Джек Лондон
Рассказ укротителя леопардов
Глаза его неизменно хранили мечтательное отсутствующее выражение, и это, в связи с печальным, мягким, как у девушки, голосом, говорило о какой-то глубокой и безысходной меланхолии. Он был укротителем леопардов, но по его внешнему виду никак нельзя было этого предположить. Повсюду, где бы он ни проживал, его профессиональная обязанность заключалась в том, что в присутствии многочисленной публики он входил в клетку с леопардами и щекотал нервы этой публике путем разнообразных опасных фокусов с хищными зверями, причем вознаграждение, получаемое им от директора, всегда было пропорционально страху, испытываемому зрителями.
Как я уже заметил, он нисколько не походил на укротителя. Это был узкогрудый и узкоплечий человек довольно анемичного[1] вида, который, казалось, всегда был подавлен не столько безысходным горем, сколько мягкой и сладостной печалью, тяжесть которой он тоже нес мягко и нежно.
В течение целого часа я пытался выудить у него какой-нибудь интересный рассказ, но в конце концов пришел к заключению, что он абсолютно лишен фантазии. Если верить ему, то ничего романтичного, рискованного, отважного и страшного не было в его профессии. Ничего, кроме серого однообразия и беспредельной скуки.
Львы? О да! С ними ему тоже приходилось иметь дело. Это чепуха! Самое главное — быть всегда трезвым. Любой человек с обыкновенной палочкой в руках может укротить льва. Он лично однажды в полчаса укротил льва. Надо уметь вовремя ударить его по носу и, когда лев опускает голову, умело отставить ногу. Когда же лев нацеливается на ногу, надо быстро отвести ее назад и снова ударить его по носу. Вот и все!
С тем же мечтательным выражением в глазах и говоря мягким голосом, он показал мне свои рубцы и шрамы. У него было много ран; одну он получил совсем недавно. Разъярившаяся тигрица ударила его лапой по плечу и разодрала мясо до самой кости. Я увидел аккуратно заштопанное место на пиджаке, куда пришелся отчаянный удар. Правая рука от пальцев до локтя так пострадала от когтей и клыков, что казалось, будто она побывала в молотилке.
— Но все это пустяки, — сказал он мне. — Вот только старые раны надоедают в дождливую погоду. С ними приходится возиться…
Вдруг его лицо прояснилось, точно он вспомнил что-то очень интересное, и я сразу понял, что ему так же хочется рассказать какую-то историю, как мне послушать.
— Я думаю, вам уже не раз приходилось слышать рассказы об укротителе львов, которого ненавидел какой-нибудь враг его?
Он помолчал и с задумчивым видом поглядел на больного льва, лежавшего в клетке напротив.
— У него зубы болят, — пояснил он мне. — Ну, так вот, слушайте! Самый шикарный номер одного укротителя заключался в том, что он вкладывал голову в пасть льва. Человек, ненавидевший его, терпеливо посещал каждое представление в надежде, что рано или поздно лев загрызет укротителя. Человек этот следовал за цирком по всей стране. Годы шли; он старел, старел укротитель львов, старел и лев. И, наконец, в один прекрасный день враг дождался своего: он увидел, как лев сомкнул челюсти так, что не потребовалось помощи врача, — чистая была работа!
Рассказчик поглядел на свои ногти с таким видом, который можно было бы назвать критическим, если бы в нем не сквозило столько безысходной печали.
— Да, — вдруг заговорил он, — вот это я называю терпением, и это вполне в моем духе. Но это не было в духе одного парня, которого я тоже в свое время знавал. Это был маленький, худенький французик, который занимался жонглерством и шпагоглотанием.
Он называл себя де Биллем, и у него была прелестная женка. Она работала на трапеции и всего лучше проделывала номер, который заключался в том, что она падала с трапеции под самой крышей в сетку, причем во время падения успевала несколько раз перекувыркнуться в воздухе. Здорово она делала это!
Де Вилль был вспыльчив и быстр на руку; рука его по быстроте не уступала лапе тигра. Однажды один из наших наездников назвал его пожирателем лягушек, а может быть, и как-нибудь похуже. Тогда де Вилль загнал обидчика в угол, к деревянной доске, в которую жонглер обычно втыкал свои бесчисленные ножи, и стал бросать ножи вокруг него так быстро, что несчастный не успел опомниться, как, в присутствии публики, был пригвожден к доске массой ножей; они не впились в тело, но пришпилили к доске одежду, а в некоторых местах задели и кожу.
Клоунам долго пришлось выдергивать ножи, чтобы освободить несчастного. Об этом стало известно всем нашим, и никто больше не осмеливался задевать де Билля или приставать к его жене. А надо вам сказать, что была она довольно легкомысленная штучка, и если бы не страх перед де Биллем…
Но у нас работал один паренек, по фамилии Уэллос; этот ничего на свете не боялся. Он был укротителем львов и тоже проделывал трюк с головой в пасти льва. Он мог бы проделывать это с любым львом, но предпочитал Августа, старого, очень добродушного льва, на которого всегда можно было положиться.
Как я сказал вам, Уэллос — мы все звали его Король Уэллос — не боялся ничего на свете: ни мертвых, ни живых! Это был отчаянный парень, В свое время он действительно был «королем». Однажды он напился вдребезги пьян, и многие не побоялись заключить пари, что он все-таки положит свою голову в пасть Августу и даже не пустит в ход хлыста. Так оно и было. Мадам де Вилль…
Позади нас раздались крики и шум; мой приятель неторопливо оглянулся. За нами стояла клетка, разделенная пополам. В одной половине находилась обезьяна, которая все время кривлялась и прыгала у прутьев решетки, и вдруг просунула лапу в соседнее отделение, где проживал огромный серый волк. Тот мгновенно схватил ее.
Лапа вытягивалась все больше и больше, словно она была резиновая, и товарищи несчастной обезьяны подняли неимоверный визг. Вокруг не оказалось ни одного служителя, так что укротителю леопардов пришлось встать, сделать шага два вперед и ударить волка по носу легонькой палочкой — укротитель никогда не расставался с ней. Затем он с печальной, извиняющейся улыбкой вернулся на место и продолжал так, как будто никакого перерыва не было.
— …смотрела на Уэллоса, а Уэллос смотрел на нее, а де Вилль весьма мрачно смотрел на обоих. Мы предостерегали Уэллоса, но все было напрасно. Он смеялся над нами, смеялся и над де Биллем, которого как-то даже сунул головой в кадку с клейстером. Видно было по всему, что ищет ссоры с ним. От клейстера у де Билля был страшно забавный вид. Я долго возился с ним, помогая ему отмыться и отчиститься. Он был холоден и ничем не грозил Уэллосу. Но я заметил злобный огонек в его глазах и вспомнил, что точно такой же огонек я часто видел в глазах хищных зверей. Я счел своим долгом сказать Уэллосу последнее предупреждение. Он рассмеялся, но все-таки стал с тех пор меньше глядеть в сторону мадам де Вилль.
