У противоположного края ручей бурлил водоворотами, но здесь, под явором, был глубокий и темный затон. Из воды показался нос — сердце трясогузки испуганно забилось: поднялась коричневая голова со свирепо торчащими усами, два черных глаза оглядели все вокруг. Не увидев никаких врагов, выдра вышла на песок, волоча мокрый хвост. Остановилась, прислушалась, принюхалась, затем побежала к явору и принялась осматривать все входы и выходы между оголенными корневищами на крутом берегу. Выдра знала это убежище, она спала здесь в детстве, когда мать покинула реку и двинулась по ручью к Белоглиняным карьерам.
Трясогузка все еще сидела на дереве, когда выдра снова вышла наружу. Она засвистела, и птичка улетела. Через заводь двигались три головки: две впереди, одна, чуть побольше, за ними — Тарка плыл позади сестер. Выдрята забрались в убежище, оставив на песке рядом со следами трясогузки отпечатки своих лап — пять пальцев и подушечка.
Явор был некогда расколот и обожжен молнией, однако в нем еще оставалась жизнь, и летом он покрывался редкой листвой. Его ствол облюбовали две бурые, как мыши, птички; опираясь на жесткий хвост, они поднимались по белоснежной, мертвой древесине, выискивая в трещинах мокриц и пауков. Каждую весну эта парочка пищух строила между стволом и отставшей корой гнездо из веточек, измельченной древесины, сухих травинок и перьев. Здесь гудели, возвращаясь к себе домой, шмели, а когда трава становилась жесткой и ломкой от первых морозов, они прятали головы в передние лапки и засыпали — если оставались в живых — до того времени, как снова распускался первоцвет. Здесь, когда деревья почти совсем облетали, ковылял на коротеньких ножках еж, ворчун Иггиуик, в одеянии из сухих листьев явора, потемневших под кистью осени. Свернувшись клубком, он закрывал подслеповатые глазки и засыпал до весны. Явор всем им был другом. Была у него подруга и среди людей; впервые она увидела его, когда ребенком ходила сюда с отцом, охотившимся на выдр. Ей казалось тогда, что старый обугленный явор — многоногий великан, который попал в огонь и кинулся к ручью, чтобы остудиться, а его обнаженные половодьями корни — тонкие ноги, согнутые в деревянных коленях и опущенные в воду. Ручей решил потопить великана, и тот, чтобы удержаться, зацепился пальцами ног за дно. Девочка превратилась в высокую и прекрасную девушку, а старый великан по-прежнему сидел, охлаждая в ручье свои тринадцать ног, и каждый июнь, когда она проходила здесь с отцом вслед за гончими, которые выслеживали выдр, на его голове был свежий зеленый парик.
Не одна выдра спала в пещере за корнями; некоторые из них умерли здесь, и воды ручья унесли их кости в море во время разлива…
Мать и детеныши лежали, свернувшись клубком, на сухой земле в дальнем конце убежища, в пяти футах от воды. Выдрята погрузились в глубокий сон, прерываемый сновидениями, в которых огромная черная морда скалила на них длинные зубы. Тарка обхватил лапками шею матери, ее лапа придерживала его на груди. В норе было тепло и уютно, но выдра не спала.
В сумерки, когда дневные и ночные охотники встречаются друг с другом на пороге дня и ночи, она услышала, как черные дрозды бранили сов, а когда дрозды умолкли и, распушив перья, уснули в кустах боярышника и плюще, выдра услышала, как пьет воду барсук, похрюкивая при каждом глотке. Совиная перебранка перешла в обычные охотничьи крики. Наконец выдра зевнула и забылась сном.
Она проснулась, когда сова раз двадцать слетала с мышами во рту в гнездо попавшего в силки канюка к своим еще не оперившимся птенцам, а барсук был уже за много миль от своей норы в дубняке. Выдра была голодна и, не будя детенышей, выскользнула из убежища. У кромки воды она с минуту прислушивалась. Затем повернула и, вскарабкавшись на высокий берег, побежала на луг, где паслись коровы, громко фыркавшие всякий раз, когда она останавливалась неподалеку, встав на задние лапы. Все было спокойно, никаких угрожающих звуков; выдра спустилась к реке, вошла в воду и поплыла на мелководье. Пробравшись сквозь путаницу стеблей и листьев водяного лютика, она вышла к цветам, что росли среди камней: норичнику, дуднику, цикуте. Через их заросли, с хрустом давя лапами сочные полые стебли и пышные соцветия, она вошла в крапиву, обожгла нос и несколько раз чихнула. Пробежала под низкими ветками прочесавшего ей спину терна на кочкарник. Как и на лугу, она обследовала его до самой середины, поднимаясь во весь рост и прислушиваясь. Выдра услышала, как пережевывают траву коровы, хриплое «крекс-крекс» коростеля, подающего голос возле нетронутых пучков болотной травы и пощипанных зонтиков сусака. Она повернула и побежала обратно, теперь другим путем, спустилась к ручью через высокие стебли недотроги, забралась на большой валун и легла на него головой к воде. Прижав хвост к другой стороне валуна, она засвистела, зовя выдрят.
Тарка уже давно выглядывал из убежища и, услышав свист матери, без малейшего всплеска скользнул в воду. Он плыл через заводь, поджав передние ноги и отталкиваясь задними. При каждом толчке пальцы растопыривались, и его перепончатые лапы единым движением посылали тело вперед. Следом двигались сестры; расходящиеся от их носов струйки разбивались одна о другую. Выдрята проплыли сквозь гущу водяных лютиков туда, где в воде неподвижно лежала мать. Они потыкались головками в ее морду и запищали, давая знать, что голодны. Никакого ответа. Они кусали ее за хвост, они улещивали ее, они обхаживали ее, они сердито шипели, но мать не подавала признаков жизни. Отчаявшись, выдрята отстали, и тут выдриха внезапно подпрыгнула и «захахакала». Выдры «смеются» почти беззвучно, тут главное не звук, а выражение морды с поднятыми вверх кончиками губ и вращение головой. После испытанного накануне страха ее распирало от радости, и мертвой она притворилась ради шутки. Позвав детенышей, выдра нырнула и тронулась вверх по течению.
Выдрята знали, что мать ищет рыбу, и плыли за ней, принюхиваясь к пузырькам воздуха, лопающимся на поверхности воды. Выдра выглянула наружу, держа в пасти рыбу, и они пустились к ней наперегонки, угрожающе «гирркая» друг на друга. Мать вывела их из заводи на мелководье, выронила рыбу — форельку унции три весом — и поплыла к усыпанному галькой берегу, возле которого было глубже. Тарка схватил еще живую рыбку, отнес на мшистый валун и съел меньше чем за минуту.
В узком ручье мальки ловились так быстро, что Тарка скоро насытился, и двое других выдрят, подстегиваемые голодом, успевали выхватывать у него рыбу, в то время как он переворачивался на спину, чтобы позабавиться, пытаясь поймать ее над головой. Сестры были меньше Тарки ростом, но быстрее в движениях. Время от времени выдрята принимались плавать вдоль берега под водой, глядя по сторонам, но мать перепугала всю рыбу, и та укрылась в порках, так что им редко удавалось увидеть мерцающую спинку. Частенько выдрята цапали зубами камни или корни, приняв их за форель.
