Иванов подошел к начальнику и, опустив глаза долу, начал свой горестный рассказ о подобранной собаке.
— Порода-то какая? — живо поинтересовался шеф.
Как и предупреждал Гарик, сердце начальника широко распахнулось.
— Не знаю, — честно признался Николай.
— Дворянин…
Сердце распахнулось ещё шире. Иванов не стал его захлопывать признанием, что Зверь, по всей видимости, пес породистый и даже элитный.
— А Виолетта?.. — поинтересовался начальник. Взаимоотношения чужих жен с собаками очень сильно интересовали начальника.
— А её какое дело? Я что, не зарабатываю, чтобы собаку накормить? Зарабатываю. Она её выгуливает? Нет. Так какого, спрашивается, лезть, — снова удивил, теперь уже всех, своей мужественностью Иванов.
Он видел себя сейчас со стороны глазами отдельских барышень не сереньким человечком среднего роста с редкими волосами на маленькой головенке, а Георгием Победоносцем, сразившимся со змием.
Глаза начальника ответили ему дружеской взаимностью.
— Но все-таки ты так уж круто не бери…
— Не беру, да приходится.
— Ладно. Иди. Все равно до конца недели работы особой не предвидится.
Так Иванов оказался на свободе. Матвей догнал его в коридоре и некоторое время шел молча.
— А мне не сказал, что собаку подобрал, — не смотря другу в глаза, сказал Матвей.
— Ну не сказал и что? Мир, что ли, рухнул? Почему это если друзья, то непременно должны всем делиться? Чушь. Ты же не рассказываешь про свою сексуальную жизнь, верно?
— А Гарику сказал, — гнул свое Матвей.
— У Гарика собака. Я советовался. У тебя же собаки нет. У тебя кошка. Я что, должен был спрашивать у кошатника, чем собаку кормить?
— Ты с Гариком не вяжись. Человек он нехороший. Скользкий. Настоящий ку-клукс-клан.
— Не маленький. Сам выберу, с кем быть, а с кем повременить.
— Ладно-ладно…
И Матвей отстал.
Только теперь, чуть не попав под машину, Коля вспомнил бабью обиду Матвея. Постой-погоди… Но думать было уже некогда. Иванов подходил к дому. Сердце его предчувствовало недоброе.
Лифт, обыкновенно сломанный подростками, на этот раз быстро домчал хозяина собаки до нужного этажа. Николай отомкнул предбанник и, подойдя к двери, приложил ухо. Он ожидал услышать что угодно, кроме тишины. Раз кинолог, значит, изнутри должны были звучать команды — кинолог обещал за двадцать долларов провести первую дрессуру, — на худой конец утробный лай Зверя, но ничего подобного. Слышно только «Радио России». Ключа под ковриком не оказалось. Кинолог должен был быть внутри. Если никто не подает никаких признаков жизни… Иванов представил себе страшную картину и покрылся потом. Нет, этого не может быть. Как не может? Тишина пугала. Кинолог же… Он обязан найти выход из любого положения со Зверем…
Иванов осторожно открыл дверь и втиснулся в прихожую.
Зверь стоял в коридоре, и ничего, кроме тягучей капли слюны, не упало на ковровое покрытие. Николай ожидал, что это будет сгусток крови. Внезапно Зверь разверз пасть и зевнул, потом развернулся и пошел к двери ванной. Подойдя, два раза утробно гухнул на нее. Гухнув, посторонился.
Иванов опять похолодел. Неужели сожрал, а остатки заволок в место общего пользования, чтобы хозяин лучше замел следы? Какая умная собака. Но на полу следов перетаскивания тела кинолога не наблюдалось.
Зато, открыв дверь ванной комнаты, он обнаружил плохо выбритого человека со скучными глазами. Джинсовая куртка на предплечье была перехвачена капроном Виолеттиных колготок. Ниже колготок расплылось коричневое пятно запекшейся крови.
Узрев спасение в лице Иванова, человек-кинолог, как понял Николай, встал с края ванны. Глаза его ожили, ноздри затрепетали, и весь он распрямился со щелчком в коленных суставах, как швейцарский перочинный ножик.
— За двадцать долларов… За двадцать… Всего… Мастиф. Английский мастиф. Вы соображаете? Я же спросил вас, какая собака!
— Спросили, — подтвердил Иванов, косясь на предплечье, чего доброго, прибавки попросит, одновременно подумалось ему. — Я сказал, большая. Породы не знаю.
— Большая? — взвился оживший кинолог, но моментально осекся, увидев выглядывающую из-за спины голову Зверя, перешел на полушепот: — Английский мастиф одомашнен ещё в каменном веке, до этого первые изображения найдены в Египте, датированы три тысячи лет до нашей эры, кельты брали их в бой против когорт Цезаря и побеждали… Ими медведей травят. А в Индии тигров. Большая…
Иванов, вместо того чтобы испугаться, выпятил грудь.
— Да, собака хорошая. Как вы говорите… Английский мастиф? Это не тот, что «Собака Баскервилей»?
— Тот, тот. И уже тренирован на телохранителя и охранника… А вы мне «ключ под коврик». У него нормальный вес до ста килограммов. Будет во мне столько?
Иванов критически осмотрел фигуру кинолога и отрицательно помотал головой.
— Правильно. Во мне шестьдесят три, — сообщил кинолог, — да и в вас не многим больше.
— Вы говорите, он уже тренирован?
— Да. Если признал в вас нового хозяина, можете ходить с ним на любую разборку. Мои услуги не понадобятся. Деньги оставляю себе. На лечение. Проводите до двери.
Иванов проводил кинолога до двери.
— Мой вам совет — найдите ему суку, денег будете иметь на щенках немерено. Можете наняться к «новым русским». Тоже прилично платят. За один вид. Не говоря о дрессуре.
Когда за кинологом захлопнулась дверь, Иванов позвал Зверя в комнату, сел на диван и, глядя прямо в глаза гиганту, ласково поблагодарил собаку. Он прижал его молотообразную голову к своему лицу и зашептал на ухо ласковый набор слов.
Если бы Николай когда-нибудь шептал нечто похожее в ухо своей жене, возможно, семейная жизнь этой пары сложилась по-иному. Вообще вся жизнь Иванова пошла бы не так, умей он шептать женщинам наборы чувственных и абсолютно ничего не значащих слов. Большинство мужчин это знают, но то ли из ложного чувства стыда и неловкости, то ли от собственного чванства и превосходства над существом в постели пренебрегают этим, в сущности своей безобидным и приятным, обманом. А напрасно. Умельцы, даже не сочетающие в себе силу и изощренный ум, вовсю пользуются подобными приемами и выигрывают.
Внутри Иванова рождалось нечто большее, чем благодарность. Откалывались и рушились в океан обыденности арктические айсберги, сковывавшие съежившийся материк его внутреннего Я, а в ушах бесконечной пластинкой прокручивались слова кинолога об уникальности собаки.
Он ещё всем им покажет!
После того как Евсей плотно покушал очень питательным и наваристым супом из ветчинных обрезков с зеленым горошком, надо было идти сдавать тару. И вроде бы недалеко, но после сытного обеда бомж разленился, нашел лавочку на задах за палатками и сел, переваривая и пищу и мысли.
