Представление о миролюбивом характере, даже робости, медведиц вполне подтверждалось. В поведении их не было и намека на агрессивность, хотя расправиться с человеком им, конечно, ничего не стоило.
Успех с обездвиживанием животных пришел не сразу. Первые опыты такого рода наша экспедиция предприняла два года назад на Земле Франца-Иосифа. Мы пытались тогда догонять медведиц с медвежатами на вездеходе, подкарауливали зверей в засидке у полыньи, привлекая их нерпичьими тушами и запахом горящего в печке тюленьего жира. Все это позволило нам ближе познакомиться с поведением зверей, сделать пусть небольшие, но интересные открытия в их биологии. Кроме того, выяснились слабые стороны обездвиживающего снаряжения, которым мы располагали (у нас были пули, начиненные сухим препаратом).
Конечно, опыт той экспедиции пришелся очень кстати. Снаряжение наше было теперь более совершенным. И все-таки, возьмись мы за него в другом составе, дело, может быть, опять кончилось бы неудачей. Спокойствие и уравновешенность Саши, его высокое профессиональное мастерство (если можно так сказать об ученом) как нельзя более кстати дополнялись большим жизненным опытом и талантом экспериментатора, свойственными Юрию Анатольевичу, хорошим знанием острова и выдержкой, которыми располагал Николай Николаевич. Медведица миролюбива, но, тем не менее, наша работа требовала мужества: зверь, даже нечаянно, легко может помять и искалечить человека. В мужестве моим товарищам тоже отказать было нельзя.
Пытаясь высмотреть, где находится хозяйка берлоги, и Саша, и Николай Николаевич не раз почти по пояс скрывались в медвежьем убежище. Юрий Анатольевич, чтобы не расходовать понапрасну шприцев, подчас выстреливал ими, едва не касаясь, медведицы стволом.
Итак, наша главная задача выполнена. Где-то во льдах бродят первые помеченные на острове Врангеля медведицы. Пока их немного. Но теперь уже ясно, когда и как нужно проводить эту работу.
* * *
В первых числах апреля в погоде наступил перелом. Солнце стало каким-то улыбчивым, и заметно потеплело. Пурги пока затихли, а если шел снег, то в воздухе порхали крупные, редкие снежинки. Девятого апреля у балка появилась первая пуночка — вестник вступающей на остров весны. В этот день мы уезжали на своем тракторе в поселок. Вместе с нами отправлялись в долгое и необычное для них путешествие медвежата.
Еще через несколько дней вместе со старым знакомым Ульвелькотом я поехал на собаках на мыс Блоссом. Сюда, на место моржовой залежки, по рассказам, частенько наведываются одиночные медведи. Где-то у юго-запада острова виднелось «водяное небо». Там открылась полынья и, возможно, держались «наши» медведицы. Встреча с ними была особенно заманчивой.
Ночи тают на глазах, и путешествовать теперь можно в любое время суток. Ваня собрался в дорогу поздно вечером.
Нарта «кричит» — пора войдать полозья. Фото автора.
Скрипят и подпрыгивают на застругах нарты, мельтешат лапы собак. Время от времени делаем короткую остановку — пора войдать полозья. В полночь на небосводе загорается неяркое сияние, но вскоре его гасит рассвет. За неспешным разговором незаметно бегут часы и километры. И вот среди заснеженной равнины (трудно различить, где кончается суша, и начинаются морские льды) вырастает бревенчатая вышка с площадкой из досок на вершине. Это навигационный знак, обозначающий мыс Блоссом — конечную цель нашего путешествия. Ваня уезжает к ближайшей избушке, чтобы дать отдых собакам и соснуть самому. Я забираюсь на вышку. Со мной спальный мешок, фотоаппарат, бинокль, примус и чайник.
На моржовом лежбище, тем более таком крупном, как это, медведи всегда могут найти поживу. Какое-то количество моржей гибнет здесь от старости (возможно, на суше старики вообще встречают свой смертный час чаще, чем в море) или от ран, полученных еще по пути на залежку. Если животные панически испуганы, например, неожиданным появлением людей, они кидаются в воду и при этом иногда давят друг друга. Так или иначе, но после ухода стада на лежбище всегда остаются мертвые исполины (собранные с них клыки в старину так и назывались — «заморные»). И сейчас по косе были разбросаны по крайней мере десятки полузанесенных снегом туш. Некоторые из них были уже основательно объедены медведями; от одной туши к другой вели цепочки медвежьих следов.
Ванина упряжка постепенно удалялась, то исчезая в ложбинах, то появляясь вновь. Вот она слилась в одно темное пятно, и теперь уже трудно разобрать, где собаки, где сани и где человек… Созерцание этой картины прервал размеренный скрип шагов. К вышке приближалась пара медведей.
Впереди, похоже, шла самка. Свидетельством тому служили относительно небольшие размеры, более стройное телосложение и даже «женственная» походка. За ней следовал самец. Это не вызывало сомнений хотя бы потому, что зверь был настоящим гигантом. У медведей начался «медовый месяц». «Кавалер» не отступал от «дамы» дальше, чем на два-три шага, но, очевидно, обращался с ней строго: ухо медведицы было надорвано и висело, на щеке виднелась кровь. Метрах в ста позади и немного в стороне от этой пары шел еще один зверь, скорее всего менее удачливый соперник.
Медведи подошли к моей засидке. Теперь, когда они очутились подо мной всего в пяти-шести метрах, можно было рассмотреть даже, что веки их густо опушены инеем. Из полуоткрытой пасти самца вырывались облачка пара, и непрестанно слышались издаваемые им звуки — нечто вроде глухих стонов или покряхтывания. Самка потерлась боком о столб вышки, расшатывая все сооружение, но тут же, приподняв голову, отпрянула. Наверное, она уловила доносившиеся с помоста шорох, щелчки затвора аппарата, быть может, и подозрительный запах.
Все так же размеренно, похрустывая снегом, звери продолжили свой путь. Они вышли на припай и еще долго виднелись там, удивительно гармонично вписываясь в этот утренний пейзаж и украшая его. Нельзя было не вспомнить слов известного английского зоолога Джулиана Хаксли: «Крупные животные, свободно и безбоязненно разгуливающие по необозримым просторам, — это зрелище волнует и восхищает подобно созерцанию прекрасного здания или прослушиванию гениальной симфонии»…
После недолгого перерыва так же неожиданно с припая пришел небольшой медведь, возможно один из прикормившихся здесь аборигенов. Он деловито обследовал косу, переходя от одного моржа к другому. Приплясывая на них передними лапами, попытался оторвать некоторые из туш от грунта, но убедившись в тщетности своих усилий, направился к высокой гряде заструг. Раскопав ее, он извлек солидный кусок мерзлой моржатины и приступил к трапезе. Прошло не более получаса, и в «столовой» один за другим появились еще два одиночных медведя примерно таких же размеров, как и ранее пришедший. Полностью игнорируя присутствие других зверей, каждый из них занимался «своей» тушей или ее частью. Обед их длился долго. Первый зверь провел на косе в общей сложности более часа и лишь после этого вернулся на припай. Здесь я сразу же потерял мишку из виду; очевидно, он залег под ближайшей грядой торосов. Один из оставшихся медведей расположился провести свой «мертвый час» здесь же, на косе, всего в нескольких метрах от туши, которую грыз. Третий медведь кормился около двух часов, затем отправился вдоль берега к северу.
