Дуэт Феликса и Эмиля:
ФЕЛИКС. Чудеса всё же есть!
Спасена моя честь!
И, отбросивши лесть,
Говорю - я твой тесть!
Но теперь зритель ждёт,
Свечи ламповщик жжет...
Славы час настает.
Ну - Башмачник - вперед!
ЭМИЛЬ. Вот удача, успех!
Кому плачь, кому смех!
И наследство не грех
Поделить не на всех!
Ах, какой маскарад,
Всем наследника мат!
Рынок, площадь и сад -
По бульвару - назад!
(Оба уходят направо).
Дюпре, потом барон.
ДЮПРЕ. (Входя в среднюю дверь). Итак, дело разошлось, они все разъехались по домам... Жаль, очень жаль, тут бы перепало и на мою долю... но какая мысль: этот бедняк Феликс, ему бы это было кстати... да и он, сумасброд, чего доброго, не захочет, он так важничает своим небывалым талантом; он, пожалуй, скажет, что гордость артиста не должна унижаться. Вздор, во что бы то ни стало, я его уговорю...час еще не прошел.
БАРОН. (Входя и затворяя осторожно дверь). Он один...
ДЮПРЕ. Куда же он девался?
БАРОН. Господин нотариус...
ДЮПРЕ. Как, это вы, барон? Вы еще здесь...
БАРОН. Тише...
ДЮПРЕ. Что это такое?
БАРОН. Моей супруге сделалось дурно, я её отправил в ближайший магазин... а потом мне пришла мысль, то есть не мне, а моей жене, - она женщина с большим умом и без малейшего предрассудка...
ДЮПРЕ. Как же это пришла мысль, когда ей сделалось дурно?
БАРОН. Нет, это, разумеется, прежде. Ну, скажите, любезный господин Дюпре, как вы находите это условие нашего предка?
ДЮПРЕ. Да так же, как и вы, нахожу его странным, смешным.
БАРОН. Нелепым, обидным, особенно с первого взгляда... вы видели, что я первый восстал против него... но если разобрать хладнокровно, то эта мысль очень оригинальна... Я, признаюсь, люблю умные шутки.
ДЮПРЕ. Как, уж не хотите ли вы?..
БАРОН. Чёрт возьми... кто-то идет. (Прячется). Т-сс, не говорите обо мне...
Дюпре и Дероше.
ДЮПРЕ. Как, вы возвратились?
ДЕРОШЕ. Извините, милостивый государь, я должен возвратиться. Размышляя дорогой о завещании нашего почтенного предка, я нашел то, чего обыкновенные умы не могли в них найти: именно - идею философическую. Вы понимаете эту глубокую идею?
ДЮПРЕ. Стало быть, вам угодно...
ДЕРОШЕ. Не из возмездия, которое он назначает... Нет, ей-богу, мне его не нужно.
ДЮПРЕ. Как, вы отказываетесь от такого богатства?
ДЕРОШЕ. О, нет, я не говорю, чтоб совсем отказывался, но если бы я принял, то это только для большого распространения моих сочинений на пользу нравственности. Надо быть справедливым: Диоген ходил в лохмотьях, так для чего же мне не надеть шутовского кафтана с принадлежностями?
ДЕРОШЕ. Идут... пожалуйста, обо мне ни слова. (Прячется).
Те же и Мерлюш.
ДЮПРЕ. Ну, еще один.
МЕРЛЮШ. Господин нотариус, это я... Мой приход, верно, не удивляет вас... вы, без сомнения, заметили давеча по моему лицу, что у меня был коммерческий расчёт: я нарочно притворился рассерженным, чтоб у меня не перебили... Они все ушли... Счастливый путь. Ведь это все дворянчики, люди нынешнего воспитания; они ведь не сами нажили своё богатство, но я, другое дело... Не правда ли, что я сам живой покойник...я также начал свою торговлю с мелочной лавки, также обязан всем своему трудолюбию, и то сказать: для чего же не потешить старика? Чудак-покойник пошутил немножко, но это богатая шутка, и не лучше ли прогуляться шутом, нежели прогулять не шуточное наследство?
ДЕРОШЕ. (Выходя; Мерлюшу). Жаль, господин фабрикант, но вы опоздали, я пришёл прежде вас...
БАРОН. (Выходя; Дероше). А я прежде вас, господин сочинитель.
МЕРЛЮШ. Ай, ай, ай! Как, господа, и вы не краснеете?
ДЕРОШЕ. Барон, и вам не совестно?..
БАРОН. Журналист говорит о совести!
ДЕРОШЕ. С вашим знанием...
БАРОН. А вы, с вашей нравственностью...
МЕРЛЮШ. Что ж это такое, все мои надежды лопнут, как мыльный пузырь... Нет, я не уступлю.
БАРОН и ДЕРОШЕ. Я тоже не уступлю.
Те же и госпожа Рапе.
РАПЕ. Не уступлю, никому не уступлю. Мой сын соглашается.
МЕРЛЮШ. Уж поздно!
РАПЕ. Как поздно?
БАРОН. Я первый пришел... Это платье моё.
ДЕРОШЕ. Нет, моё!
МЕРЛЮШ. Нет, моё, моё!
РАПЕ. Моё, моё, моё! Ни за что не отдам, я сама готова надеть, коли на то пошло.
Я ПЕРВЫЙ!
БАРОН. Я первый!
ДЕРОШЕ. Нет, не уступлю!
БАРОН. Я все решил...
РАПЕ. И я решила!
МЕРЛЮШ. Я так покойника люблю...
РАПЕ. А я всегда его любила!
БАРОН. Уверен я, что можно мне
По праву моего рожденья...
МЕРЛЮШ. Мы все Мерлюши, так что не
Кичитесь вы происхожденьем!
БАРОН. Поймите, вам он не к лицу!
МЕРЛЮШ. А вам вообще не по размеру!
РАПЕ. Так и дала бы наглецу!
ДЕРОШЕ. (В сторону). Чертовка, старая мегера!
ДЕРОШЕ. Ах, полно спорить, господа!
Как низко нравственность упала...
Вот вы, ведь вы уже в годах...
РАПЕ. А вас вообще здесь не стояло!!!
БАРОН. Я первый!
ДЕРОШЕ. Нет, не уступлю!
БАРОН. Я всё решил...
РАПЕ. И я решила!
МЕРЛЮШ. Я так покойника люблю!
РАПЕ. А я всегда его любила!
ДЮПРЕ. (Поднимая крышку). Позвольте, позвольте, господа, его здесь нет.
ВСЕ. Его нет. Что ж это значит?
РАПЕ. Это дневной грабёж.
ВСЕ. Кто ж его взял?
Те же и Эмиль.
ЭМИЛЬ. Я.
ВСЕ. Вы?!.
ЭМИЛЬ. Я должен был отдать его наследнику.
ВСЕ. Наследнику?
ЭМИЛЬ. Скромнейшему из всех, тому, которого вы презирали, и который в точности исполнил завещание.
МЕРЛЮШ. Как, этот актёр?
БАРОН. Этот фигляр?
РАПЕ. Паяц?
ДЮПРЕ. Объясните, пожалуйста.
ЭМИЛЬ. Я провожал его, он публично прошёл через все те места, которые назначены в завещании; теперь я оставил его в театре, где публика ожидала его с шумным нетерпением.
ДЕРОШЕ. Постойте, постойте, тут недоразумение.
БАРОН. Это обман.
МЕРЛЮШ. Мы протестуем.
РАПЕ. Я сама буду судиться.
ДЮПРЕ. Час прошёл, господа... Я объявляю торжественно, что Сен-Феликс Лавердьер выполнил все условия завещателя: он менее всех показал гордости и должен получить наследство.
ЭМИЛЬ. Вот он, вот он торжественно возвращается.
БАРОН. Я воображаю, как он заважничал.
МЕРЛЮШ. Теперь, я думаю, к нему и приступа нет.
Те же, Сен-Феликс и Жульета.
ДЮПРЕ. (Идёт к нему и останавливается). Что же это?
ДЮПРЕ. Что это? Какая мрачная физиономия!
ЖУЛЬЕТА. Ах, я прошу, вас, господин нотариус, помогите мне привести его в чувства. После каждого провала с ним случается такое. Он приходит в самое мрачное расположение духа, и мне стоит больших трудов вернуть ему хорошее настроение.
СЕН-ФЕЛИКС. Хвала Богам... за твёрдость враждованья.
ЖУЛЬЕТА. Слышите, он опять заговорил словами из какой-то своей роли.
СЕН-ФЕЛИКС. (Сложа руки и повесив голову проходит на авансцену).
Хвала богам в бедах превыше упованья.
Так, небо, честь тебе за твёрдость враждованья.
ДЮПРЕ. Что с тобой, что случилось?
СЕН-ФЕЛИКС. Ошикан, освистан, осмеян, уничтожен.
ЭМИЛЬ и ДЮПРЕ. Может ли это быть?
СЕН-ФЕЛИКС. О, я знал, что публик выйдет из терпенья; посадите себя на её место и поставьте другого на моё, то же бы вышло. Да и вы, чёрт возьми, какой дорогой меня повели: я сделал крюку по крайней мере целые две версты... Прибегаю, запыхавшись, выхожу на сцену, только разинул рот: первая нота соскочила, вторая сорвалась, третья остановилась в горле... публика поднялась, у меня опустились руки, оркестр замолчал, и начался адский крик, шиканье, шум... Я сначала устоял, как и всегда, но вдруг посыпались на меня, вместо лавров, апельсины и лимоны, горькие плоды обманутых надежд.
