Пролетело еще несколько дней. Мистер Зельц включился в распорядок жизни Джонсов, привык к приездам и отъездам членов семьи, начал понимать разницу между выходными и буднями, между звуками, производимыми школьным автобусом и почтовым фургоном, стал разбираться в запахах животных, живших в ближайшем лесу: белок, енотов, бурундуков, кроликов, различных птиц. Теперь он уже знал, что за птицами гоняться не стоит, но если во двор забредало бескрылое создание, он считал своей святой обязанностью изгнать нахала за пределы участка, накинувшись на зверька с рычанием и лаем. Со временем многие звери сообразили, что Мистер Зельц привязан к этой чертовой проволоке, но к тому времени они были уже настолько запуганы, что играть с ними было просто неинтересно. За исключением котов, разумеется, но с этими всегда проблемы. Черный соседский кот быстро вычислил длину цепи, на которой бегал Мистер Зельц. Это позволило ему определить зону, досягаемую для пса, и располагаться непременно в той точке, где он приводил пса в наибольшее бешенство — а именно в нескольких дюймах от того места, до которого Мистер Зельц еще мог дотянуться. С этим Мистер Зельц ничего не мог поделать: он лаял так, что у самого в ушах звенело, а кот шипел и махал когтями у него перед мордой. Иногда Мистер Зельц удалялся в конуру и делал вид, будто ему нет дела до кота, хотя к тому времени этот мерзавец наглел уже до такой степени, что вспрыгивал на крышу конуры и принимался драть с нее когтями кедровые планки. Выбор был небогатый: или познакомиться с кошачьими когтями, или признать свое поражение. Но из той же самой конуры, особенно по ночам, Мистеру Зельцу доводилось видеть и чудесные вещи: например серебристую лису, которая промчалась через лужайку в три часа ночи и исчезла. Мистер Зельц не успел даже дернуться, но воспоминание о случившемся было таким ярким и кристально четким, что долгое время не оставляло его — нечто невесомое, стремительное, полное совершенства и дикого изящества. А потом, в одну из ночей в конце сентября, из леса вышел олень, секунд двадцать или тридцать красиво походил по траве, но шум проезжавшего вдали автомобиля испугал его, и он снова скрылся в темноте, оставив на лужайке отметины в дерне, которые были видны еще целую неделю.
Мистер Зельц все больше и больше влюблялся в лужайку — в ее упругую, податливую зелень, в кузнечиков, скакавших среди стеблей, в запах, исходивший от земли в любом месте, — и вскоре он понял: если у них с Диком и есть что-то общее, так это глубокая, страстная любовь к этой лужайке. Она их связывала, но в то же время обнажала и серьезные, можно сказать, философские расхождения между ними. Для Мистера Зельца красота лужайки была даром Божьим, и он относился к ней почти как к святыне. Дик тоже замечал ее красоту, но знал, что она создана человеческим трудом и поддержание ее требует прилежного ухода, то есть непрестанных усилий. До середины ноября не было недели, чтобы Дик не посвящал бы хоть один день стрижке своей законной четверти акра травы. У него была собственная газонокосилка: выкрашенная в белый и оранжевый цвета, она казалась чем-то средним между тележкой для гольфа и карликовым трактором. Каждый раз, когда Дик заводил двигатель, Мистер Зельц готов был умереть на месте. Он ненавидел треск, производимый этим устройством, не выносил грохот выхлопов и бензиновую вонь, которыми газонокосилка заполняла атмосферу. Когда Дик выезжал верхом на ней во двор, Мистер Зельц забивался в конуру и прятал голову под подстилку в тщетной надежде спасти свои уши. В эти минуты он готов был даже убежать со двора, если бы только мог. Но Дик оставался непреклонен: Мистер Зельц должен сидеть на цепи, а до страданий его летчику не было никакого дела. Шли недели, но атаки на уши Мистера Зельца не прекращались, и он начал обижаться на Дика за то, что тот никак не хочет принимать его чувства во внимание.
Нечего и говорить, что когда Дик отсутствовал, жизнь делалась намного легче. Факты — упрямая вещь, и Мистер Зельц смирился с существованием Дика, так же как в свое время смирился с существованием миссис Гуревич. Вначале она относилась к нему крайне враждебно, и первый год в Бруклине запомнился ему болезненными шлепками по носу, словесными выговорами от старой зануды и другими проявлениями неприязни. Но затем все переменилось, не так ли? Он одержал верх в конце концов, и — кто знает? — не случится ли то же самое и с Диком? Между тем, он решил не придавать этому особого значения. Теперь он мог любить сразу троих, а после целой жизни с одним хозяином этого было для него более чем достаточно. Даже Тигра начинал подавать некоторые надежды, и если только вовремя уворачиваться от его цепких пальчиков, с ним вполне можно было играть — конечно, недолго. С Алисой, однако, все обстояло не так хорошо. Он хотел, чтобы она проводила с ним больше времени, но она на целый день уходила в свою треклятую школу, а после нее по вторникам брала еще уроки танцев, по четвергам — музыки, не говоря уже о том, что каждый вечер она делала домашние задания; таким образом, в будни все общение с Алисой сводилось к коротким беседам по утрам, когда она поправляла его подстилку и наполняла миски водой и едой. Возвращаясь домой, она заглядывала к Мистеру Зельцу спросить, как он себя чувствует, и рассказать, как прошел день. Это он и любил больше всего в Алисе: то, как она разговаривает с ним, спокойно и последовательно обсуждая каждый пункт и не упуская ничего, будто для нее само собой разумеется, что Мистер Зельц понимает каждое ее слово. Большую часть жизни Алиса провела в мире, населенном выдуманными созданиями, и она ввела Мистера Зельца в этот мир как равного, как одного из участников игры, как своего рыцаря-спутника. Субботы и воскресенья полностью посвящались этим безумным импровизациям. Они ходили на чаепития в замок баронессы де Данвитти — красивой, но опасной дамы с талантами Макиавелли, готовящей захват королевства Флориания. Они переживали землетрясение в Мехико и ураган на Гибралтарской скале, терпели кораблекрушение, после которого их выбрасывало на берег острова Немо, где нечего было есть, кроме сухих шишек и желудевых скорлупок, но если тебе удавалось поймать таинственную ночную рептилию, живущую под землей, и проглотить ее целиком, то ты приобретал способность летать. (Мистер Зельц проглотил червя, которого девочка дала ему, после чего она забралась к нему на спину, он взлетел и унес ее с заколдованного острова.)
С Тигрой хорошо бегалось и прыгалось, с Алисой же он погружался в мир мыслей и слов. В юном теле девочки обитала старая и мудрая душа — именно Алисе Мистер Зельц был обязан тем, что его оставили в доме, но, пожив здесь некоторое время, он понял: на самом деле больше всех в нем нуждалась Полли. Проведя вместе с ней не одно утро, следуя за ней по пятам, наблюдая за всем, что она делала, и слушая все, что она говорила, Мистер Зельц пришел к выводу, что она в не меньшей степени, чем он, жертва обстоятельств. Когда Полли встретила Дика, ей только-только исполнилось восемнадцать. Она окончила среднюю школу и устроилась на лето официанткой в рыбный ресторан в Александрии, штат Вирджиния, — надо было заработать немного денег перед началом занятий в колледже в Северной Каролине. Дик зашел в ресторан, заметил ее и сразу же назначил свидание. Он был старше Полли на девять лет и показался ей таким красивым и надежным, что она позволила роману зайти несколько дальше, чем следовало. Встречи продолжались три или четыре недели, а затем она вернулась в Северную Каролину, в колледж. Она собиралась закончить его и стать учительницей, но через месяц обнаружила, что беременна. Когда она сообщила об этом родителям, те пришли в бешенство. Они заявили дочери, что она — шлюха, что своим распутством она опозорила всю семью, и отказали ей в помощи. С тех пор разлад в семье так и не удалось преодолеть, несмотря на девять лет извинений и попыток с обеих сторон. Полли вовсе не собиралась замуж за Дика, но если собственный отец отвернулся от нее, что ей еще оставалось? Дик уверял, что любит ее, твердил ей, что она самая хорошенькая, самая замечательная девочка на свете, и, проведя пару месяцев в колебаниях и самых отчаянных мыслях (сделать аборт, отдать ребенка в бездетную семью, попытаться воспитать его в одиночку), она сдалась, ушла из колледжа и стала женой Дика. Она собиралась вернуться к учебе, когда ребенок немного подрастет, но Алиса родилась больной, с целым набором разных медицинских проблем, и следующие четыре года жизнь Полли состояла из сплошных докторов, больниц, клиник экспериментальной хирургии, бесконечных процедур и консультаций — все для того, чтобы ее девочка выжила. Это был ее самый большой жизненный подвиг, сказала она Мистеру Зельцу как-то утром, — она не сводила глаз с Алисы и выходила ее. Правда, тогда она сама была молодой и здоровой, а сейчас ей кажется, что этот подвиг вытянул из нее все силы. Как только Алиса выздоровела настолько, что смогла посещать школу, Полли начала подумывать о том, чтобы самой вернуться за парту, но тут она забеременела Тигрой, и ей снова пришлось отложить учебу. А теперь уже слишком поздно. Дик начал зарабатывать хорошие деньги; если сложить его жалование с доходами от некоторых его вложений, то получается, что живут они совсем не плохо. Дик не хочет, чтобы она работала, и когда она просит его все же отпустить ее поработать, он всегда отвечает отказом. Она и так уже работает женой и матерью, говорит он, и для женщины этого более чем достаточно, так зачем же менять что-то, если он в состоянии прокормить всех? А однажды, желая показать ей, как он ее ценит и любит, Дик купил этот большой, прекрасный дом.
