На следующее утро мы опять гуляли с Пиппой и Мугуру по берегу, и я ненадолго оставила их вдвоем. Когда же я возвратилась, он показал мне свисающую с поводка пустую шлейку — Пиппа стала рваться за мной и вывернулась из нее. Мы были в миле от дома, и я встревожилась, потому что в густом кустарнике найти ее по следам было невозможно. Мы долго звали ее, разыскивали, где только могли; вскоре к нам присоединился и наш хозяин. В конце концов нам так захотелось пить, что я предложила вернуться домой, напиться и потом снова продолжать поиски. Когда мы подходили к бунгало, у меня появилось странное ощущение, что за мной наблюдают. Я нагнулась и увидела Пиппу, затаившуюся в кустах. Она была счастлива не меньше меня, что мы снова вместе, и, основательно облизав мне лицо, вошла с нами в дом. Меня поразило то, как уверенно она нашла обратный путь в незнакомом месте, и стало стыдно, что я так недооценила ее врожденные способности к ориентированию.
Прошло несколько дней, и Пиппа перестала бояться воды. В часы отлива она с удовольствием обследовала обнажавшееся дно вокруг нескольких коралловых глыб, недалеко от берега. К сожалению, держать ее приходилось на поводке, потому что она все время норовила взобраться на коралловые островки — а оттуда мне никак не удалось бы ее снять, если бы ей взбрело в голову остаться там во время прилива. Но все же она получала массу удовольствия: пыталась ловить рыбешку в мелких лужах, гонялась за соблазнительными крабами и плескалась в воде. Мне так и не удалось сфотографировать ее, когда она плыла: на это она решалась, только чтобы добраться до меня, а снимать в такой момент было трудновато.
Однажды ночью на море поднялось сильное волнение, и шум разбивающихся у берега волн затих только на рассвете, во время отлива. Когда мы вышли на утреннюю прогулку, оказалось, что по всей линии прибоя нанесло огромные кучи водорослей высотой до шести футов. Пиппа, по-видимому, решила, что их воздвигли специально для нее, и принялась прыгать с кучи на кучу, причем с такой быстротой, что казалось — она летит. А так как поводок нельзя было отпустить, то и нам с Мугуру пришлось по очереди, задыхаясь, бегать вслед за ней. Мы возненавидели эти кучи водорослей так же горячо, как Пиппа их полюбила. Свои упражнения она прекращала только в тех случаях, когда ее отвлекало что-нибудь интересное, поэтому я радостно встречала всех отдыхающих, которые обычно останавливались, чтобы полюбоваться Пиппой и сфотографировать ее. Она не любила сниматься, но все же сносила это терпеливо, а потом брала свое: как только ее поклонники на минуту отвлекались, подбиралась к ним сзади и молниеносным движением передней лапы подбивала их под коленки.
Съемки львов в море проходили блестяще, и все были очень довольны. К концу съемок мне тоже захотелось сфотографировать эти замечательные сцены. Чтобы не мешать операторам, которые плавали на плоту поблизости от актеров, я устроилась возле коралловой глыбы и стала ждать интересных моментов. По сценарию предполагалось, что Мара поплавает вместе с Биллом и Джинни Траверсами (он и играли Джорджа и меня), а потом все трое выйдут на берег. Но Мару гораздо больше привлекали волны, которые накатывались на берег, разлетались высокими пенными брызгами, а потом растекались прозрачным кружевом, впитываясь в песок. Она мощным прыжком кидалась в прибой, так что волны перекатывались через нее, а потом качалась среди сверкающей пены, поджидая следующую волну. Траверсам пришлось немало потрудиться, прежде чем удалось направить ее к камерам и она попала в кадр.
В эту минуту Мара заметила меня. Мы с ней были отлично знакомы, но на мне был новый купальный костюм, и она меня не узнала. Судя по тому, как она прижала уши, решительно направляясь в мою сторону, я поняла, что мне не поздоровится. Чтобы смягчить силу ее прыжка и не упасть на острые кораллы, я с напускной непринужденностью потихоньку стала заходить за скалу, и едва успела положить повыше свой фотоаппарат, как львица бросилась на меня и сшибла с ног. Хорошо еще, что место было неглубокое. Тут Мара узнала меня, обняла лапами и стала нежно облизывать, а я ее погладила. Потом она встала и пошла обратно к плоту. Только тогда я заметила, что Мара случайно поцарапала мне руку, и стоило мне поднять ее из воды, как начинала капать кровь. Я все время окунала руку в соленую воду, чтобы промыть ее, а потом вернулась к берегу и сфотографировала сцену съемки.
Как же я была удивлена, когда увидела, что на берегу меня встречает медицинская сестра с аптечкой первой помощи. И хотя я очень любила нашу сестру и была благодарна ей за внимание, я все же попыталась ей объяснить, что уколы, которые она собирается мне сделать, совершенно ни к чему и достаточно простого стрептоцида. Он всегда отлично помогал мне при разнообразных повреждениях, которые я получала за годы, прожитые среди диких животных, а те раны были посерьезнее, чем эта поверхностная царапина. Но сестра была убеждена, что я испытываю невыносимые мучения и поэтому мне необходим морфий, а также лекарство от нервного шока, который скоро наступит, потому что поведение мое явно ненормально для человека с рукой, исполосованной когтями; затем мне предстояло получить инъекцию пенициллина и прививку против столбняка. Короче, я обязана выполнять все предписания — в конце концов, кто из нас лучше знает, как поступать в таких случаях?
Было ясно, что сестра нашла наконец единственную возможность применить хоть что-то из богатейших медицинских запасов, которые ей дали с собой на съемки такого опасного фильма, как наш, — в нем принимали участие двадцать львов, — и мне предстояло стать ее первой жертвой.
Поэтому все мои протесты были подавлены, и меня не только накачали всякими сильнодействующими лекарствами, но еще и отправили в госпиталь в Малинди, чтобы наложить швы. Ехать пришлось двадцать миль, и мне стало очень плохо, я еле-еле дотащилась до дверей больницы. Меня так оглушили лекарствами, что доктор решил сделать еще одну инъекцию, как противоядие от всех предыдущих. К этому времени мне уже все было настолько безразлично, что я почти не чувствовала, как возятся с моей рукой.
Наконец мне разрешили вернуться домой и лечь в постель. Одурманенная лекарствами, я задремала. Но поспать не удалось — очень скоро появились посетители, чтобы узнать, как я себя чувствую. Хотя, по-моему, все было вполне очевидно, они болтали до тех пор, пока не пришла следующая группа, за которой последовала еще и третья. А мне хотелось только одного — чтобы меня оставили в покое. Лишь через двое суток я оправилась от такого лечения, и все это время Пиппа была рядом со мной. Я была очень тронута этим доказательством ее привязанности — ведь наше знакомство продолжалось всего две недели.
Всю жизнь я мечтала о ручном гепарде. Потом появилась Эльса. После ее смерти я дала себе слово никогда не привязываться ни к какому животному. Но гепарды по темпераменту и характеру совсем не похожи на львов, и я почувствовала, что могу полюбить Пиппу, не изменяя памяти Эльсы. Львы общительны, открыто выражают свою любовь, очень постоянны в своих привычках, никого не боятся и ведут себя спокойно и уверенно, а гепа рд скр ытен, всегда насторожен и напряжен и инстинктивно старается спрятаться. Теперь, слушая мурлыканье Пиппы, я была довольна так же, как и она.
Киногруппа возвратилась в Наро Мору, а я задержалась, чтобы снять для телевидения рекламный ролик, показывающий красоты Кении. Для съемки были выбраны, кроме других мест, недавно раскопанные развалины древнего арабского города Геди. Атмосфера там была мрачная, но Пиппа оживляла эти руины: ее золотой пятнистый мех великолепно выделялся на фоне серых камней, когда она скользила среди узорчатых обвалившихся ворот и дворцовых стен. Когда мы покончили с делами, оказалось, что нам с Пиппой придется одним проехать на машине от Момбасы до Наро Мору — целых 420 миль. Через несколько часов ей все надоело и она не только принялась прыгать по кабине, но и норовила все время усесться то на руль, то на мою больную руку. В конце концов мне пришлось посадить ее в проволочную клетку, которую я захватила на всякий случай. Пиппа была ужасно возмущена. Ей никогда еще не приходилось сидеть в клетке, и она яростно сопротивлялась, издавая самые разнообразные крики, похожие на птичье щебетание. В этом наборе я узнала крики франколина. Только через два часа она устала и угомонилась.
В то время я еще очень мало знала о повадках гепардов и поэтому решила, что эти звуки — естественное выражение недовольства. Но позднее, расспросив орнитологов и специалистов по гепардам, я поняла, что мне посчастливилось наблюдать редкостное явление — дикого зверя, подражающего птичьим крикам. Хотя впоследств ии я е ще два раза слышала, как Пиппа подражает франколинам, но такого разнообразия звуков уже не было; впрочем, с тех пор она ни разу не попадала в столь отчаянное положение.
