Ознакомительная версия.
— Я всю зиму так кашляю, — солгал он, стараясь, чтобы Джоанна не заметила следов крови у него на губах. — Вот доберемся до места, тогда просижу дома целую неделю!
Казан, привязанный на цепи, следовал за санями. Каждый раз, когда сани останавливались, он обнюхивал крохотное существо, завернутое в медвежью шкуру. И каждый раз Джоанна тут же оказывалась рядом с ним. Дважды она похлопала его по лохматой, покрытой шрамами голове, и сердце Казана бешено прыгало от восторга, которого он, однако, внешне не выказывал.
Казан понял в тот день, что маленькое существо на санях совершенно беспомощно и очень дорого женщине, которая гладила его, Казана, по голове. И еще он заметил, что, обращая внимание на это маленькое, теплое живое существо, завернутое в медвежью шкуру, он доставляет большую радость Джоанне: ее голос звучит тогда еще нежнее и ласковее.
Вечером, разбив лагерь, Пьер Рэдиссон опять долго сидел у костра. Он не курил. Он неотрывно смотрел на огонь. Потом наконец встал, чтобы идти в палатку, где спали Джоанна и ребенок, но прежде наклонился над Казаном и внимательно осмотрел его рану.
— Завтра придется и тебе тянуть сани, дружок, — сказал он. — К завтрашнему вечеру надо во что бы то ни стало добраться до реки. Если не удастся…
Он не закончил. Его опять стал мучить кашель, который он изо всех сил старался заглушить. Взгляд Казана внимательно и настороженно следил за Пьером, когда тот входил в палатку.
Трижды за эту ночь Казан слышал из глубины леса зов преданной Серой Волчицы и каждый раз отвечал ей. К рассвету она подошла к стоянке. Казан почуял ее совсем близко и стал рваться с цепи и завыл, надеясь, что она подойдет к нему. Но из палатки донесся шорох — Рэдиссон пошевелился во сне, — и Серая Волчица скрылась.
Наутро лицо старика еще больше осунулось, глаза покраснели. Но кашель, уже не такой громкий и раздирающий, был похож на свист или хрип, будто в груди у него что-то сломалось. Пока Джоанна не выходила из палатки, Пьер часто хватался руками за горло.
Джоанна побледнела, когда заметила, как выглядит отец. Беспокойство в ее глазах сменилось страхом. Она бросилась к отцу на шею, а он рассмеялся и успокоил ее:
— Я сегодня совсем не так сильно кашляю. Уже проходит. Разве ты не знаешь, милая, — от кашля всегда слабеешь и глаза краснеют.
Совсем рассвело. День наступал холодный, мрачный, темный. До ночи Казан вместе со стариком тащил сани, а Джоанна шла сзади по колее. Рана больше не беспокоила Казана, он тянул со всей своей прежней силой. Старик ни разу не подстегнул его, а лишь похлопывал рукой по голове и спине. Становилось все темнее, в верхушках деревьев уже начинала завывать метель.
Темнота и надвигающаяся метель не заставили Пьера разбить лагерь.
— Мы должны добраться до реки, — повторял он снова и снова. — Мы должны добраться до реки… Должны добраться…
И он все подгонял Казана, но его собственные силы уже иссякали.
Когда в полдень Пьер сделал привал и развел огонь, повалил снег. Он падал сплошной белой лавиной, и на расстоянии пятидесяти шагов не было видно стволов деревьев. Пьер посмеивался, глядя, как Джоанна ежится и прижимается к нему вместе с ребенком. Они отдыхали только час, а потом Пьер снова запряг Казана и снова обвязал постромки вокруг своих плеч. Кругом царил безмолвный сумрак, почти как ночью. Пьер шел с компасом в руке, и наконец, уже к вечеру, они вышли к просвету в лесной чаще. Перед ними расстилалась равнина, и Пьер радостно указал на нее рукой.
— Река там, Джоанна, — проговорил он слабым, хриплым голосом. — Теперь можем сделать привал и переждать, пока уляжется метель.
Под густыми ветвями елок он установил палатку и принялся собирать хворост. Джоанна помогала отцу. Как только они напились кофе и поужинали мясом и поджаренным хлебом, Джоанна вошла в палатку. Без сил упала она на свою мягкую постель из ветвей пихты, завернулась вместе с девочкой в шкуры и одеяла. Сегодня она совсем не разговаривала с Казаном. А Пьер был рад, что она слишком утомилась и не осталась посидеть и поговорить у костра. И все же…
Внимательные глаза Казана заметили, как Пьер неожиданно вздрогнул. Потом встал с саней, подошел к палатке. Приподняв входной полог, он просунул внутрь голову и спросил:
— Ты спишь, Джоанна?
— Засыпаю, отец. Приходи и ты поскорее.
— Вот только докурю. Удобно тебе?
— Да. Я так устала! И спать очень хочется.
Пьер тихо засмеялся. Он держался руками за горло.
— Мы уже почти дома, Джоанна. Ты узнаешь нашу реку, Литл-Бивер? Если б даже мне пришлось оставить тебя сегодня одну, ты все равно смогла бы добраться до нашей хижины. Осталось всего сорок миль. Ты меня слышишь, Джоанна?
— Да, да, я знаю…
— Сорок миль, прямо вниз по реке. Тут не заблудишься. Надо только остерегаться полыньи.
— Отчего ты не идешь спать, отец? Ты же устал и совсем болен.
— Сейчас, только докурю, — снова сказал Пьер. — Джоанна, ты напомнишь мне завтра про полыньи? А то я могу забыть. Их легко различить, потому что снег и наст над ними белее и они пористые, напоминают губку. Не забудь… про полыньи…
— Хорошо…
Пьер, пошатываясь, вернулся к костру.
— Спокойной ночи, дружок, — сказал он Казану. — Пожалуй, пойду спать к моим малышкам. Еще два дня… Сорок миль… Два дня…
Казан наблюдал за ним. Изо всех сил он потянул цепь, и ошейник так сжал ему горло, что у него перехватило дыхание. Лапы и спина его подрагивали. В палатке, куда вошел Рэдиссон, спали Джоанна и ее ребенок. Казан знал, что Пьер не обидит их, но он предпочитал, чтобы старик оставался здесь, у костра, чтобы можно было лежать и следить за ним глазами.
В палатке было совсем тихо. Ближе, чем обычно, раздался зов Серой Волчицы. С каждой ночью она начинала выть все раньше и подходила все ближе к стоянке. Казану очень хотелось, чтобы она была рядом с ним в эту ночь, но он даже не заскулил в ответ. Он не смел нарушить странную тишину, царившую в лагере. Он долго лежал неподвижно, разбитый и усталый после дневного пути, но заснуть не мог. Пламя костра почти погасло, ветер в верхушках деревьев затих. Густые серые тучи стали уползать куда-то вдаль, будто с неба стягивали тяжелое покрывало. Опять засияли белым металлическим светом звезды. Мороз быстро крепчал.
В ту ночь Серая Волчица не долго искала стоянку. Как безмолвная тень, она шла по следу Пьера Рэдиссона. Казан вновь услышал ее голос уже далеко за полночь. Он настороженно поднял голову. Тело его было неподвижно, только мускулы странно вздрагивали. В голосе Серой Волчицы слышалась новая жалобная нота — нечто большее, чем простой зов; она извещала! И тогда Казан, одолеваемый страхом и одиночеством, поднял голову прямо к небу и завыл, как воют свирепые северные собаки у палаток своих только что умерших хозяев.
Ознакомительная версия.
