А рассказ про то, как медведь бабу в Торбыково украл, да к себе в берлогу приволок, и всю зиму с ней прожил, и лишь весной отпустил, уже беременную? И вся деревня ждала и гадала, когда родит и на кого будет ее ребеночек похож — на зверя ли, на человека ли? По прошествии срока баба родила мальчика, и слава богу, похож оказался на киномеханика из Чердат.
Мужики смеются, а мы еще верим в сказки про медведей…
И до сих пор как музыка звучат их имена — дядя Коля Кулаковский, дядя Ваня Тужиков, дядя Гоша Таурин, по прозвищу Барма, дед Аредаков и мой отец, Трофим Семенович — все штатные охотники, вынужденные пойти на промысел во время войны тринадцатилетними пацанами.
Помню, у нас в избе висел плакат, на котором были нарисованы пушные звери и рядом — боевое оружие: водяная крыса — обойма патронов, белка — граната, колонок — автомат ППШ, соболь — станковый пулемет с длинным стволом.
Столько стоил каждый добытый зверек…
Первого зайца поймал в шесть лет. Первую лису в заячью петлю — в девять. Первое ружье отец купил мне в одиннадцать, поскольку закончил третий класс без троек. Это была «Белка» — комбинированное ружье 28-го калибра с мелкокалиберным верхним стволом, мечта всей жизни. Из него, случайно, с испугу, и добыл первого медведя в тринадцать, за что сразу же получил в школе прозвище — Медвежатник.
Конечно же, я мечтал стать охотником, хотя отец все время заставлял учиться и говорил при этом: «Ружье да весло — хреновое ремесло». А сам при этом всю жизнь прожил с ружьем, веслом и еще с гармошкой русского строя, которая и досталась мне в наследство.
И еще досталась охотничья страсть, всякий раз будоражащая душу, как только весной услышу шварканье селезня, клик гусиных стай, и совсем уж затрепещет сердце, когда ранним утром в далеком, с седой дымкой, березовом перелеске забормочут на деревьях тетерева…
Помните, в школьных учебниках по истории Древнего мира были картинки: волосатые первобытные люди в шкурах загнали мамонта в ловчую яму и забивают его камнями? Подобное представление об охоте в далеком прошлом, мягко говоря, большая натяжка. Во времена, когда по земле бродили эти огромные и могучие животные, в изобилии существовали другие, более мелкие и легкие по добыче, травоядные. Например, ведущие стадный образ жизни туры, зубры, разные виды оленей, вепрей и прочих парнокопытных. Скорее всего, мамонт был первым прирученным диким зверем, причем табуированным, поскольку из-за своих размеров явно почитался, как божество, и если использовался в хозяйстве древнего человека, то как тягловая сила. Пример тому Индия и индийцы, которые, как известно, ушли на свой полуостров в период оледенения и сразу же приручили слонов, а объектом охоты их сделали англичане, когда Индию обратили в колонию.
Охотники знают: мясо дикого крупного зверя (лося, медведя), очень жесткое, плохо печется на углях и если варится, то долго и оттого становится безвкусным. Как известно, человек — существо всеядное, и история его развития говорит о том, что при благоприятных климате и условиях существования он больше употреблял растительную пищу, которой в нижней части четвертичного периода было предостаточно. Например, такой же всеядный медведь лишь ранней весной, от голода, когда нет ни ягод, ни посевов зерновых, ни горных рыбных рек, начинает охотиться на лосей (чаще новорожденных телят). Исключительно плотоядным медведь становится еще и от великой нужды, когда был поднят из берлоги среди зимы или согнан с места обитания таежным пожаром, оказавшись на чужой территории. В другое, благоприятное время его пища — овес, брусника, клюква, черемуха, рябина и прочие вегетарианские блюда.
Сытый человек в древности не занимался звероловством по определению, ибо тогда еще не существовало понятия охоты ради забавы и развлечения.
Такова психология всеядных.
На мамонтов люди начали охотиться в связи с похолоданием климата и в период последующего оледенения. Возможно, после того как началось одичание человека в связи с тяжелыми условиями жизни, ничто иное не могло подвигнуть его на нарушения табу. Доказательством тому служат не только употребления грубого мяса в пищу, но еще использование мохнатых, толстых и теплых шкур в качестве постели, покрова шатров, бивней на каркас, черепов для строительства стен, а костей — вместо топлива для костров. То есть, когда люди охотились на мамонтов, в районах его обитания уже не существовало лесов и древесины. Если так, то и растительность была скудной, чтобы прокормить стада этих гигантских животных. Наверняка они были полуголодными, заморенными, как и люди, уходящие от надвигающегося ледника. И тогда избиение неспособных подняться на ноги мамонтов трудно назвать охотой. Скорее всего, племя дичающих наших прапредков добивало отставших от стада животных, останавливалось на некоторое время, пока было мясо, набиралось сил и брело дальше.
Такого павшего мамонтенка в 1974 году нашли в вечной мерзлоте на Таймыре. Весь полуостров и прилегающую территорию (Долгано-Ненецкий национальный округ) можно считать родиной мамонтов: выветрелые кости и бивни находили во многих речках, из позвонков получались легкие и прочные табуретки. Этот же был «свежемороженым» и только чуть подпорченным, наверное еще в ту эпоху, лежал под тонким слоем растепленного грунта. Ростом всего метра полтора и плоский, как камбала. Передать его ученым не удалось, поскольку было лето и достаточно тепло, поэтому с него содрали шерсть, вырубили коротенькие бивни и кусок почти черного по цвету мяса на несколько килограммов. Правда, еще вскрыли брюхо: желудок и кишечник были совершенно чистыми, то есть несчастный мамонтенок умер от голода. Мясо экспедиционные бичи долго варили в ведре, трижды меняя воду, и все равно вонь стояла на весь поселок. И все-таки долго не решались попробовать, опасались трупного яда, дали кусок собакам — есть не стали, может, от того, что жили при кухне. Однако потом кто-то из буровиков рискнул: вроде ничего, говорили, даже вкусно, напоминает морскую капусту — это чтобы сманить других. Я не решился, отчего-то почувствовал отвращение, будто это человечина, но некоторые мужики съели по несколько мясных волокон, возможно, для того, чтобы потом говорить: «А я даже мамонтину ел!» В конце концов ведро с мясом вывалили на помойку, а брошенную в тундре тушу за сутки и с удовольствием доели голодные, по-летнему облезлые песцы.
