© Челябинское областное государственное издательство, 1949 г.
Старый лесообъездчик Кузьма Миронович Черкасов, или, как его звали колхозники, Мироныч, в начале июля отправился верхом в свой обычный объезд.
Ехал он просекой. Пригретый полуденными лучами солнца, старик дремал. Над лошадью кружились назойливые пауты и комары. Жара не спадала. Мироныч мерно покачивался в седле, изредка бросая взгляд на окружающую местность.
«Скоро, однако, перевал», — подумал он и, подстегнув коня, поехал быстрее.
Его плотная фигура замелькала в частом осиннике. Проехав густой пихтач, лесник поднялся на перевал. С его вершины виднелись затянутые легкой дымкой тумана горы Миньяра. Внизу лентой извивалась река. Дальше шла чернь, необъятные леса, таежная глухомань Южного Урала.
«Сходить надо попромышлять: может, козел или зайчишка набежит». — Закинув ружье за спину, лесник стал спускаться вниз. Засаду он устроил на опушке леса. Впереди лежала гладкая елань[1], покрытая розовым мытником и яркими огоньками пестроцвета. Мироныч ждал, терпеливо прислушиваясь к шорохам леса.
Солнце клонилось к закату. Лесник уже хотел выйти из засады, как вдруг его внимание привлек маленький, рыжеватый зверек, который вышел из высокой травы и, раскачиваясь на слабых ногах, направился прямо на Мироныча. Это был дикий козленок, мать которого, очевидно, погибла. Раздумывать было некогда. Мироныч, точно медведь, вывалился из сосняка на поляну. Козленок неуклюже запрыгал в обратную сторону и скрылся в траве. Лесник остановился. «Ишь ты, какой хитрый, спрятался, поди, думает: поищи-ка, Мироныч, меня. Нет, ты меня, брат, не проведешь», — и, подперев бока, он что есть силы крикнул: «Эй!». Испуганный козленок подпрыгнул вверх и вновь заковылял к опушке леса. В два-три прыжка Мироныч настиг добычу и, схватив дрожавшего от страха козленка, прижал его к груди.
— Да не брыкайся ты, глупыш! Все равно не вырвешься! Ведь съедят тебя волки в лесу, — поглаживая его рыжую, блестящую шкурку, ласково заговорил лесник. — Вот привезу тебя домой и живи. Играй с моими внуками. Ребятишки будут рады.
Связав ноги козленка тонким ремешком, Мироныч поднялся с ним на перевал и, оседлав лошадь, тронулся в обратный путь. Домой он приехал в сумерки, постучал в окно и громко сказал:
— Кто первый выйдет, тому и находка.
На крыльцо стремглав выскочили мальчик и девочка.
— Я первый, — протягивая руки к козленку, крикнул десятилетний Степанко.
— Нет, я, — теребила деда внучка Ксюша.
— Дарю обоим, — старик развязал ремешки, которыми были спутаны ноги козленка, и передал его детям.
— Несите в избу.
— Бабушка, посмотри, что дедушка поймал! — радостный Степанко опустил козленка на пол. Тот торопливо заковылял под лавку и прижался в угол.
— Да на что ты его привез? — притворно сердито проворчала бабушка.
Мироныч усмехнулся.
— Тебе, Петровна, поиграть.
— Ему все смех, — обиделась на шутку жена лесника. Но, увидев радостные лица ребят, тотчас смягчилась.
— Поди, козленок голодный, Ксюша, — обратилась она к внучке. — Принеси-ка из сенок молоко: надо его покормить.
Блюдце с молоком поставили на пол.
— Вытаскивай его, Степанко. — Козленок упирался и к молоку не шел. Девочка ткнула мордочку зверенка в блюдце. Облизывая губы, пленник не спускал с людей настороженных глаз.
— Дедушка, а дедушка, почему у него курдючок беленький? — спросила Ксюша старика.
— А чтоб охотникам стрелять было ловчее, — усмехнулся Мироныч.
— Степа, посмотри-ка, мордочка у него, как у ягненка, а ушки, точно у зайца. Какой хорошенький! — тараторила девочка. — Я ему кошомку подстелю, чтобы спать мягче было.
— Нужна ему твоя кошомка, — важно ответил Степанко, — лучше травы свежей нарвать. Это ведь не котенок.
Козленок постепенно привыкал к новой обстановке и к ребятам. Спал он во дворе вместе с лохматой собакой по кличке Колобок, которого первые дни боялся больше всех. Днем дети выпускали его за ограду и, спрятавшись в высокой траве, следили за своим новым другом. Потеряв из виду детей, козленок вытягивал шею и беспокойно вертел головой, затем высоко подпрыгивал над травой и, заметив девочку, стрелой мчался к ней.
— Вася, Васенька, — слышалось с другой стороны. Вновь прыжок, и козленок бежал к Степанку.
За три месяца козленок окреп и вырос. К Миронычу он относился доверчиво и был очень дружен с ребятами.
Однажды, гуляя по лесу, дети потеряли Ваську из виду. Долго звали они его, искали в кустах, но козленок не показывался.
— Неужели, сбежал? — с тревогой проговорил Степанко.
— А может, он уже дома? — высказала предположение Ксюша.
— Как же, дожидайся, он ведь не домашний козел, а дикий.
— Ну, что из этого, — вступилась за своего друга девочка. — Ведь он уже привык к нам.
— Привык-то привык, а может и удрать.
Опустив головы, ребята направились к дому.
Вдруг до их слуха донесся лай, и вскоре на полянку выбежал козленок, вокруг которого, радостно визжа, прыгала собака.
— Ну, вот, — вздохнула с облегчением Ксюша, — а ты говоришь — удрал. Он просто заигрался с Колобком. Вася, Васенька, — позвала она козла. Тот, мотнув головой, боднул собачонку и побежал навстречу своим друзьям.
…Наступил сентябрь. Кузьма Миронович отвез ребят в соседнее село в школу. Накануне отъезда Степанко, пошептавшись с сестрой, заявил деду:
— Ваську берегите до нашего приезда.
— А еще какой наказ будет? — улыбнулся дед. Степанко переглянулся с Ксюшей.
— Дедушка, мы просим тебя, чтобы он не потерялся, привяжи ему на шею колокольчик. У тебя есть колокольчик, мы видели его в сундуке.
— Вот пострелята! Да как вы его углядели?
— Пожалуйста, дедушка, разреши, — Ксюша обняла старика за шею.
— Тот колокольчик у меня заветный, — покачал головой Мироныч, — валдайский, с малиновым звоном. Давно храню я его. Сорок лет тому назад служил я у челябинского купца Степанова в ямщиках. Развозил товары и приказчиков по ярмаркам. Когда в лютую стужу сидел на облучке, одна была отрада — малиновый звон колокольчика. Плохо жилось в то время нашему брату, ямщику, — дед задумался. — Ну, ладно, — тряхнул он головой, — так и быть, привязывайте. — Старик закряхтел и, поднявшись с лавки, шагнул к сундучку.
