Д. И. Тихомиров сразу расположил к себе мальчика. В дружеских беседах он развивал перед учениками свои мечты о благе человечества, говорил о том, что каждый из образованных людей должен служить народу, который его кормит своим тяжелым трудом, и эти речи нашли горячий отклик в душе Володи.
— Мы у него в долгу, — говорил Д. И. Тихомиров, — и в неоплатном.
Но оригинальная свободолюбивая натура Володи Дурова уже тяготилась однообразной школьной жизнью; его тянуло в балаган…
Возможно, что эта тягота к бродячей жизни, к приключениям, была у Володи наследственной: когда-то, в 1812 г., его бабка Надежда Дурова, бежала из дома отца на войну, скрывала свой пол и происхождение под военным мундиром и получила чин я отличие за храбрость как офицер Александров…[5]
Володя Дуров вновь бежал в Тверь к Ринальдо, на голод, — так велика была его страсть к балагану…
Но жизнь в Твери оказалась ему не по силам; пришлось снова бежать и вернуться в Москву пешком, по шпалам.
В Москве, под руководством того же Д. И. Тихомирова, семнадцатилетний В. Л. Дуров выдержал экзамен на городского учителя и был назначен в городское училище на Покровку, но тотчас же отказался от назначения.
Д. И. Тихомиров говорил:
— Иди каждый своим путем, каков бы он ни был, только на пользу народу, для его просвещения.
А В. Л. Дуров выбрал для просвещения людей свой особый путь: он стал учить и дрессировать животных, которые ему помогали в шутках высмеивать людские пороки.
Крестный отец определял его несколько раз на службу, но чиновничья карьера казалась В. Л. еще невыносимее; он задыхался в атмосфере, где крупные чиновники глумились над подчиненными, где все глумились над приходившим искать своих прав темным людом из трудового населения города и деревни.
Вечные искания правды заставляли В. Л. Дурова слоняться из одного людского общества в другое, и в конце концов высмеивание начальствующих лиц — угнетателей народа — заставляло его сидеть в тюрьме, терпеть высылку из городов, разорение.
С каждым годом увеличивалась труппа дуровских животных. Еще живя у Захаровых, В. Л. приручал голубей, возился с лошадьми, собакой Синюшкой; эта любовь вылилась в особый способ дрессировки без кнута, при посредстве ласки. Служа у Ринальдо, В. Л., как только скопил немного денег, завел животных: козла Василия Васильевича, гуся, собаку и др. и стал их дрессировать и показывать публике.
Годы шли, и имя Дурова сделалось известным не только в России, но и за границей. Куда ни приезжал Дуров, сборы были полны; к нему на спектакли ходили даже те, которые ненавидели цирк.
Проповедь В. Л. Дурова о слиянии всех наций была не по нутру черносотенцам. Дуров стоял за евреев, как за угнетенный народ, чем восстановил против себя врагов этой нации,[6] которые даже грозили его в Одессе убить, так что Дурову пришлось бежать за границу.
И за границей он оставался верен себе, смеялся над пороками сильных мира, высмеял даже германского императора, за что был выслан в двухмесячный срок из пределов Пруссии.
Возвратившись на родину, В. Л. Дуров продолжал свою деятельность, переезжая из города в город, из местечка в местечко; был он и в Сибири и в Закаспийском крае, был на Кавказе, в Крыму и всюду нес проповедь общей любви и примирения, показывая пример на своих зверьках: он соединял разных зверьков в одну дружную семью: были здесь волк с козлом, лисица с петухом, кошка с крысой и т. д.
Заботы о любимых четвероногих и пернатых товарищах и их частые потери повлияли на здоровье В. Л., и он получил грудную жабу; кочевая жизнь по плохо сколоченным балаганам в бурю и непогоду подорвала его силы. Пришлось подумать об отдыхе для себя и своих зверей, и В. Л. на сколоченные упорным трудом деньги купил себе небольшой особняк на Старой Божедомке, в Москве.
Здесь в своем «Уголке» дедушка Дуров устроил маленький театр, где выступают артисты-животные, зверинец и первую в мире лабораторию для наблюдения за поведением животных и опытов с ними, под покровительством Московского Совета и тов. Луначарского.
В Дуровском уголке В. Л. ведет работы, совместно с известными профессорами; здесь происходят наблюдения и опыты, благодаря которым им сделаны многие открытия.
В «Уголок» из-за границы приезжают иностранные ученые.
Уголок В. Л. Дурова — маленький музей. Здесь среди чучел животных можно проследить колоссальную работу В. Л. Дурова.
Он — самоучка, даровитый во всех областях. Он и ученый, и музыкант, и изобретатель музыкальных инструментов, и художник-живописец, и скульптор, статуи которого (вымершие животные) украшают вход в «Уголок», и дрессировщик животных.
Мечта дедушки Дурова — приобрести молодых учеников, которые продолжали бы его работу.
Ал. Алтаев.
Много лет под-ряд я, артист, скитался по свету со своими дрессированными животными. Я переезжал из города в город, из губернии в губернию, останавливался на промежуточных станциях, в железнодорожных плохо сколоченных театрах, в сараях, в ярмарочных балаганах и под дождем, ветром, снегом давал я представления со своими зверьками.
Делил я с ними и их кочевую жизнь и нередко в первые годы странствований засыпал, обнявшись с ними в конюшнях, а в больших городах, позднее, когда приходилось останавливаться в номерах гостиниц, на постели, под постелью, на стенах, на шкафах и комодах, в ящиках этих комодов, — всюду ютились мои пернатые и четвероногие друзья.
Обезьяны прыгали и лазали здесь по драпировкам, шкафам и карнизам; на стенах, в клетках, сидели разные птицы; рано утром, чуть свет, они будили меня своими громкими птичьими голосами. Петух мне кричал свое бодрое «кукареку», попугай — «вставай, пора», ворон отзывался гортанным голосом «кто там», когда коридорный стучался в дверь, принося самовар. Под одеялом, свернувшись калачиком, лежал мой неразлучный друг-собака; лизнув мою ногу, она вылезала наружу. А поверх одеяла резвилось несколько десятков крыс, подлезая под подушку и простыню. Я вставал, одевался и, когда выходил из дому, направляясь по делам, меня везли по улицам мои цирковые товарищи: ослик, свинья, верблюд, а то и сам великан-слон.
Моя жизнь вся целиком прошла бок-о-бок с животными. Горе и радость делил я с ними пополам, и привязанность зверей вознаграждала меня за все человеческие несправедливости.
И служили мои звери не только своему животу и моему карману, но и высшим задачам просвещения. И часто, сравнивая людей и животных, я находил больше правды у последних.
