— Ка-ак хорошо! Ка-ак прекра-асно!..
Все на лугу радовались, кроме Старой Лошади. Она бродила, понурив голову, и неохотно щипала траву тупыми, стёршимися зубами.
— Ты чем недовольна? — спрашивали её лягушки.
— А чему тут радоваться? — отвечала Старая Лошадь.
— Да посмотри, как славно кругом!!!
— И ничего славного, — сказала Старая Лошадь. — Просто вы молодые и глупые. Вы ещё не знаете, что скоро пересохнет ваша речка. И жара наступит. Подождите, ещё хлебнёте горюшка!
И вправду наступили жаркие дни. Обмелела речка, вся вода скатилась в глубокие омуты и бочаги. И лягушки, и маленькие хвостатые лягушата убрались вместе с водой.
Только на лугу не стало тихо да грустно. По-прежнему тут слышались птичий свист, и гомон, и хлопанье крыльев. Повадились бегать на луг молоденькие зайчата, и что только не делали они в густой траве! Играли в догонялки, друг через дружку прыгали, кувыркались…
— А ты, бабушка, чем недовольна? — спрашивали зайчата Старую Лошадь.
— Чему ж тут радоваться! — отвечала Старая Лошадь. — О-хо-хо…
— Да ведь так славно, так замечательно!!
— И ничего замечательного, — сказала Старая Лошадь. — Просто вы молодые и глупые. Ещё не знаете, что скоро этот луг выкосят. И везде трава пожелтеет, и листья с деревьев осыплются, и гнилая осень наступит. Подождите, ещё хлебнёте горюшка!
И впрямь подступила осень. Желтеет трава, течёт с деревьев мёртвый шуршащий лист. Пустынно и ветрено на выкошенном лугу.
Но всё равно весело.
Сбились стаями грачи, кружатся над лугами. И снова поют жаворонки, собираясь в отлёт. И молодые журавли учатся летать строем, кричат в небе и курлычут, будто весной.
А ласточки-береговушки носятся такой стремительной стайкой, что даже не понять — сами они свистят или это воздух в крыльях посвистывает!
— Чем, чем ты недовольна? — кричат ласточки Старой Лошади.
— Чему тут радоваться-то? — отвечает Старая Лошадь. — Охо-хо-хо-хонюшки…
— Да разве не замечательно, разве не прекрасно кругом!!
— И ничего прекрасного, — сказала Старая Лошадь. — Просто, вы молодые и глупые. Ещё не знаете, что зима на носу. И всё тут снегом завалит, и морозы затрещат, а вам, чтобы спастись, надо за тридевять земель отправляться. Через горы, леса да моря… Подождите, ещё хлебнёте горюшка!
— Да ведь это так интересно! — закричали ласточки. — Лететь через горы! Через леса! Через далёкие моря! Скорей бы, скорее!!
И вот одни за другими стали улетать птицы. Первыми тронулись в путь золотые иволги, чечевички, перепела, вслед за ними заторопились мухоловки, соловьи, стрижи.
Настала очередь и ласточек.
Поднялись они высоко над лугами, сделали круг над голубой речкой, которая опять стала полноводной, пролетели над полями, над ярким осенним лесом.
И опять посвистывал воздух в крепких молоденьких крыльях ласточек.
А внизу, понурив голову, стояла на лугу Старая Лошадь. И дождик мочил её спину.
ТЕРЕМОК
Дело к вечеру, солнце садится, в полях и лугах туманы сырые ползут. Холодает! Летит над поляной Комар-пискун, тоненьким голосишкой плачется:
— И-и-их, гореваньице! Нет у меня, Комара, ни кола ни двора, осенней ночью погреться негде!..
Вдруг видит: среди жёлтой травы стоит голубой колокольчик. Да такой большой, такой ладный — что твой дом! Вот где приютиться-то можно!
Подлетел Комар поближе, спрашивает:
— Терем-теремок, кто в тереме живёт?
Не отвечают Комару. Пусто в теремке.
Забрался Комар в колокольчик, сел, огляделся. Хорошо! Крыша толстая, стены крепкие — и от ветра, и от росы, и от дождей спасут.
— Буду жить-поживать, тепла поджидать.
А вечер всё ближе, туманы всё гуще, роса на травы ложится. Холодно!
Летит над поляной Муха-горюха, слезами заливается:
— Ах, заз-зябла! Нет у меня, Мушки, ни одеяльца, ни подушки, голову приклонить некуда…
Вдруг видит: стоит над мокрой травой голубой колокольчик. Да такой славный — что твой дом!
Подлетела Муха поближе, спрашивает:
— Терем-теремок, кто в тереме живёт?
— Я — Комар-пискун. А ты кто?
— Я — Муха-горюха. Давай вместе жить-поживать, тепла поджидать!
— Ну, полезай.
Забралась Муха в колокольчик, села, огляделась. Хорошо! Крыша хоть и качается, стены хоть и гнутся, но зато тепло да сухо. Можно ненастье переждать!
А вечер совсем близок, на небе звёзды проглядывают, травы инеем покрываются. Холодище!
Летит над поляной Шмель-опрокидень, брюзжит:
— Эх, ж-жизнь… Нет у меня, Шмеля, ни одеж-жи ни ж-жилья. И пож-жалеть меня некому!
Вдруг видит: стоит в индевелой траве голубой колокольчик — что твой дом!
Подлетел Шмель поближе, спрашивает:
— Терем-теремок, кто в тереме живёт?
— Я — Комар-пискун.
— Я — Муха-горюха. А ты кто?
— Я — Шмель-опрокидень. А ну, потеснитесь, буду с вами ж-жить!
Полез Шмель в колокольчик, только было уселся, как…
опрокинулся стебель,
посыпались лепестки,
повалились наземь и Комар-пискун, и Муха-горюха,
а сверху на них — Шмель-опрокидень!
Теремка-то и не стало.
АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ
— Анютины глазки, закрываться пора, осень пришла!
— А мы не боимся.
— Глазки, Глазки, вас дождями забьёт!
— А мы не боимся.
— Глазки, Глазки, вас морозцем прихватит!
— А мы не боимся.
— Глазки, Глазки, вас снежком припорошит!
— А мы всё равно не боимся. Мы и под снегом будем веселёхоньки!
КАЛИНА
В багряных листьях у меня ягодки поспели. Одна к одной — чистые, блёсткие, будто угольки пламенные…
После морозца — и без мёда вкусны!
ХРАБРЫЙ ОПЁНОК
Много по осени грибов уродилось. Да какие молодцы — один другого краше!
Под тёмными ёлками деды боровики стоят. У них кафтаны белые надеты, на головах — шляпы богатые: снизу зелёного бархата, сверху коричневого. Загляденье!
Под светлыми осинками отцы подосиновики стоят. Все в мохнатых серых курточках, на головах красные шапки. Тоже красота!
Под высокими соснами братцы маслята растут. Надеты на них жёлтые рубашки, на головах картузики клеенчатые. Тоже хороши!
Под ольховыми кустиками сестрицы сыроежки хороводы водят. Каждая сестрица в льняном сарафанчике, — голова цветным платочком повязана. Тоже неплохи!
И вдруг возле поваленной берёзы вырос ещё один гриб — опёнок. Да такой невидный, такой неказистый! Ничего нет у сироты: ни кафтана, ни рубашки, ни картуза. Стоит босиком на земле, и голова непокрыта — белобрысые кудерьки в колечки завиваются.
