотел въехать в ворота замка. Мой добрый гений преградил ему путь — он знал опасности, которые меня здесь ждали. Но все-таки было бы несправедливо бросить дела епископа, которые я оставил неоконченными, — их надо привести хотя бы в такой порядок, чтобы преемник мой мог начать там, где я кончил. Все это я могу сделать, не изменяя Берлихингену и нашему союзу. Потому что они не должны меня здесь задержать. Все-таки было бы лучше, если бы я сюда вовсе не приезжал. Но я уеду — завтра или послезавтра.
Гец. Зельбиц. Георг.
Зельбиц. Вы видите, сбылось все, что я предсказывал.
Гец. Нет! Нет! Нет!
Георг. Поверьте — я говорю вам чистую правду. Я выполнил ваше приказание, надел камзол бамбергца, захватил его пропуск и, чтоб заработать на еду, взялся проводить рейнекских крестьян до Бамберга.
Зельбиц. Переряженным? Это могло бы худо обернуться.
Георг. Я и сам так думаю, когда уже это позади. Рейтар, который загадывает вперед, далеко не уедет. Я прибыл в Бамберг и уже в гостинице услышал рассказ о том, что Вейслинген помирился с епископом. Много говорят и о его женитьбе на вдове фон Вальдорфа.
Гец. Сплетни!
Георг. Я видел, как он вел ее к столу. Она хороша, по чести, она очень хороша. Мы все ей поклонились, и она поблагодарила нас, он кивнул головою и, казалось, был очень доволен. Они прошли мимо, и народ шептал: «Прекрасная чета!»
Гец. Это возможно.
Георг. Слушайте дальше. Когда он на другой день пошел к обедне — я улучил мгновение. С ним был лишь один отрок. Я стоял внизу у лестницы и тихо сказал ему: «Два слова от вашего Берлихингена». Он был поражен, на лице его я прочел признание вины, у него едва хватило духу взглянуть на меня, — на жалкого юношу-рейтара.
Зельбиц. Значит, совесть его была еще ниже, чем твое звание.
Георг. «Ты бамбергский?» — спросил он. «Я привез привет от рыцаря Берлихингена, — сказал я, — и должен узнать…» — «Приходи завтра поутру в мои покои, — сказал он, — мы продолжим беседу».
Гец. Ты пошел?
Георг. Да, я пошел и долго-долго ждал в прихожей. Толпы шелковых пажей оглядывали меня спереди и сзади. Я думал — смотрите себе. Наконец меня ввели к нему, он казался рассерженным. Мне это было безразлично. Я подошел к нему и изложил то, что мне было поручено. Он представился страшно разгневанным — как человек, который испугался и не хочет, чтобы это заметили. Он удивился, что вы передаете поручения с мальчиком-рейтаром. Это рассердило меня, и я сказал, что есть лишь две породы людей — честные и негодяи, а я служу Гецу фон Берлихингену. Тогда он начал болтать всякий вздор, из которого следовало, что вы напали на него врасплох, что у него нет обязательств по отношению к вам и что он не желает иметь с вами никакого дела.
