Мы подъехали ближе. Обступили берлогу, взвели курки. Как знать — а вдруг?.. Спустили собак. Собаки обнюхивают дыру в снегу, а лаять не лают. Нет медведицы, и все тут…
Мы и следы нашли, где снег порыхлее. Так и есть: прошла медведица и рядом детеныш. Как угадать, где они сейчас… Необъятна ширь ледяных полей океана! Ни нартам проехать, ни людям пройти через ропаки, наледи…
— Вот ведь нехорошая медведица! Хитрая, злая…
Это все Тинаукутагин сокрушается. А у меня, скажу откровенно, отлегло от сердца.
Видимо, сутки, а то и двое суток медведица томилась в страхе. Пока, наконец, отважилась и нарушила правило. Она ринулась мимо флажка и ушла. И теперь уже никогда, никогда в жизни она не устрашится яркого шевелящегося лоскута. Молодец медведица, умная зверина! Вслух я этого, однако, не произнес.
Узнать бы, где она сейчас, эта мудрая медведица? Детеныша своего давно выпестовала. Возможно, и других вырастила… И живут они среди льдов, на широком, необъятном приволье…
Перевела Д. КыйвВеет теплый юго-западный ветер. Небо чуть прояснилось, но дождь может хлынуть, когда ему вздумается.
На рассвете тянуло совсем с другой стороны. Озеро пошло волнами тоже оттуда. И ветер тогда принес слабый волглый запах. А теперь он обернулся с юго-запада и пахнет дождем.
Рябчик поднялся с места, нюхнул ветер и улегся снова, свернувшись калачиком. Дождь — эка невидаль! На этом острове редко бывает, чтобы ветер не примчал с собой дождь.
Другие собаки со скуки лают. Побрешут, и молчок. Рябчик лежит молча. Негоже лаять просто на ветер.
Рябчик теперь самый главный и уважаемый пес. Правда, он на привязи, а Мироныч гуляет свободно, зато Рябчик — вожак упряжки, а Мироныч — вожак, да бывший. Он был вожаком, когда Рябчик бежал правым в первой паре, а Мироныч шел впереди один, и его слушались остальные восемь собак, запряженных по две, пара за парой.
Все девять собак упряжки, как на подбор, крепко сбитые, широкогрудые, с сильными ногами. Хоть по масти они слегка различаются — кто потемней, кто помышастее, но у всех шерсть мягкая, густая и теплая. У всех уши торчком, а хвосты косматые, лихо закрученные, замечательно ими вилять при виде хозяина и прикрываться удобно, когда свернешься на снегу или летом среди пучков травы. Даже у Мироныча, степенного ветерана, хвост жизнерадостно завернут кверху.
Что-что, а уж Миронычев хвост Рябчику знаком как нельзя лучше. За ним он бегал не одну зиму и не одно лето. Следовал за Миронычем, видя лишь его мелькающие лодыжки, хвост да уши, и старательно перенимал мудрость вожака. Хозяин давно подметил одаренность Рябчика и запрягал его ближе к Миронычу, передним справа. Это как раз то место, куда ставят ученика — будущего вожака упряжки. Сейчас первым с правой стороны позади Рябчика идет Поль. Молодой, тоже очень смекалистый пес, который, возможно, со временем заменит Рябчика, а то и поведет вовсе новую упряжку.
Рябчику непонятно, каким образом хозяева выбирают собакам клички. Ну, Мироныч — это еще куда ни шло. А он — Рябчик. Но ведь он не птица. И ничуть не рябой. А наречен Рябчиком, и все тут…
Мироныч подходит к Рябчику, лакает воду. Рябчик не возражает — попей, Мироныч, из моего ведра, если захотелось. Славный пес, давний приятель по службе…
Мироныч порядком глуховат. Ветер приносит лай чужой упряжки — собак, привязанных за озером. Мироныч не верит своим ушам — неужели это ветер так завывает собачьими голосами? Старый пес, поставив ухо к той стороне, пытается учуять собак и нюхом. Но ветер не доносит запаха, и Мироныч растерян.
Лето — холостая пора. Томительная. Ни тебе снега, ни дальних пробежек. На лугу, на пологом взгорке близ озера, хозяин набил кольев и привязал к ним собак упряжки. Каждую по отдельности, чтобы друг дружку не достали и не вздумали бы затеять потасовку. Поставил перед каждой по ведру воды — пейте. Дни теплые. Кормить своих собак хозяин приходит раз в сутки, под вечер. Собаки на лугу вырыли, выцарапали глубокие ямы и, если не лается и надоедает бегать вокруг кольев, сколько пускает веревка, укладываются на дне этих ям и дремлют свернувшись.
Мироныч бродит без привязи. Далеко ои не отбежит, не расстанется со своими.
Тут же, в траве, кинуты нарты. Пошире, подлинней да потяжелей — зимние. Легкие, поменьше — летние. Зимой, по снегу, и крупные нарты везти нетрудно. А летом через кочкарник, по сырой приболотной траве провезешь разве что легкие нарты и хозяина в них. Рядом с нартами валяется и упряжь: длинная веревка, от нее ветвятся веревки покороче, при каждой ошейник и постромка. Девять постромок.
Как чудесно было бы мчаться впереди упряжки по тесным тропам, проложенным собаками, по склонам зеленых холмов! Взметаются брызги из-под ног на затопленных лугах. Хозяин покрикивает: «Вперед!» Вся восьмерка, бегущая следом за Рябчиком, визжала бы и лаяла от радости. А он, Рябчик, вел бы молча: ведь ему надо направлять остальных, зорко глядеть вперед, прислушиваться, держать нос по ветру. Хозяин крикнет — «право». Иногда — «лево». И вся упряжка повернет, куда велено. Никаких поводьев не нужно. Ездовые собаки понимают слово.
За озером, у подножья холма, начинается добрая, торная дорога. Рябчик поглядывает в ту сторону, взвизгивает и, сидя на месте, невольно начинает перебирать передними лапами, будто мчит по свободной тропе… На этом острове есть еще и стежки, как будто выдуманные нарочно для собак. Весь остров — озера да холмы, озера да холмы, а луга, где колышутся травы, сплошь в буграх и кочках. И лишь узенькие тропки вьются меж кочек, там, где поровнее. Тропки эти настолько узкие, что по ним могут бежать рядышком всего две собаки, в самый раз по ширине нартовых полозьев.
Рябчик вспоминает, как было зимой. Нет, не минувшей, гораздо давнее. Уже дважды после этого прилетали кроншнепы на кочковатые луга. И дважды снимались с озер осенние утки.
…Хозяин поехал ставить капканы на песцов и разбрасывать приманку. Мироныч шел первым. Рябчик — за ним. Он прилежно постигал у Мироныча его науку.
Хозяин покрикивал: «вперед», «лево», «право». Собаки бежали шибко и резво. Короткий зимний день быстро шел на убыль.
Тут, на острове, что ни час меняется ветер. И день, ясный с утра, окутался вечерней дымкой, стал хмуриться. Закружились снежинки. Все гуще, все быстрее… И забушевала пурга. Ночная пурга.
Поначалу хозяин еще командовал: «лево!» и «право!». Потом перестал. Молча сидел на нартах. Он заблудился. Собаки должны сами доставить его домой.
Мироныч — старый пес. Опытный, мудрейший вожак. Он бежал впереди, натянув постромку, а остальные — за ним. Опустив головы и ощетинив хребты — ведь снег сыпал в глаза, а ветер насквозь пробирал их косматую, жаркую шубу.
