Нас встречают и приветствуют как завсегдатаев — мы нечасто заглядываем сюда, но чувствуем себя желанными гостями. Каждый раз после окончания съемок в Гамбурге нас тянет в «Мирабель». Это своего рода ритуал, завершающий работу над документальными фильмами о животных. Почти два года мы работали над лентой «Умные птицы», ломали головы над сценариями, упивались взлетами и боролись с падениями. Теперь необходим четкий сигнал, подводящий итог работе. О нем позаботится мсье Муассонье.
Для Дитера Кайзера, возглавляющего в компании «ВДР» [3] редакцию фильмов о живой природе, изысканная трапеза в присутствии коллег — не просто акт чревоугодия. Она — итог уже состоявшегося совместного приключения (назовем его так, учитывая случайности и неожиданности, которые превращают съемки фильма о животных в рискованное дело). А еще ужин подготовит почву для будущих проектов. «Конец фильма — это начало следующего фильма» [4], — так мог бы звучать неофициальный девиз нашей встречи. На столе появляются напитки и закуски, а в наших беседах — новые идеи и проекты; часто они кажутся утопическими, но порой все-таки вполне разумными. Запретов здесь не существует. Почти не существует. Всем хорошо известно (каждому, как и мне, пришлось это усвоить): Дитер Кайзер не терпит неаппетитных тем. Во всяком случае, за едой, а тем более — в «Мирабель». От добротной трапезы он, кроме всего прочего, привык получать эстетическое удовольствие, а потому отвратительные образы, равно как и пропитанные потом рубашки, здесь вне закона. Разумеется, перед посещением ресторана Дитер переоделся: теперь на нем белая сорочка и дизайнерский пиджак в клетку. Эта одежда на первый взгляд ничем не выделяется — великолепное качество вещей замечаешь лишь со второго взгляда.
Когда подали закуски, Дитер поинтересовался, не возникло ли у меня каких-нибудь новых интересных идей, — это на случай, если «вдруг ни с того ни с сего появится возможность… Правда, вы знаете, у меня нет денег — „ВДР“ совсем обеднела… Но сначала давайте выпьем, мой врач сказал, что я должен выпивать по три литра в день…» Дальше последовал тост за нашу совместную работу. Мсье Муассонье и правда порекомендовал нам хорошее винцо.
— Я слушаю, — снова обращается ко мне Дитер, и внезапно наша беседа перестает быть непринужденной.
Сразу же вспоминается давнишний случай. Тогда за ужином я предложил фильм-проект о симбиозе и в качестве примера привел работу наших симбиотических кишечных бактерий. Дитер Кайзер лишь с отвращением поморщился: «Кишечные бактерии. Мерзость!» Три слова, перечеркнувшие мое предложение. С темой симбиоза было покончено. Раз и навсегда.
На этот раз я делаю еще глоток, чтобы выиграть немного времени, — пусть все решат, что никакие предложения не могут сравниться с этим изысканным вином.
— И все же я слушаю, — грубовато подбадривает меня Дитер, призывая к ответу.
И я произношу ее, эту запрещенную фразу, которая нарушает все основные правила теледокументалистов, снимающих ленты о живой природе:
— Растения. Я бы очень хотел снять фильм о растениях.
За столом — сплошь профессионалы. Известные теледокументалисты, специализирующиеся на фильмах о живой природе. Каждый из них знает или неоднократно слышал, что некоторые темы просто не годятся для работы. Скажем, фильмы о насекомых. Рейтинг у них стабильно невысокий. Даже фильмы о рыбах или кораллах считаются спорными. На главных ролях в фильмах о животных должны быть по возможности большие и благородные создания — например, львы или слоны. У них должны быть мимические способности, ну, или по крайней мере симпатичные мордочки и мягкая шерсть, как у коалы или белых медвежат. А тут растения. Они ведь ни ползать, ни летать не умеют. О мимике и речи быть не может. Все молчат, а у меня такое ощущение, словно к чудесной атмосфере, царившей в «Мирабель» до этого момента, примешивается оттенок неловкости — словно я из рук вон плохо рассказал хороший анекдот.
— И что же будут делать растения? — только и произносит Дитер, засовывая в рот салатный лист.
Что ж, по крайней мере, растения продержались дольше, чем в свое время кишечные бактерии. Мне вспомнилась одна научная статья с подзаголовком — «Растения как мы». Она очень подходит к нынешней ситуации. Там говорилось о нашем сходстве с растениями. Им приходится искать партнера, избегать опасности, сдерживать конкурентов и так далее. Питаться они тоже, разумеется, должны самостоятельно. Питаться! Я готов был откусить себе язык. Именно этого я так боялся — банальной аналогии с нашим ужином. Прежде чем я снова поймал нить беседы, под восторженные «охи» и «ахи» подали наш заказ. Глупо вышло.
Дитер Кайзер, теперь уже абсолютно оправдывая свою фамилию, откашлялся и многозначительно обвел взглядом всех присутствующих:
— Должен со всей серьезностью объявить — растения питаются гораздо скучнее, чем мы. Приятного аппетита.
Красноречивое замечание вызывает громкий хохот. Удивительно, но я смеюсь вместе с остальными, хотя мне совсем не смешно. И зачем я только заговорил о растениях? Дитер берет в руки нож и вилку, еще раз окидывает нас взглядом и, убедившись, что все слушают, произносит:
— Умные растения. Мы сделаем этот фильм. Когда мы сможем его выпустить?
Вечер в «Мирабель» прошел замечательно. Ресторан оправдал свое название.
Что чувствует луковица в холодильнике
Ни о чем не подозревая, я открываю холодильник и нахожу там ее — лежащую на боку луковицу. Она преобразилась. Ее теперь не узнать. И я не решаюсь к ней прикоснуться.
Я не первый раз забываю луковицу в отделении для овощей и нахожу, когда она уже начинает прорастать, но теперь я смотрю на нее совсем другими глазами. Предстоящая работа изменила мою точку зрения — «умные растения» словно бы захватили все мои мысли: они тщательно оценивают и отбирают темы для размышлений, отдавая предпочтение идеям, имеющим отношение к фильму, — именно такие идеи растения прогоняют сквозь мою сеть нейронов и синапсов. Умные растения дают проекту зеленый свет.
Позабытая луковица протягивает мне связку бледных стрелок. Лишь самые кончики немного окрашены зеленым. Молодые хрупкие стрелки пробиваются из донца луковицы — поначалу они торчат в разные стороны, а затем решительно устремляются вверх. Именно это и бросается мне в глаза: стебельки лука выросли криво, изогнувшись вверх — к небу. «Они тянутся к свету!..» — мелькает у меня в голове. Но уже через мгновение я понимаю всю абсурдность этой мысли: не было света, к которому они могли бы стремиться; ростки пробудились и выросли темной ночью. Необходимые питательные вещества и энергию ростки вобрали из тела луковицы — она снабдила их даже влагой. И теперь лежит на боку, истощенная и поникшая: бурые чешуйки стали ей велики на пару размеров.
Каким-то образом даже в холодном темном отделении для овощей молодые ростки лука почувствовали, где находится верх. Но как? Как же растениям удается найти дорогу к небу? Скажем, деревьям, растущим на обрыве? Почему они не торчат из почвы под прямым углом и не похожи на детские рисунки с кривыми трубами на неровных крышах? Нет — стволы равняются на силу земного притяжения — словно у них, как у каминных мастеров, имеется отвес.
Похожей чувствительностью к гравитации обладают корни. Они, как известно, растут строго вниз — одни вертикально, другие под наклоном, но тем не менее целеустремленно и целенаправленно. Так и моя луковица. Поскольку она так упрямо переросла свое кулинарное назначение, я решил повысить ее и предложил новое место — на грядке. Чтобы она запустила корни поглубже во влажный грунт, как только иссякнут собственные запасы влаги и питательных веществ.
Стебель растет вверх, а корни — вниз. Это настолько банальный факт, что удивляться ему могут лишь дети.
И ученые. Они по-прежнему поражаются, как растениям удается подчиняться силе тяжести, и по сей день ломают головы над этим вопросом.
