Более серьезные испытания выпали на долю Фридриха, когда ему после смерти отца пришлось взять на себя управление всеми поместьями. Однажды, когда он уволил одного строптивого инспектора, внезапно ночью в той части дома, где находилась спальня владельца замка, произошел взрыв. Только под утро Фридриха удалось откопать из-под обломков: на теле его зияли многочисленные раны и несколько ребер оказались сломанными. К счастью, одна из потолочных балок так удачно легла на спинки железной кровати, что образовала над ней нечто вроде защитного перекрытия. Оказалось, что какой-то неизвестный злоумышленник начинил печку взрывчаткой и, подведя к ней бикфордов шнур, заставил взлететь все на воздух.
Фридрих Фальц-Фейн, который не курил и не пил, имел лишь одну, но «пламенную страсть»: он обожал всяческое зверье. Став единовластным хозяином Аскании, он принялся строить новые птичники, которые становились все просторнее и прекраснее. Но настоящее начало столь знаменитого сегодня «рая животных»— Аскании-Нова следует отнести к 1887 году. Именно в тот год Фридрих Фальц-Фейн пригласил к себе в имение специалиста, которому и удалось пробурить первую глубинную скважину в земле. На глубине 70 метров наткнулись наконец на отличную, прозрачную воду. С помощью насоса ежедневно выкачивали по 300 тысяч ведер воды наверх. Вскоре и все соседние поместья обзавелись аналогичными буровыми скважинами, и со временем с их помощью, да и еще путем устройства плотин на реках, было организовано искусственное обводнение земель, и сегодня степь, когда-то заселенная лишь кочевниками, превратилась в одну из неиссякаемых житниц Советского Союза.
Водонапорная башня, построенная в стиле древней руины, стоит еще и сегодня, но вся сверху донизу обросла плющом. Отсюда вода растекается по каналам «зоопарка», где купаются утки и гуси из всех стран света, а затем стекает в большой пруд, где гордо вышагивают фламинго и пеликаны. Шестьсот различных видов деревьев Фридрих Фальц-Фейн свез сюда со всех концов земного шара, пытаясь акклиматизировать их посреди безлесной степи; ему удалось вырастить большой ботанический сад. Двести из этих видов прижились и стали разрастаться дальше. По ухоженным дорожкам этого райского парка я и бродил вечером в день своего приезда в Асканию-Нова и наслаждался пением соловьев.
Фридриху не нужно было больше содержать своих любимых птиц в клетках. Теперь они и так никуда не улетали из зеленого «острова в степи».
Первым птицам еще подрезали крылья, но после линьки — а у потомства их и подавно — подобная предосторожность оказывалась уже излишней. Более того, весть о зеленом оазисе посреди безлесной степи, где всегда достаточно корма, странствующий пернатый народец вскоре разнес по свету, и вот здесь загнездились и иволги, и соловьи, славки и другие мелкие певчие птицы. Даже единичные перелетные птицы оседали на все лето в «степном раю». Помимо оседлых пернатых по прошествии нескольких десятков лет здесь прижились около 40 пролетных видов, таких, как домовый сыч, удод, аист, хохлатый жаворонок, деревенская и другие ласточки, различные голуби, воробьи, скворцы, галки, белая трясогузка, ястреб, чибис, зяблик, кукушка, горлица, сорока, болотный лунь, озерная чайка.
От года к году «овечий король» все больше увлекался своим «птичьим раем». Он решил расширить ассортимент обитателей так называемого «зверинца на воле». Вступив в переписку со знаменитыми в то время немецкими звероловами — Гагенбеком и Рухе-Альфельдом, он вскоре стал приобретать все новые и новые партии экзотических животных. Так, южноамериканские страусы нанду сразу же прижились и приступили к выращиванию многочисленного потомства. Для прибывших же вслед за ними австралийских эму и африканских страусов степной климат оказался, по-видимому, все же недостаточно жарким, чтобы откладывать яйца. Зато четыре вида кенгуру, верблюды, дромадеры и ламы чувствовали себя здесь как дома, как, впрочем, и 13 видов оленей и косуль, 20 видов антилоп, а также горные козлы, гривистые бараны, яки, зебры, индийские водяные буйволы, или арни.
В 1889 году Фридрих посетил Всемирную выставку в Париже, где познакомился с известным зоологом Жоффруа Сент-Илером. После беседы с ученым он с удвоенным пылом взялся за начатое дело — создание в степи «рая для животных».
— В вас, — сказал ему знаменитый француз, — счастливо сочетаются любовь к природе, знания, энергия и наличие необходимых средств для выполнения ваших планов!
Так оно и было на самом деле.
К сожалению, Ф. Фальц-Фейну не удалось сохранить хоть нескольких из последних диких лошадей, обитавших тогда еще на юге России. Он слишком поздно обратил на них внимание. А ведь еще в начале семидесятых годов его покойный отец, возвращаясь из своих поездок, частенько рассказывал, что опять видел табунок диких лошадей. Под конец их оставалось всего каких-нибудь восемь голов, потом пять, потом лишь две лошади, причем все в одном и том же месте. Эти дикие степные лошадки были мельче и грациознее, чем восточноазиатские лошади Пржевальского, и встречались прежде в южнорусских степях довольно часто, наравне с орлом-могильником, грифами, дрофами, пеликанами, тушканчиками, сайгаками и волками. Чем больше людей поселялось в степи, тем больше отстреливалось диких лошадок, причем просто так, из желания позабавиться охотой. Нередко случалось, что драчливые дикие жеребцы отбивали от стада домашнюю кобылу и покрывали ее, но, по мнению Фальц-Фейна, ни одному домашнему жеребцу не удалось бы покрыть дикую степную кобылу: для этого дикие жеребцы были слишком ревнивы и боевиты. Поэтому и самые последние из диких лошадей оставались чистокровными, и полукровок меж ними никогда не водилось.
Однажды папаша Фейн сообщил сыну, что по Рахмановской степи бегает всего только одна дикая лошадь — видимо, последняя. Одинокая кобыла держалась вблизи пасущихся табунов домашних лошадей и, когда пастухи отсутствовали, старалась затесаться в табун. Но стоило появиться пастуху, как она тут же отбегала в сторону и держалась отдельно. Ни разу никто не видел, чтобы она лежала на земле, даже дремала она стоя, в то время как домашние лошади обычно укладываются отдыхать на землю. В течение трех лет дикая лошадка становилась все более ручной. За это время она уже дважды приносила жеребят от домашнего жеребца, которых у нее затем отнимали. Под конец она отважилась однажды зимой зайти вместе со всем табуном в загон, более того, проследовала за всеми остальными в конюшню. Эту возможность использовали для того, чтобы ее изловить: домашних лошадей выпустили наружу, а ее загнали в стойло. Во время этой операции дикарка вела себя самым необузданным образом: прыгала на стены и затем в течение нескольких дней отказывалась от пищи. В сутолоке баталии она потеряла один глаз…
