И последний штрих к портрету автора книги как профессионального охотника: вот уже почти тридцать лет он остается верным ружьям, произведенным в чешском Брно. Сопровождая клиентов, Зденек Вагнер всегда использует штуцер под патрон.458 «Винчестер Магнум», а когда охотится сам — карабин под патроны.375 «Голланд и Голланд Магнум». Именно этот калибр, по его мнению, оптимален для африканских сафари.
Зная Зденека Вагнера уже несколько лет и пройдя вместе с ним через три охотничьи экспедиции, я никогда не мог «заподозрить» его в писательских наклонностях. Настолько плотным, подчас изнуряющим казался мне его ритм жизни: весь «сухой» сезон (с июля по конец декабря) он замят на сафари, от зари до зари сопровождая клиентов и руководя жизнью охотничьего лагеря, а вторую половину года — сдает властям «тонны» отчетов и готовится к новому охотничьему сезону. Но я, к счастью, ошибался, и эта превосходная книга — тому подтверждение.
Мне трудно однозначно определить жанр книги. Это и охотничьи повести, и этнографические заметки, и полудетективные истории, наполненные африканской мистикой, недоступной разуму европейца. Порой, кажется, невозможно поверить, что все написанное — быль, а не плод воображения автора. Но, хорошо зная Зденека Вагнера, одного из последних представителей славной когорты европейцев, ставших профессиональными охотниками на Черном континенте, ручаюсь головой: автор повествует только о том, что сам испытал и пережил. Иного ему не позволяет неписаный кодекс чести профессиональных белых охотников Африки.
Сергей Ястржембский.
Москва, июль 2001 г.
Известие о том, что мой дом на недавно купленном участке сгорел, я получил в Аруше. Однажды утром я сидел на веранде, развалившись в удобном соломенном кресле, и листал утреннюю газету. От этого занятия меня отвлек мой помощник Джума.
— Бвана,[1] — произнес он, нервно переминаясь с ноги на ногу, — только что пришел Панго и хочет немедленно переговорить с тобой.
Я лишь кивнул головой и снова погрузился в заинтересовавшую меня заметку: Панго, мой второй помощник — его имя переводится как «мачете», — очень застенчив, и, прежде чем он преодолеет робость и решится подойти, пройдет еще несколько минут. Ему уже двадцать восемь лет, он очень стеснителен, но обладает всеми навыками, необходимыми для жизни в буше. Без преувеличения можно сказать, что он мастер на все руки. За те семь лет, что парнишка работает у меня в лагере, я успел в этом убедиться.
Как я и предполагал, прошло минут пять, прежде чем чернокожий юноша, негромко покашляв, выглянул из-за угла веранды.
Панго тихо поздоровался, по своему обыкновению уставившись в землю. Я не видел его около месяца и даже успел соскучиться. Глядя на его серьезное, почти детское лицо, я заметил, что он сильно осунулся, если, конечно, можно так сказать про человека, который и прежде, что называется, «гремел костями».
— Рад видеть тебя, Панго! — произнес я, приветливо улыбаясь и откладывая газету, — Садись. Хочешь чаю?
Когда я предлагаю ему угощение, Панго всегда смущается и колеблется, будто хочет убежать. Вот и сейчас он вел себя точно так же, но после моего настойчивого приглашения Панго все же присел на самый краешек стоявшего напротив кресла.
— Джума! — позвал я. И попросил: — Принеси свежего чая.
Джума — полная противоположность Панго: это быстрый, бойкий и смелый парнишка. Больше двадцати лет назад я обнаружил его на рынке в Букобе, небольшом порту на берегу озера Виктория. Джуму бросили родители, и ему ничего не оставалось, как поселиться на рынке, где была хоть какая-то пища: остатки овощей, фруктов, а если повезет, и объедки. О себе он ничего рассказать не мог, знал только, как его зовут.
Я решил приютить его, потому что он меня очень растрогал. Возвращаясь с корзиной покупок к машине, припаркованной у рынка, я увидел на капоте совершенно незнакомого тощего мальчишку лет девяти. В руках он держал грязную тряпку; которой нещадно тер лобовое стекло моего «Лендровера». Мальчишка поминутно спускался на землю и окунал тряпку в зловонную канаву, находившуюся в двух шагах от места парковки. По смотровому стеклу стекала вонючая жижа, но это ничуть не смущало юного поборника чистоты. Напротив, он широко улыбался.
— Ты что же творишь?! — набросился я на него.
— Не видишь? Мою твою машину. Если подождешь минутку, она будет совсем чистой, — произнес маленький вредитель и снова начал развозить грязь по стеклу.
— Немедленно спускайся! Прекрати пачкать мою машину!
— Нет, бвана, я должен сполоснуть стекло. У меня есть банка. Сейчас я наберу воды, — деловито сказал мальчишка, забавно вращая глазами. Эта привычка осталась у него до сих пор.
— Н-ну уж нет! — заикаясь от злости, ответил я и взглянул на банку, полную отвратительной жидкости. Однако мальчишка уже прыгнул на капот и плеснул мутной водой на переднее стекло, которое так и не избавилось от грязи.
— Сейчас, бвана, осталось совсем немного, — затараторил он и побежал к канаве.
— Нет, только не это! Сейчас же прекрати! На, возьми! — Я полез в карман за мелочью.
— Спасибо, бвана! Может быть, ты возьмешь меня на работу? — жалобно спросил мальчонка, — У меня никого нет! Никого! Я очень голоден. Я могу делать все, что ты хочешь, бвана, правда! Только за еду!..
Мои воспоминания оборвались. Джума принес чайник и стал разливать в чашки ароматный напиток. Панго нервно глотнул чай, и я понял, что придется немного подождать, пока он соберется с мыслями и начнет говорить.
Я был удивлен уже тем фактом, что Панго так быстро вернулся. Я отпустил его на два месяца, чтобы у него хватило времени навестить родню, живущую в деревеньке неподалеку от Сингиды, а на обратном пути заехать на мой участок, где мы недавно выстроили небольшой деревянный дом. Мы начали было там добычу зеленого граната, но внезапно спрос на этот полудрагоценный камень снизился, и работать стало невыгодно. На всякий случай (кто знает, может, эти камешки скоро снова войдут в моду?) я оставил свое доверенное лицо присматривать за рудником.
— Бвана, — тихо произнес Панго, отпив еще глоток из своей чашки, — твой дом сгорел, а старый Лука бежал.
— Что ты мелешь? — у Джумы даже голос сел от изумления.
Панго ничего не ответил. Я пригласил Джуму расположиться на свободном кресле, глотнул чаю и попросил Панго рассказать обо всем поподробнее. Джума уже сильно разозлился на молчаливого приятеля, но торопить его было бесполезно.
— Бвана, — наконец заговорил Панго, выдержав значительную паузу, — я гостил у своих родственников, но через две недели мне это надоело, и я решил вместе с братом Мули отправиться на твой участок, чтобы все проверить, а потом опять вернуться в деревню. Мули взрослый, ему уже двадцать. Я хочу познакомить тебя с ним и, если ты согласишься, оставить работать. Он сильный юноша и хорошо знает буш. Мы выехали утром на грузовике и ехали целый день. Переночевали в Кондоа и весь следующий день ехали на чем придется. Сам знаешь, чем ближе к участку; тем меньше попуток. Следующую ночь мы провели в буше, Третий день мы шли пешком и к вечеру добрались до деревни того масая, который проповедует лютеранство под деревьями. Знаешь его?
