Проста петушиная жизнь — песни ори да кур сторожи.
Утром в щели курятника проникает свет — синие лучики. Наступает день петушиных забот.
Петушок своё дело знает: ищет зёрна, сзывает кур, бьётся на шпорах с чужаками, следит за ястребом.
И вдруг эта привычная жизнь рухнула и поломалась.
Однажды ни один петух не откликнулся на его клич. Не проснулись от солнца в курятнике куры — куда-то исчезли все до одной. И только хмурый хозяин, разбуженный кукареканием спозаранку, сердито ругал хорька, который передушил всех кур.
Петушок ошалело слонялся по двору, подолгу расслабленно лежал в пыли, вытянув лапку и растопырив крыло. Его гребешок — гордость его и красота! — уныло свешивался набок. Не с кем стало меряться силой, некого охранять от беды, некого созывать и угощать зёрнами. Кукарекал — ничьё сердце не закипало в ответ от его боевого крика. Ловко выкапывал зёрна — они никому были не нужны. Предостерегал — но кому нужны были его предостережения? Самому себе только…
Петушку незачем стало жить. И не миновать бы ему ястребиных когтей — такой он стал квёлый и сонный — если бы не… воробей!
Однажды, позвав по привычке кур на зерно, заметил петушок воробья. Воробей посмотрел на петуха, бочком подскочил и схватил зерно. Петушок позвал опять. Тогда прилетели два воробья. Всё сразу пошло на лад.
С утра до вечера петушок собирал зёрна и сзывал воробьев. Воробьи стайкой, озорной и крикливой, прыгали за ним и нахально хватали зёрна прямо из клюва. А он на них не сердился.
Петушок снова стал взлетать на забор и громко кричать. И хоть отвечало ему одно эхо в скалах, он не переставал петушиться. Он грозился побить каждого, кто вздумает ему помешать. Гребешок его светился, как лепесток мака. Петушок предупреждал воробьев о появлении ястреба: те, как куры, кидались в кусты. Петушок ожил и повеселел. Да, не так уж проста петушиная жизнь!..
Услышат, бывало, воробьята, что воробьиха в гнездо втиснулась, — сейчас же жёлтые рты разинут. Настоящие ротозеи!
И вот ротозеи подросли, прозрели, оперились. Сидят в гнезде смирненько и только изредка почирикивают: «Чирк! Чирк!. Чирк!» «Чиркунами» стали.
Потом «чиркуны» превратились в «слётков» — вылетали из гнезда. Но и слётки не все одинаковы: одни ещё только по земле скачут — это «прыгуны́» или «скачки». Другие уже подпархивают — это «порхунчики». Но все — и «прыгуны» и «порхунчики»— непременно ещё и «трясуны». Крутятся у самого родительского носа и приседают, и клювишки разевают, и крылышками трясут от нетерпения: «Мне, мне, мне!»
Лесная соня выехала на дачу. Всю зиму проспала она в норе под кустом — в своей зимней квартире. И была очень довольна. Но вот весна на дворе: солнце, зелень, теплынь. И стало соне под землёй неуютно: и темно, и сыро, и затхло. Перебралась соня спать на дачу. На том же кусте, под которым спала, свила она себе из травы и листьев уютное гнёздышко. Лёгкий плетёный шарик с дырочкой-входом. Покачивается в нём, как в гамаке. Дышит свежим воздухом. Принимает солнечные ванны. Ест свежие фрукты. На даче живёт.
Поёт соловей бойко, звонко, хлёстко. И язычок его в разинутом клювике, как колокольчик.
Без передышки поёт. И когда только ест да пьёт! А ведь песней одной сыт не будешь.
Поёт соловей, свесив крылышки. Запрокидывает головку и закатывает глаза. И клювик его тогда щёлкает, как ножницы у ловкого парикмахера. Щёлкает и выщёлкивает такие чистые и звонкие свисты, что даже листики вздрагивают и тёплый парок вырывается из горячего горлышка.
И на парок слетаются липкие комары. Под тугое перо комарам носа не подточить, вот и зудят они над разинутым клювом. Сами в рот просятся, сами прямо на язык липнут!
Щёлкает соловей песни и… комаров! А ещё говорят, что соловья песни не кормят…
Пригрелась сорока на мартовском солнце, глаза прижмурила, разомлела — даже крылышки приспустила.
Сидела сорока и думала. Только вот о чём она думала? Поди угадай, если она птица, а ты человек!
Будь я на её птичьем месте, я бы сейчас вот о чём думал. Дремал бы я на припёке и вспоминал бы прошедшую зиму. Метели вспоминал, морозы. Вспомнил бы, как ветер меня, сороку, над лесом бросал, как под перо задувал и крылья заламывал. Как в студёные ночи мороз стрелял, как стыли ноги и как пар от дыхания сединой покрывал чёрное перо.
Как прыгал я, сорока, по заборам, со страхом и надеждой заглядывал в окна: не выбросят ли в форточку селёдочную голову или корку хлеба?
Вспоминал бы и радовался: зима позади и я, сорока, жив! Жив и вот на ёлке сижу, на солнце нежусь! Зиму отзимовал, весну встречаю. Длинные сытые дни и короткие тёплые ночи. Всё тёмное и тяжёлое позади, всё радостное и светлое — впереди. Нет времени лучше, чем весна! Время ли сейчас дремать да носом клевать? Будь я сорокой, я бы запел!
Но — тсс! Сорока-то на ёлке поёт!
Бормочет, стрекочет, вскрикивает, пищит. Ну — чудеса! Первый раз в жизни слышу песню сороки. Выходит, что птица-сорока думала про то же, про что и я, человек! Ей тоже петь захотелось. Вот здорово!
А может, и не думала: чтобы петь, не обязательно нужно думать. Весна пришла — ну как не запеть! Солнце-то всем светит, солнце всех греет.
1). Фото 1.
— Не прикасайтесь! — сказала ящерица. — Это лоскуток моей кожи. Я, когда линяю, кожу с себя сбрасываю!
— Вот и трону, это моя икра! — квакнула лягушка:
— Не спорьте! — пискнуло какое-то насекомое. — Это не кожица, не икра — это мой дом. Я в нём спасаюсь от ящериц, лягушек и птиц!
Кто же из троих прав?
2). Фото 2.
«Если это дерево срубил лесоруб, то почему он его не увёз?
Если это дерево срубил для костра охотник, то почему он его не сжёг?
Если это дерево срубил рыболов, то почему он из него не сделал плот?
Ага, догадался! Это дерево срубил не лесоруб, не охотник, не рыболов. И вообще не человек!»
Кто же срубил это дерево и чем?
3). Фото 3.
Если посмотреть на это с одной стороны, то похоже на редкое насекомое. А если с другой, — то на странный гарпун. А что, если посмотреть с третьей стороны? Вот это да!
Посмотрите и вы: что это такое?
4). Фото 4.
