А потом… старое начиналось сызнова…
У меня нужно было жить, охранять дом, зависеть от настроения хозяина, а у пса тяга к свободе была сильнее любой привязанности. И Джим, очевидно, считал, что раз он по натуре бродяга и не может честно нести свою собачью службу, то не имеет морального права и есть в этом доме. Это я так сказал — «моральное право»… Джим, наверное, все это понимал проще. Но в том, что у него была совесть, я не сомневался. Обычно люди не любят странствующих собак, считают их грязными да и опасными, вдруг бешеная? Джим не производил впечатления бездомной собаки, и поэтому все охотно с ним имели дело. Да и он стал неплохим знатоком человеческих слабостей. Подходил без опаски лишь к тем, кто еще издали ему улыбался, ворковал, де, какая хорошая, какая умная, красивая собачка, смотрите, лапу дает! Не обижался, если его звали Шариком или Бобиком. Откликался и просто на «собачку». И все это проделывал он не только ради куска хлеба, вернее, лакомства. Ему по душе было общение с отдыхающими людьми. А здесь он встречался только с отдыхающими, которые, оставив дома повседневные заботы, на природе добреют, рады любой птичке, бабочке, а тут вдруг появляется красивая добродушная собака и проявляет знаки внимания и уважения к людям.
При всем его добродушии, он не любил собак. Общение с себе подобными не доставляло ему большого удовольствия. Иногда он навещал Пальму, но подолгу не задерживался. С Пиратом по-прежнему играл, но стоило появиться человеку, без сожаления оставлял его.
Джим тянулся к людям. Не знаю, осознавал ли он свое умственное превосходство перед другими собаками или нет, но во всяком случае всегда предпочитал общество людей, а не собак. Первое время Пират попытался было сопровождать Джима в дальние походы, но скоро отказался: Пират был обычной деревенской дворняжкой и чужих людей опасался. Скоро он, как и все сельские собаки, стал домоседом, отлучался со двора лишь сопровождая хозяйку. Ночью гавкал на луну у меня под окном, наведывался ко мне через дырку в изгороди, съедал остатки еды в чашке Джима и уволакивал к себе все, что плохо лежало и пролезало в щель А я утром шел к соседу и разыскивал в его огороде тапки, палку, с которой ходил на прогулку, плавки — Пират ухитрялся стащить их с веревки!
Вряд ли честняга Джим одобрял эту затянувшуюся собачью клептоманию, но мер по охране моего имущества никаких не принимал. Всегда готовый уступить любому живому существу свою чашку с едой, он, очевидно, считал, что так же должны поступать и все другие. И животные и люди.
Короче говоря, Джим был рожден для праздности, а не для верной службы. Иногда у него прорывался ночью сторожевой инстинкт: я просыпался от тревожного гулкого лая, который предупреждал, что кто-то чужой стоит у калитки.
Но это бывало редко, чаще Джим бежал к калитке встречать любого незнакомца, радушно приглашая его в дом. Он полагал, что и я должен этому радоваться.
Как-то мы с ним подошли к озеру Красавица и на другом берегу увидели на лужайке компанию отдыхающих. Те сидели на коротких чурбаках вокруг толстенного пня, на котором был накрыт стол. Джим замер у сосны, как легавая перед гнездом куропатки, чутким носом он шумно втягивал воздух, потом бросил на меня косой взгляд, но, увидев, что я за ним наблюдаю, подошел ко мне, ткнулся носом в ладонь, молча постоял так, еще раз взглянул пронзительными желтыми глазами прямо в душу, тяжело вздохнул, будто понимая, что совершает предательство, и, опустив красивую голову, бесшумно, все убыстряя шаг, заскользил в ту сторону Весь его понурый вид говорил, что он не может остаться со мной, это сильнее его…
И я его не окликнул. Знал, что не остановится, а потом и зачем? Мне доставляет радость прогуляться с ним до Красавицы, видеть, как он шныряет по кустам, обнюхивает траву, оглядывается на меня, будто хочет рассказать, сколько он обнаружил интересного вокруг, а ему приятно пообщаться с теми, пирующими средь высоких сосен, людьми. Почему же я должен лишать Джима радости? Ради собственного эгоизма? Он не хочет принадлежать мне одному, он хочет принадлежать всем… и никому.
Я видел, как он подбежал к отдыхающим, видел, как ходуном заходил его пышный со светлой изнанкой хвост, сигнализируя, что Джим идет к людям с добрыми намерениями. Он бы мог и не вертеть хвостом, у него и на морде все это было красноречиво написано. Я не слышал слов, но знал, что люди заговорили: «Посмотрите, какая к нам пришла симпатичная собачка! Песик, песик, как тебя зовут?» Кто-то попросил лапу, Джим охотно протянул обе, одну за другой. Самый миролюбивый жест на свете. Полное взаимопонимание было мгновенно достигнуто, уже какая-то женщина протянула ему кусок со стола. Тут он сомнений не ведал, сразу же брал и, отойдя в сторону, аккуратно съедал.
В мою сторону он бросил взгляд и тут же отвернулся, понимал, что поведение его предосудительно. Когда компания на время забыла про него, Джим обстоятельно обследовал территорию вокруг стола, все, что находил съедобного, подбирал. Потом прилег в тени, будто век здесь жил. Сам он не навязывался, ждал, когда снова обратят на него внимание.
Вернулся он домой через двое суток.
Наблюдал я еще одну любопытную картину: Джим трусил по проселку вслед за подвыпившим соседом Петей, тот не обращал на него никакого внимания. Джим забежал и с одного боку, и с другого, сосед не видит, идет себе, пошатываясь, и смотрит прямо перед собой. Тогда Джим уперся ему передними лапами в спину и зашагал на задних лапах след в след. Я катался со смеху, глядя на все это. Сосед по-прежнему не замечал собаку, вышагивающую за ним на задних лапах — передние были положены на плечи. И вот так передвигаясь, они наконец посмотрели друг на друга: Петя повернул в сторону красное лицо и носом к носу повстречался с мордой Джима. Не знаю, что сказал ему Петя, он даже руки не поднял, только Джим сразу опустился на ноги, остановился и долго смотрел вслед продолжавшему свой путь Пете, затем горестно вздохнул и, опустив голову, направился к дому.
Это было год назад. Тогда Джиму исполнилось всего полтора года. Его назойливость, пожалуй, объяснялась тем, что он почувствовал неладное с человеком, может, по-своему хотел помочь тому, остановить, что ли? Я убежден, в тот раз Джим не попрошайничал, странная походка нетрезвого человека заинтересовала его, он не мог взять в толк, что с ним, потому и повел себя так. Повзрослев, Джим подобных номеров с пьяными не выкидывал.
Пьяных собаки вообще не любят. Когда был под мухой Закатихин, Варден отворачивался от него, но тот начинал приставать, кричал, заставляя выполнять разные команды. Косо поглядывая на суетящегося хозяина, Варден отходил, даже забирался в будку, а оттуда грозно ворчал, показывая клыки. Закатихин за поводок вытаскивал его и продолжал приставать, тогда Варден нагибал большую голову и, будто бык, с ходу бодал его в бок. Под смех приятелей Закатихин отлетал в сторону и успокаивался. Джим хотя и не любил запаха алкоголя, тем не менее не обходил стороной выпивающих людей, ведь на лоне природы не только выпивают, но и закусывают, а Джиму только этого и надо. Если уж слишком надоедали ему, на время уходил в кусты, но потом снова появлялся. Веселые, шумные компании притягивали его. Бывает, лежит дома на лужайке, а по дороге с автобуса направляются в лес, к озеру, приехавшие из города туристы. За плечами рюкзаки, в руках удочки, транзисторы. Джим вскакивает, внимательным взглядом провожает их и снова успокаивается, но я уж знаю, что через час-два он сорвется с места, пролезет в щель у калитки и устремится в ту сторону. Причем знает, шельмец, что приходить нужно тогда, когда уже палатка разбита и от костра вкусными запахами потянуло…
