Редьярд Киплинг - Книги джунглей

Работа над книгой такого рода потребовала большой помощи, великодушно оказанной нам знатоками, и мы были бы недостойны их великодушия, если бы не пожелали выразить им свою глубочайшую признательность.

Прежде всего следует поблагодарить высокообразованного и благородного Бахадур Шаха, рабочего слона номер 174 по Индийскому регистру, который вместе со своей очаровательной сестрой Падмини любезно пересказал для нас историю «Слоновый Тумай» и сообщил немало фактов, вошедших в рассказ «Слуги её величества». Всё, что связано с приключениями Маугли, мы узнавали в разных местах от многих очевидцев, по большей части предпочитавших остаться неизвестными. Однако за давностью времени мы сочли возможным упомянуть здесь с чувством благодарности индусского господина со Старой Скалы, почтенного обитателя верхних склонов Джакко, давшего исчерпывающую, хотя и довольно едкую харакретистику касте жрецов. Сахи, ученый бесконечной пытливости и трудолюбия, член недавно распавшейся Сионийской стаи, артист, хорошо известный вместе со своим хозяином на многих базарах Южной Индии, где его танец в наморднике привлекает всё молодое, красивое и просвещённое, что есть в округе, снабдил нас интересными сведениями о местных жителях, их нравах и обычаях. Эти сведения были широко использованы нами в рассказах «Тигр, тигр!», «Охота Каа» и «Братья Маугли». Сюжетом «Рикки-Тикки-Тави» мы обязаны одному из виднейших герпетологов[1] Верхней Индии, бесстрашному и упорному естествоиспытателю, который, решив «умереть, но познать», недавно поплатился жизнью за чрезмерное усердие, с каким изучал повадки бенгальской кобры. Счастливый случай во время путешествия на борту «Императрицы Индии» позволил нам оказать небольшую услугу одному из попутчиков. О том, сколь щедро вознаграждена была эта ничтожная услуга, читатель сможет судить, познакомившись с рассказом «Белый котик».

Было семь часов знойного вечера в Сионийских горах, когда Отец Волк проснулся после дневного отдыха, почесался, зевнул и расправил онемевшие лапы одну за другой, прогоняя сон. Мать Волчица дремала, положив свою крупную серую морду на четверых волчат, а те ворочались и повизгивали, и луна светила в устье пещеры, где жила вся семья.

— Уф! — сказал Отец Волк. — Пора опять на охоту.

Он уже собирался спуститься скачками с горы, как вдруг низенькая тень с косматым хвостом легла на порог и прохныкала:

— Желаю тебе удачи, о Глава Волков! Удачи и крепких, белых зубов твоим благородным детям. Пусть они никогда не забывают, что на свете есть голодные!

Это был шакал, Лизоблюд Табаки, — а волки Индии презирают Табаки за то, что он рыщет повсюду, сеет раздоры, разносит сплетни и не брезгает тряпками и обрывками кожи, роясь в деревенских мусорных кучах. И всё-таки они боятся Табаки, потому что он чаще других зверей в джунглях болеет бешенством и тогда мечется по лесу и кусает всех, кто только попадётся ему навстречу. Даже тигр бежит и прячется, когда бесится маленький Табаки, ибо ничего хуже бешенства не может приключиться с диким зверем. У нас оно зовётся водобоязнью, а звери называют его «дивани» — бешенство — и спасаются от него бегством.

— Что ж, войди и посмотри сам, — сухо сказал Отец Волк. — Только еды здесь нет.

— Для волка нет, — сказал Табаки, но для такого ничтожества, как я, и голая кость — целый пир. Нам, шакалам, не к лицу привередничать.

Он прокрался в глубину пещеры, нашёл оленью кость с остатками мяса и, очень довольный, уселся, с треском разгрызая эту кость.

— Благодарю за угощенье, — сказал он, облизываясь. — Как красивы благородные дети! Какие у них большие глаза! А ведь они ещё так малы! Правда, правда, мне бы следовало помнить, что царские дети с самых первых дней уже взрослые.

А ведь Табаки знал не хуже всякого другого, что нет ничего опаснее, чем хвалить детей в глаза, и с удовольствием наблюдал, как смутились Мать и Отец Волки.

Табаки сидел молча, радуясь тому, что накликал на других беду, потом сказал злобно:

— Шер-Хан, Большой Тигр, переменил место охоты. Он будет весь этот месяц охотиться здесь, в горах. Так он сам сказал.

Шер-Хан был тигр, который жил в двадцати милях от пещеры, у реки Вайнганги.

— Не имеет права! — сердито начал Отец Волк. — По Закону Джунглей он не может менять место охоты, никого не предупредив. Он распугает всю дичь на десять миль кругом, а мне… мне теперь надо охотиться за двоих.

— Мать недаром прозвала его Лангри (Хромой), — спокойно сказала Мать Волчица. — Он с самого рождения хромает на одну ногу. Вот почему он охотится только за домашней скотиной. Жители селений по берегам Вайнганги злы на него, а теперь он явился сюда, и у нас начнётся то же: люди будут рыскать за ним по лесу, поймать его не сумеют, а нам и нашим детям придётся бежать куда глаза глядят, когда подожгут траву. Право, нам есть за что благодарить Шер-Хана!

— Не передать ли ему вашу благодарность? — спросил Табаки.

— Вон отсюда! — огрызнулся Отец Волк. — Вон! Ступай охотиться со своим господином! Довольно ты намутил сегодня.

— Я уйду, — спокойно ответил Табаки. — Вы и сами скоро услышите голос Шер-Хана внизу, в зарослях. Напрасно я трудился передавать вам эту новость.

Отец Волк насторожил уши: внизу, в долине, сбегавшей к маленькой речке, послышался сухой, злобный, отрывистый, заунывный рёв тигра, который ничего не поймал и нисколько не стыдится того, что всем джунглям это известно.

— Дурак! — сказал Отец Волк. — Начинать таким шумом ночную работу! Неужели он думает, что наши олени похожи на жирных буйволов с Вайнганги?

— Ш-ш! Он охотится нынче не за буйволом и не за оленем, — сказала Мать Волчица. — Он охотится за человеком.