Для местных жителей основным достоинством тандрак является вкусное мясо. На этих животных охотятся с собаками, как правило, в апреле — мае, когда наступает малагасийская зима и тандраки готовятся залечь в спячку. К этому времени они накапливают солидный запас жира — становятся почти круглыми. Тандрак даже завезли на соседние острова — Реюньон и Маврикий, где они быстро размножились на воле и стали постоянным источником первосортного мяса.
Когда мы расспрашивали жителей Перине о тандраках, они качали головой и говорили, что зверьки сейчас в спячке в глубоких норах и достать их практически невозможно. Наш экземпляр, по-видимому, проснулся раньше времени. Мы боялись, что все происшедшее вызовет у него шок после долгих месяцев неподвижности. Судите сами: вас ловят, потом суют в какое-то металлическое сооружение, полное непонятных дыр, откуда несет горячей вонью, наконец, набрасываются, бесцеремонно хватают и запирают в клетку. По счастью, зверек вел себя как ни в чем не бывало. Когда после всех перипетий мы привезли его в Лондон и передали в зоопарк, он успел у нас сильно вырасти и потолстеть, но так и не потерял страсти втискивать свое пузатое тело с малейшую дырку.
В лесу вокруг Перине водилось много пресмыкающихся. Мы отобрали для коллекции трех потрясающих хамелеонов — полуметровых гигантов с ядовито-зеленым туловищем, рыже-красными глазами и двумя рожками на морде. Интересно, что, несмотря на яркую окраску, увидеть их очень трудно и когда они семенят между кустарниками, и когда стоят как вкопанные на ветке. Такой каменной неподвижности могут добиться, пожалуй, только рептилии. И все же по сравнению с плоскохвостыми гекконами Uroplatus хамелеонов можно назвать очень приметными. Из всех ящериц этот геккон интересовал меня больше всего.
Мы знали, что обитают они преимущественно в лесах на восточном побережье острова. Когда геккон сидит на дереве, он буквально сливается со стволом, и найти его практически невозможно. На их поиски надо отправляться с кем-нибудь из местных жителей, лучше всего с ребятами: глаза у них гораздо зорче, чем у выросших в городе чужестранцев. Но когда я стал объяснять, за каким животным приглашаю отправиться в лес, даже самые отзывчивые крестьяне, те, что обычно охотно вызывались помочь, напрочь отказывались нас сопровождать. Они говорили, что связываться с таким свирепым зверем — чистое безумие. Нет, им жизнь еще не надоела. Выяснилось, что за гекконом водится пренеприятнейшая привычка: в раздраженном состоянии он может прыгнуть человеку на грудь и вцепиться в нее с такой силой, что его приходится отдирать бритвой. Но это цветочки. Тот, кто дотронется до ящерицы, непременно умрет в течение года, если только не вырежет ножом зараженную часть тела и не выпустит вместе с кровью дьявольский дух.
Даже Мишель, несмотря на свою научную подготовку в лесном ведомстве, относился к этим историям с известным вниманием. Он, конечно, посмеивался над суевериями крестьян и соглашался, что плоскохвостый геккон — вполне безобидная маленькая ящерица, но он лично не берется поймать ее, потому что в таких делах надо держать ухо востро и глупо идти на бессмысленный риск.
Пришлось отправиться на поиски самостоятельно. Мы шли по лесу, ударяя кулаком по каждому стволу в надежде спугнуть геккона и заставить его шевельнуться, тем самым выдав свое присутствие. Но все без толку.
Лишь на третий день упорной колотьбы по деревьям мы наткнулись на одно из этих неуловимых существ. Ящерица сидела, прилепившись к коре головой вниз. Мы прошли в метре от нее, и, не дерни она головой при стуке, я бы ни за что в жизни не увидел ее, такой потрясающей была ее маскировка[6]. Я протянул руку. Геккон, рассчитывая остаться незамеченным, не шелохнулся. Взяв драгоценную добычу за шею большим и указательным пальцами, я осторожно отлепил его от дерева.
Длина ящерицы была около пятнадцати сантиметров. Серое пятнистое тело практически не отличалось по цвету от коры, на которой мы ее нашли, а глаза, предательски блестящие у многих животных, были замаскированы кожными складками, они почти полностью закрывали глазные яблоки, оставляя лишь тоненькую щелку.
И все же эти особенности сами по себе не могут полностью обеспечить «невидимость». Военные, специалисты по маскировке, хорошо знают, что любой объект, отбрасывающий тень, будет легко обнаружен с воздуха. Они разрешили эту проблему с помощью сетки: верхнюю часть ее прикрепляют к крыше склада боеприпасов или промышленного объекта, а нижнюю прибивают колышками к земле, гак что строение как бы лишается вертикальных стен, а значит, не отбрасывает тени и сверху выглядит обычным бугром. Аналогичное приспособление есть и у плоскохвостого геккона. Вокруг подбородка у него висит неровная кожная складка, тянущаяся в виде бахромы вдоль всего туловища; точно так же окаймлен длинный хвост. Когда геккон плотно прижимается к коре дерева, нижняя часть этих «мембран» распластывается по коре, и животное превращается в незаметную припухлость на шероховатой поверхности ствола.
Существует несколько видов, относящихся к роду Uroplatus. Позднее мы нашли другой вид, раза в три длиннее первого, с невероятно тоненькими ножками и совершенно удивительными глазами: зрачки имели рифленую поверхность, напоминающую хлоритовый сланец. У данного вида тоже были бахромки и оборки, обеспечивающие этим странным созданиям совершенную маскировку.
Жители деревни приходили в ужас от нашего безрассудства. К счастью, с гекконами все обошлось благополучно. Я опасался, что жители будут протестовать, когда мы начнем ловить удавов: ведь многие малагасийские племена верят, что души их предков воплотились в змей.
Истоки суеверия понять нетрудно. Во время церемонии возвращения мертвых люди видят могильных червей. Нередко в сыром мраке погребальных камер находят и удавов. Логично предположить, что в них они видят «взрослых» червей, в которых воплотились души усопших.
Это поверье особенно живуче среди бецилеу — народа, населяющего южную часть центрального плато. Там, если удав оказывается вблизи дарении, его встречают с благоговением. Люди собираются вокруг змеи и пытаются отыскать какую-нибудь примету, по которой можно было бы определить человека, чей дух воплотился в удава. Особую медлительность змеи, шрам или бородавку на ее туловище или на голове деревенские жители воспринимают как ключ к разгадке и связывают примету с кем-либо из умерших родственников, имевших такую же особенность.
Они задают удаву вопросы, называя его именем человека, душа которого живет теперь в нем. Если змея покачивает головой из стороны в стороyу (как они часто делают), члены племени считают это подтверждением своей догадки и с почтением несут ее в дом, где она жила раньше в человеческом обличье. Там ее потчуют медом и молоком. Иногда приносят в жертву курицу и дают змее попробовать теплой крови. Затем старейшина деревни произносит речь, приветствуя возвращение духа домой. Он говорит, что все необыкновенно рады ему, и это чистая правда.
