Пищухино сено - Глеб Александрович Горышин

Глеб Горышин

Пищухино сено

РАССКАЗ

^{_{Рисунки И. Ризнича}}

Пищуха была маленькая зверюга, ростом меньше зайца. В научной книге она носила название сеноставка. Таежные люди звали ее крысой за серый цвет шкуры. Главное дело Пищухиной жизни состояло в добыче сена.

Пищуха боялась ястреба-тетеревятника, орлана и соболя и колонка. Медведя она почти не боялась.

Марал своим благородством и мехом и силой рогов был равен лосю, гордость его и осанка были такие, как у лесничего Челюка. Но марал пугался Пищухина писка. Лесничий Челюк любил ночевать на Пищухином сене.

Больше всякого зверя и человека Пищуха боялась зимы. Зима обирала с березы листья и убивала траву. И даже толстые стебли саранок, даже будылья маральего корня сламывались на зимнем ветру. От снега холодно становилось не заросшему шерстью Пищухину носу и лапкам. И было темно Пищухе в норе, а когда она выходила на волю, то слепла от белой зимы, и каждый соболь мог спрыгнуть с кедровой ветки и поживиться Пищухой.

Пищуха боялась оголодать в большую и белую зиму. Едва проявлялись в апреле кусочки черной теплой земли после долгого, щип-кого снега, как она покидала нору, становилась на задние лалы пеньком, а передние лапки вжимало в свою мягкошерстую грудку. Носом своим Пищуха ловила весну и сочно-стебельное лето. Но вместе с предчувствием сладкой еды и радости первого писка детей-пищенят ей грезился холод, гуденье ветра и белая морда зимы. Пищуха свистела, и всюду свистели ее товарки. Они поздравляли друг дружку с апрелем, но в свисте еще содержался призыв к заготовке сена. Ведь лето поласкает и пропадет, а там и зима…

Пищуха кидалась на раннюю жестко-зеленую травку и лоскотала зубами по стебелькам и уносила травинки в урочное место, в сенник.

Сенник у Пищухи был облюбован под самым ветвистым кедром. Кедр сердито махал ветвями, когда задувал буран. На подножии его оставалась раскрытая лунка в снегу, чтобы корни дышали. Пищуха таскала травинки, и листья, и стебли под кедр, сушила и веяла их про запас, а после сгребала в копешку.

Лесничий Челюк, оставшись в тайге ночевать, собирал запасенное крысами сено со всех сенников по тайге, сносил его в кучу и постилал себе пышно-душистое ложе. Сено пахло березовым веником, земляникой, укропом и медом и хмелем.

На сене лесничему снились пахучие детские сны про весеннее время. Челюк вжимался носом в пряную Пищухину копну. И вдруг ему слышался свист…

Лесничий глядел непроснувшимся глазом во тьму и дрожал, потому что костер был чуть жив и не грел его больше. Вдруг понимал, что это свистят огорченные крысы-пищухи, что жалко им сена, что надо подкинуть березку в костер и завтра направить в кедровник артель шишкарей.

Пищухи свистели всю ночь за костром Челюка. Им не понять было, зачем человеку сено с чужих сенников. Травы и так сколько хочешь кругом.

С утра пищухи снова глодали траву зубами и сновали, как будто машины во время уборки полей. Торопили друг дружку свистками. Во всеобщем таежном труде никогда не бывало каникул. На этом законе держалась пищухина жизнь.

Ни одной обездоленной пищухе даже мысль не пришла возвратить свою собственность — сено, унесенное Челюком. Человек для них был все равно что природная воля — зима. Пережить огорчение и потерю можно было трудом, собиранием новой травы и листвы.

…Лесничий Челюк готовил себе к завтраку чай на костре. Таганок над огнем он ладил из рябиновых кольев-рогаток. Рябинку Челюк завалил и раздел топором. Вершина ее, и ветки, и гроздья оранжевых ягод остались лежать на земле. Пищуха, хотя никогда не едала рябину, почуяла ее лакомый запах и сразу взялась за дело. Она вставала на задние лапки и грызла рябиновый черенок.

Гроздь падала наземь, Пищуха хватала ее и несла. Она была маленькая зверюга и ела подножную травку, коренья, а все, что росло на деревьях, плоды и орехи, клевали клесты и кедровки, щелкали нахальные белки и брал для себя человек. Пищуха волочила огромную гроздь надземной, птичьей, человечьей еды, и вес ее ноши сулил ей сытую жизнь на неделю, а если есть потихоньку, по ягодке в день, то можно смело пускаться и в зиму.

Челюк улыбался разумной зверюге, ее работящей сознательной жизни. Он обрывал с живых рябинок огрузшие гроздья ягод и подавал их Пищухе. Он ей помогал. Пищуха быстро все уносила и вешала на сучок. И созывала свистом товарок. Они прибегали. Челюк раздавал всем рябину, потом ему надоело. Он залил остатками чая костер.

Зимой пищухи молчали по норам, и было тихо в тайге. Челюк приходил на широких охотничьих лыжах, подбитых маральей шкурой. Он заслонял глаза от горного солнца черными кругляшами очков.

По лыжному следу за ним подымались в тайгу лесники. Они вырубали колоды-кормушки и насыпали в них соль, чтобы не сгибли зимой маралы. Маралам, как людям, надо присаливать пищу.

Маралы, хотя и страдали на пресном снегу, хотя пересохли их глотки, томились без соли все хрящики, жилки и кости, но все же они не лизали дареную соль, потому что в следах человека еще оставался и запах ружья.

Маралы скитались, копытили снег, добывали губами чуть внятный на вкус мороженый мох. Им было плохо зимой, запасти себе с лета еду маралам мешала гордость.

Большие бураны лепили и трамбовали снега, и в снежной краюхе нельзя было выдолбить дырку до донца, до мхов. Маралам грозила погибель. В подмогу Челюк пригонял на опушку тайги леснический трактор с санями, груженными сеном. Лесники разносили охапками сено — весь стог — по глубоким маральим тропинкам.

Но даже матерый, свирепый, без моха и соли, Марал не трогал добро Челюка, потому что носил на боку между ребер заросшую шерстью ружейную пулю.

…Марал спотыкался в февральском снегу. Он плошал, простужался и кашлял. Снег поднялся ему до груди. Приходилось ложиться на жесткую стужу, долбить, пробиваться копытом к земле за щепоткой зальдевшего мха. Но земля и еда отстояли все глубже, а снег на ветру и морозе плотнел.

С поцарапанным брюхом, слабея, Марал кочевал по тайге, коченел, вынимал из звеневшего наста копыта и снова вонзал, и капельки крови смерзались и сыпали следом, как красные леденцы. Марал откочевывал глуше и глуше.

Челюку было жалко