Гнездо на кочке — ее зимняя квартира, летняя находилась под лежащей неподалеку корягой. Когда мы откатили эту корягу в сторону, обнаружили и саму хозяйку. Небольшая рыжая зверюшка с усатой мордочкой и черными глазками страшно нас испугалась и бросилась наутек. Шариком прокатилась у ног Васьки Чирка, мелькнула в зарослях голубики и исчезла.
Мы думали, теперь она не покажет на поляну и носа, но лишь закончили строительство, полевка тут как тут. Пролезла между бревен, забралась на стол и принялась изучать лежащую там пачку печенья. Мы вспугнули ее, она отважно шмякнулась на пол и больше в тот день на глаза не попадалась.
С тех пор и пошло. Пока мы готовим обед, колем дрова, ладим снасти на налимов, полевка отсиживается в своей норе, но лишь отправимся сопровождать очередную машину, она сразу же взбирается на стол и принимается собирать крошки. Иногда мы слишком засиживаемся в избушке, она не выдерживает и принимается бегать по столу в нашем присутствии. За это мы злимся на нее, а вчера запустили поленом. Ах, мол, такая-сякая, по столу бегаешь, продукты портишь!
А ведь мы не правы. Она подолгу живет здесь в одиночестве, выглядывает нас, как самых дорогих гостей, и даже скучает, если мы где-то задерживаемся. Так что она здесь хозяйка, а мы всего лишь гости. Только нехорошие гости. Вместо гостинцев и доброго слова… поленом!
Преступление и наказание
Большой рыжий паук с желтыми ногами забрался в мою охотничью избушку и устроил настоящий разбой — натянул паутину, поймал и съел единственную живущую у меня муху. Эту муху я выковырял из лиственничной чурки, отогрел и ухаживал как мог, а этот бандит съел.
Я отругал паука и пообещал выбросить на мороз. Угрюмый и виноватый паук до самого вечера просидел у зарешеченного паутиной окна, словно сам себя посадил в тюрьму.
Вкусное бревно
Потолок нашей избушки набран из сырых неошкуренных бревен. И нужно же было случиться, что лежащее как раз над Васькиной постелью бревно приглянулось жукам-дровосекам. Тяжелые черные жуки с похожими на антенны усами пробираются в избушку всякими способами. Они летят через неплотно прикрытую дверь, лезут в щели между бревен, а есть и такие, что въезжают в избушку на ком-нибудь из нас. Выйдешь за водой или дровами, возвращаешься, а он уже пристроился на рукаве или за воротником. Сидит и недовольно шевелит усами. Чего, мол, уставились? Жуков не видели, что ли? Затем вжи-ик! — перелетел на бревно и давай его уписывать. Аж треск по избушке.
Из-за этих жуков у нас с Васькой Чирком куча неприятностей. То и дело на голову падают кусочки коры, опилки, какие-то колбаски.
Иногда сваливается и сам жук. При этом он путается в волосах и скрипит. Васька подхватывается с постели, вылавливает жука и принимается его ругать:
— Это он специально прыгнул. Никакого покоя от этих усачей! Тайги им мало, что ли? Прямо на голову лезут.
Но зло его притворное. Можно в минуту содрать с бревна всю кору или просто заколотить это бревно куском фанеры. Васька же ничего делать не хочет. Более того, я подозреваю, что он специально бросает дверь открытой и даже выковырял мох из стены, устроив таким образом приличную щель. Ваське льстит, что у нас гостят эти жуки. Это же надо! Летел, может, за десять километров от избушки, пронюхал, что у нас есть вкусное бревно, и завернул в гости. Коры пожевать, на нас посмотреть и самому показаться.
А нам для него бревна жаль, что ли?
Смерть жаворонка
В детстве мне часто приходилось пасти нашу корову Зорьку. Поднимешься пораньше, сунешь за пазуху кусок хлеба — и в степь. Помню, очень хотелось спать.
Плетешься по дороге с закрытыми глазами и даже не видишь коровы. Но лишь выйдешь за деревню, вымочишь ноги в росе, весь сон как рукой снимет.
Больше всего мы любили пасти коров у Скифской могилы. Там всегда росла хорошая трава, главное же, в этом месте можно запросто отыскать все, начиная с наконечника стрелы и кончая осколком артиллерийского снаряда.
Когда надоест копаться в земле, ложишься на спину и наблюдаешь за жаворонками. Хорошо смотреть, как эта птичка плавными кругами набирает высоту, как подолгу трепещет на одном месте, а потом вдруг камнем устремляется вниз. Все почему-то утверждают, что в жаворонке самое интересное — его песня. Нас больше увлекал его полет. Недавно закончилась война, и каждый из нас в глубине души мечтал стать летчиком, чтобы вот так же бросать в пике свой ястребок. Но, может быть, нам тоже нравилось его пение, только мы стеснялись признаться в этом даже себе.
Однажды мы с братом вот так любовались жаворонком, что, словно подвешенный на ниточке, трепыхал в поднебесье и лил оттуда свою песню. Мы знали его давно. Он любил ловить мошек перед пасущейся Зорькой, а однажды поймал мотылька, что вылетел из-под моих ног.
Вдруг пение оборвалось и перешло в какой-то писк, а сам жаворонок начал спускаться, выписывая в небе небольшие круги. Обычно он садится без единого звука, здесь же — спускается и пищит. Да так отчаянно, просто жаль его.
Наконец сел и притих. Мы заметили кустик полыни, за которым он скрылся, и не сговариваясь кинулись туда.
То, что мы увидели, заставило нас попятиться. На небольшом заросшем травой бугорке лежала крупная серая гадюка, а изо рта у нее выглядывали крылья и хвост жаворонка…
Мы часто слышали, что змея может загипнотизировать не только лягушку или там мышь, а даже человека, поэтому были уверены, что подобное случилось и с жаворонком. Непонятно только, как змея сумела загипнотизировать птичку на таком расстоянии? Ведь пел-то жаворонок до того высоко, что был едва заметен…
Прошло тридцать лет. Я давно уехал с Украины на Север, то событие как-то сгладилось из памяти и, если бы не один случай, пожалуй, никогда не вспомнил бы о нем. А произошло вот что.
Мы с Васькой удили хариусов на впадающей в Чуританджу речушке Хити, а на противоположном берегу у заросшей кедровым стлаником осыпи сидел куропач и бередил наши охотничьи души. Хотя в это время всякая охота запрещена, да и ружей у нас не было, а все равно каждый из нас уже не один раз мысленно подкрадывался к неосторожному куропачу и снимал его удачным выстрелом.
Зимой все куропатки белые, а с наступлением тепла курочка, чтобы быть не так заметной, надевает скромное серое оперение. Куропач же становился еще нарядней. Голова, шея и зоб у него красно-коричневые, хвост черный, крылья и туловище белые. В этом наряде куропач и так заметен издали, а наш еще без конца взлетает со своего камня и кричит на всю тайгу:
— Бе-бе-бе-бе-бе-бе! Квек-квек! — словно дразнится. Чирок даже пригрозил ему кулаком, чтобы не очень-то хвастался…
