— Пусть этот огонек будет моим маяком.
Часа через полтора я проехал словно вымершей деревней Коргон: тут тоже не было огней и ни души на улице.
Реку Коргон — бурный приток Чарыша — мне пришлось переезжать уже при луне. Брод здесь серьезный: сильный поток тащит по дну «булки» — камни, обточенные водой и трением о грунт. Может ударить «булкой» коня по ногам. А стоит коню оступиться — стремнина подхватит его, закрутит вместе с всадником и выкинет два размозженных о камни трупа в глубокий Чарыш.
Воронко благополучно перешел реку.
На том берегу я соскочил с седла — поправить тюк. Тут меня поразило, что густая трава, так обильно всегда по ночам обдающая путника холодной росой, сегодня была совершенно суха.
Но и это не заставило меня догадаться о близкой опасности.
А в воздухе уже звенело и пело, как в морской раковине, когда приложишь к ней ухо.
Дальше мой путь сворачивал с хорошо проторенной дороги и удалялся на юг от Чарыша. Я въехал в узкое ущелье между горами, в одно из тех диких ущелий, которые ойроты зовут «аю кепчас» — «медведь не пройдет».
Но тут была знакомая мне тропа, проложенная звероловами. Глубокая тень от гор лежала в ущелье, а я подвигался вперед уверенно и довольно быстро. Огонек впереди на горе то показывался, то скрывался из глаз, мигая мне, как настоящий маяк.
В этом глухом ущелье на днях, только ночью, чуть не оглушили меня своим криком филины. Тут их было несколько. Один закричал, ему откликнулись другие, эхо в скалах перехватило их крик, — и всё ущелье наполнилось адскими голосами. Жуткий был концерт!
Но сегодня даже эти духи ночи — даже филины молчали.
Ущелье кончалось не очень высоким, крутым перевалом. Я слез с Воронка и повел его в поводу.
Когда мы одолели высоту, перед нами открылась большая елань, вся залитая лунным светом. Трава здесь была скошена, стояли стога.
И вот тут-то мне и пришлось испытать то, к чему я — по собственной вине — совсем не был подготовлен.
Я спокойно стоял, отдыхая и любуясь прекрасным ночным пейзажем.
Вдруг Воронко как-то дико подпрыгнул всеми четырьмя ногами, вырвал у меня из рук повод и в карьер помчался через елань в тайгу.
Сейчас же и я, еще ничего не видя, ничего не понимая, почувствовал какой-то безотчетный ужас. Еще не зная, откуда надвигается на меня опасность, что грозит мне, я поспешно сорвал через плечо свою двустволку.
Но стрелять было не в кого, и я беспомощно опустил ружье.
В эту минуту до меня донесся с белка отдаленный грохот ужасающей силы.
Я не знал, что это. На гром не было похоже. На обвал — тоже. Скорее грандиозный взрыв вдали. За ним послышался гул.
Приближение этого низкого, всё нарастающего звука было так страшно, что я бросился к ближайшему стогу: куда-нибудь укрыться от того неведомого, что невидимо неслось на меня с горы.
В один миг я, как мышь, зарылся в сено.
Гул приближался с ужасающей быстротой. Выглянув из своего прикрытия, я увидел: выше по горе над еланью, как трава от ветра, клонится высокая тайга. Шума ее не было слышно: он тонул в низком гуле, наполнившем всю вселенную.
Чудилось: кто-то огромный несется с белка по воздуху и поднятый им смертоносный вихрь сметает всё на своем пути. Но кто, кто, кто?
— «Она»! — вспомнилось мне, и у меня разом одеревенело всё тело, остановилось сердце. Я закрыл глаза.
И «Она» накатила.
Будто вселенная лопнула у меня над головой. Меня обладало чье-то могучее, жаркое дыхание, вдавило в землю — и я перестал чувствовать.
Я очнулся на голой земле под высокой спокойной луной.
Не сразу вспомнил, что со мной было. Да и было ли?
Может быть, всё это одно воображение? Может быть, есть такая болезнь, какое-нибудь внезапное, острое отравление мозга — молниеносный кошмар? Короткий миг фантастических видений — и вдруг спокойное пробуждение.
Но ведь в стог-то я зарылся.
Стога надо мной не было.
Я поднялся, осмотрелся.
Не было и других стогов; на елани валялось только разбросанное клочьями сено, темнели еще какие-то пятна. Тайга стояла спокойная.
Не было и коня.
Опять была тишина — и такая, что я подумал: уж не оглох ли я?
Я вскочил. Свистнул, боясь, что не услышу собственного свиста.
Сейчас же из тайги мне ответило знакомое ржанье.
Воронко примчался со сбитым набок, висевшим чуть не до земли тюком. Я так обрадовался коню, что схватил его голову обеими руками и крепко поцеловал в теплую пушистую губу.
Конь дрожал мелкой дрожью, косил глазами и пугливо жался ко мне.
Я уцелел. Но не один ли во всей вселенной — вот с этим верным другом — конем? А других всех людей «Она» могла уничтожить, сдуть с земного шара, как пушинки.
Я посмотрел на гору.
Там горел знакомый огонек — мой маяк. Но он как-то странно горел, неровно.
Помигал и погас.
Совсем погас.
«Просто — спать легли, — утешал я себя. — Потушили огонь и легли спать».
Мысли мои приходили в порядок. Я вспомнил, зачем сюда приехал.
Скала с одиноким кедром, где мы вчера ночевали, была уже недалеко и как раз над этой еланью. Подняться туда — какой-нибудь час.
Но я так ослабел от пережитого, что не мог продолжать путь. Решил: переночую где-нибудь на опушке тайги.
Воронко пошел за мной, как собака, «у ноги».
Не прошел я и полсотни шагов, как увидел впереди на земле большое темное пятно лежащего дерева.
Подойдя к нему, я убедился, что это — огромный старый кедр. Он был вырван из земли с корнями. Часть его толстых ветвей — та часть, которой он ударился оземь, — была поломана. Часть торчала вверх, как поднятые к небу могучие руки. На одной из этих веток темнело что-то круглое — вроде вороньего гнезда.
Я протянул руку и нащупал гладкую твердую кожу: сумка?
Расстегнув накрученный на сук ремень, я снял сумку и раскрыл ее.
Это была наша сумка. Все препаровочные инструменты были в ней целы.
Такой сюрприз плохо укладывался у меня в голове: уж не брежу ли я? Но это был очень приятный сюрприз: ведь мне не надо было больше никуда ехать, можно было отдохнуть и возвращаться к своим.
«…С доставкой на дом! — подумал я весело. — По отношению ко мне «Она», во всяком случае, изумительно любезна. Но какова силушка: вырвать из земли столетний кедр и швырнуть его на добрый километр — через тайгу — под гору!»
Я расседлал Воронка, пустил его пастись, а сам тут же, под ветвями поверженного кедра, завернулся в пальто и заснул, даже не вспомнив о еде.
Проснулся я, когда солнце встало уже над горами.
Мир был совсем другим. В нем и помину не было вчерашней тишины. Со стороны белков дул сильный горячий ветер, тайга шумела.
