А Голавлик нырнул поглубже — виль! — и ушёл. Не попался!
Сопит Медведь от обиды, а насмешники не унимаются. Усатая Выдра хихикает на берегу:
— Такой силач, а не мог с рыбёшкой справиться… Гляди, как умеючи ловят!
Скользнула Выдра в воду, погналась за голавликами. Быстро плывёт, изгибается в струях, как змейка. Настигла рыбу, кинулась, цопнула, — и вот уже вылезает на берег с Голавликом в зубах.
— Хочешь, косолапый, тебе рыбий хвостик оставлю?
Рявкнул Медведь, отвернулся в другую сторону. Опять лапу задрал и опять ждёт.
Надвигается на камень большая волна, плывёт мимо камня громадная Щука. Спина — как бревно, зубы — как шилья, на голове мох зеленеет… Страшилище!
Зимородок не хочет за Щукой нырять.
Выдра и не собирается Щуку настигать.
Эта рыбина, чего доброго, сама рыбаков слопает!
Но Медведь лапу свою не опустил. Напротив — еще шибче замахнулся.
Подплыла Щука поближе. Мелькнула медвежья лапа — хвать! — и глазом никто моргнуть не успел, как очутилось страшилище на горячем камне…
А Медведь рычит, похохатывает:
— Кто тут насмешничал, кто меня дразнил? Поучитесь-ка сами рыбку ловить… Вот добыча, так добыча — сам наемся, всех вас накормлю, да ещё сорокам с воронами останется!
СТРЕКОЗА И УЛИТКА
— Эй, Стрекоза, ты не видела тут водяного чудища, страшного да безобразного?
— Это я и есть.
— Ну, как бы не так… Ты красивая, лёгонькая, порхаешь, как самолетик. А то чудище еле ползало.
— И всё равно это я была. Два года я в некрасивой шкурке сидела, ваши насмешки терпела. А сегодня не выдержала, взяла да из себя и вышла!
ЛОСЬ И ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ
— Ты, Лось, чего приплясываешь, ушами потряхиваешь?
— От горя, матушка, от горя. Комары-кусаки житья не дают! А сама-то ты, Мышь Летучая, отчего в воздухе пляшешь?
— От радости, батюшка, от радости! Я этих комаров на лету хватаю, живьем глотаю, крылышки выплёвываю. Тебе от них — горе, мне — радость радостная!
СОРОКА И МЕДВЕЖОНОК
— Медвежонок, ты эту рябинку сломать собрался?
— Не-а.
— Ты её в дугу сгибаешь?
— Не-а.
— Ты её ободрать хочешь?
— Отстань ты, Сорока! Ничего я не хочу. Просто взял и на этой рябинке качаюсь. Дайте мне хоть чуток поиграться, пока мать не пришла да меньшого братца нянчить не заставила!
ОДУВАНЧИК
Были у меня, у Одуванчика, золотые кудри. Их молоденькие пчёлы любили, поутру расчёсывали, в мелкие кольца завивали…
— Ах, — говорили, — ненаглядная головушка!..
Весело жилось!
А потом поседели мои кудри, поредели, и оглянуться не успел, как стал я лысенький. И уж не вьются около меня пчёлы, не ласкают, не примечают. Если одна и залетит случайно, так посмеется только.
— Ах, — скажет, — кто мог подумать, что голова у него такая махонькая!
ХМЕЛЬ
Я, Хмель, до того хмельной, до того хмельной! Меня стебель не держит, листья не слушаются, а голова моя буйная вовсе кругом идёт…
Упаду, если не подхватите!
ОДИН ДЕНЬ I
Она была маленькая, с тонкими прозрачными крылышками, похожая на снежинку. Но снежинки рождаются в холодном воздухе, а Метличка появилась на свет в тёплое летнее утро.
На рассвете она поднялась из-под воды и закружилась над озером вместе со своими подружками. Их было так много — белых и лёгких, — что казалось, будто над озером разгулялась метель.
— Метлички заиграли! — говорили люди и останавливались, чтобы поглядеть на белый хоровод.
Но Метличка не слышала, что говорят люди. Она взмахивала крылышками и поднималась выше и выше. Она в первый раз видела синюю воду озера, облака в небе, зелёные деревья, чистое солнце и радовалась этому как могла.
Она знала только одно: к вечеру, когда солнце опустится за лес и загустеют сумерки, все метлички упадут обратно в воду. Их жизнь кончится, потому что на свете они живут всего лишь один день.
Недаром люди зовут их подёнками.
Но Метличка не жалела, что её жизнь так коротка. Ведь никто не говорил Метличке, что после темноты опять наступает рассвет, что этих рассветов много и что все они прекрасны… Метличка думала, что иначе не бывает: жизнь — это один день. Утро — молодость, полдень — середина жизни, а вечер — старость. И Метличка радовалась как могла, и ей казалось, что до старости ещё очень и очень далеко.
Может быть, она так бы ничего и не узнала.
Но погода в тот день выдалась неспокойная, по озеру чередой катились волны, листва на деревьях кипела и становилась то густозелёной, то серебряной.
Налетел сильный порыв ветра, подхватил Метличку и понёс прочь от воды. Закрутился внизу песчаный берег, промелькнула опушка леса, поляна, и не успела Метличка опомниться, как её занесло ветром на вершину старого, чёрного Дуба.
Прилепилась Метличка к его ветке, сложила помятые крылышки и стала ждать, когда стихнет ветер. Но ветер не унимался. Лес шумел, сердился, трещал, и качалась и скрипела ветка, на которой прилепилась Метличка.
Миновал час, другой, время уже шло к полудню, а ветер дул по-прежнему. И Метличка начала плакать.
Дуб услышал её. Он был старый, мудрый Дуб, и он сумел среди лесного шума различить слабенький голосок Метлички.
— О чём ты плачешь, белая бабочка? — спросил он.
— Я плачу о том, что не могу вернуться на озеро, — ответила Метличка. — Скоро полдень, ветер не унимается, и я останусь тут до самого вечера.
— Что ж, ты вернёшься домой завтра, — сказал Дуб.
— Я не знаю, что такое «завтра»! — Метличка от удивления даже перестала плакать.
— Завтра будет такой же день, и такое же солнце, и такая же вода на озере.
— Завтра ничего не будет, — сказала Метличка. — Наступит вечер, и мы все состаримся, и умрём, и опустимся в воду, из которой вышли.
— Ах, так вы — подёнки… — усмехнулся Дуб. — Я и забыл, что, для вас не бывает ни завтра, ни послезавтра, ни весны, ни осени…
— А что такое «весна» и «осень»? — спросила Метличка.
И Дуб рассказал ей, как после снежной, студёной зимы приходит на землю красавица весна и зажигает в лесу первые звёздочки медуниц, самых милых на свете цветов. Как весну сменяет щедрое лето с ягодами, грибами, спелой рожью на полях. Как потом опускается на землю осень и одевает деревья в такие расписные наряды, каких не бывает больше никогда…
— Значит, я ничего этого не увижу? — спросила Метличка. — Ни весны, ни осени, ни зимы? Но почему так?! Почему такая коротенькая у меня жизнь?!
Старый Дуб долго не отвечал, только шумел ветками, и казалось, что он вздыхает тяжело.
