Проехав еще не более полумили, мы наткнулись на группу животных, которых я считаю самыми красивыми среди всех млекопитающих, — жирафов. Их было пятеро: трое неторопливо объедали верхушки акаций, в то время как двое других, у которых, очевидно, был медовый месяц, вели себя с потешной безрассудностью. Повернувшись друг к другу, они так хитроумно переплетали шеи, словно были лебедями, а не жирафами. Они обменивались жаркими поцелуями, просовывая языки в рот партнеру с таким сладострастием, которое можно увидеть разве что во французском фильме и которое никак не ассоциируется с жирафами. Подобно всем влюбленным, им не было никакого дела до всего происходящего вокруг, и даже когда мы, выйдя из машины, подошли достаточно близко, они не обратили на нас ни малейшего внимания. Распрощавшись с жирафами, мы подъехали к на редкость непривлекательному комплексу блочных зданий, построенных южноафриканским правительством, чтобы продемонстрировать туристам свою любовь и заботу. Это было примерно то же самое, что жить в плохо спроектированном общественном туалете, но окружающая нас природа с лихвой компенсировала все бытовые неудобства.
Нашим оператором здесь был еще один Родни — Родни Борланд и его жена Мойра. Работая вместе, они сняли несколько превосходных фильмов о дикой природе и знали африканский буш далеко не понаслышке.
Именно в это время у Эластера начался бурный и продолжительный роман со златокротом. Вероятно, такое заявление требует некоторых пояснений. Я с самого начала торжественно заявил, что не собираюсь ехать в Южную Африку, если мне не устроят встречу с животным, которое давно интересовало меня, — златокротом. Существует несколько видов этого странного животного, и хотя у него есть достаточно сильное сходство с европейским кротом, он отличается от него главным образом необычайно шелковистым мехом, сверкающим, как золотая канитель. Держа в уме мое настойчивое желание, Эластер не остановился ни перед какими трудностями и, связавшись с кем-то в Дурбане, одолжил в зоопарке златокрота для наших съемок. Это было очаровательное создание с маленькими глазками, придававшими ему поразительное сходство с близоруким человеком, потерявшим свои очки. Около пяти дюймов в длину, он выглядел как мохнатый слиток золота, скребущийся в своем ящике с землей. Как большинство насекомоядных (в действительности златокроты питаются в основном почвенными беспозвоночными, а также безногими ящерицами, поэтому вряд ли его можно назвать насекомоядным), златокрот был необычайно прожорлив, и для поддержания хорошего настроения ему требовалось около трехсот ярдов червей ежедневно. По какой-то непонятной причине у Эластера зародилась сильная привязанность к этому маленькому любопытному существу. Он называл его Мактавиш, выкапывал огромное количество червей ему на завтрак, обед и ужин, а по ночам держал его в своей комете. Но он признавал, что Мактавиш на протяжении всей ночи пытается выбраться из своей коробки и ему доводилось знать менее беспокойных сожителей. Хотя златокрот имеет внешнее сходство с европейским кротом, они не являются родственниками, и их схожесть объясняется тем, что они одинаково приспособились к подземному образу жизни и у них обоих выработались такие характерные черты, как сильные передние лапы для рытья, слабо развитые глаза и крепкий, подвижный кончик носа. Как я уже говорил, при обычном освещении Мактавиш имел золотистый цвет, но если солнечные лучи падали на его блестящую шерстку под определенным углом, то он становился зеленым, лиловым и даже пурпурным — просто поразительное свойство для млекопитающего! Однажды ночная деятельность Мактавиша увенчалась успехом. Он обнаружил в своей коробке слабое место и с помощью мощных передних лап расширил его до отверстия нужного размера. За завтраком убитый горем Эластер поведал нам о том, как, поднявшись с постели, он обнаружил пропажу своего любимца. К счастью, мы успели снять все основные сцены с Мактавишем, прежде чем он осуществил свою давнюю мечту о свободе.
В этой серии мы, кроме всего прочего, хотели показать то, что различные травоядные обитатели саванны имеют свои определенные зоны кормления, и, например, жирафы объедают верхушки акаций, в то время как антилопы куду ощипывают листья на нижних ветвях деревьев. За счет такого деления на различные уровни кормления снижается конкуренция и запасы корма распределяются более равномерно. Мы решили, что для того, чтобы наилучшим образом продемонстрировать этот принцип, нам следует взять две крайности — животное, которое объедает самые верхушки деревьев, и того, кто кормится на уровне земли. Поэтому в качестве наших примеров мы выбрали жирафа и черепаху.
После длительных поисков нам наконец удалось найти большую черепаху, расположившуюся в тени баобаба и, по всей видимости, пребывающую в состоянии глубокого транса. Увидев эту рептилию, Эластер, который уже начал нервничать после долгого отсутствия черепах, с радостными криками выскочил из машины и, взяв черепаху на руки, похлопал ее по животу. Это не самый лучший способ обхождения с черепахой, даже когда она полностью бодрствует. Поступить же так с той, которая, расположившись под баобабом, не торопясь повторяет про себя одну из самых длинных и скучных поэм Теннисона, равносильно катастрофе. Все черепахи имеют большой, эластичный мочевой пузырь, и наша явно не представляла собой исключение. Сказать, что Эластер промок насквозь, значит сказать слишком мало. Он был очень расстроен.
— Никто не предупредил меня, что черепахи писают, — повторял он жалобным тоном. — Никто не предупредил меня, что они писают так много.
Итак, посадив облегчившуюся черепаху в коробку и сделав все возможное для того, чтобы обсушить Эластера, мы отправились на поиски жирафа. Разумеется, как всегда бывает в таких случаях, все жирафы куда-то исчезли. Обычно весь окружающий мир был усеян жирафами, а теперь мы не сыскали и одного. Однако, проколесив по саванне несколько часов, мы все-таки нашли одного — крупного, красиво раскрашенного самца, пасущегося среди акаций.
Идея Эластера заключалась в том, что я должен подойти к жирафу как можно ближе, держа на руках черепаху. Опустив черепаху на землю, я поворачиваюсь лицом к камере и начинаю рассказывать о привычке жирафа ощипывать листья на верхушках деревьев, затем говорю о том, что антилопы пасутся на среднем уровне, а в самом низу кормится такое травоядное животное, как черепаха. Здесь я должен наклониться и снова взять черепаху на руки. Как это бывает с большинством идей Эластера, рассказать ее оказалось проще, чем осуществить.
Я выбрался из машины и, держа в руках возмущенно шипящую черепаху, направился в сторону жирафа. Жираф наблюдал за моим приближением с выражением полного недоверия на морде. На протяжении всей своей долгой и счастливой жизни ему еще ни разу не доводилось сталкиваться с тем, чтобы его завтрак был прерван появлением человеческого существа с разгневанной черепахой на руках, и он не был уверен, что это именно тот опыт, который следует испытать. Он встревоженно фыркнул и перешел на другую сторону акации, после чего осталась видна лишь его голова.
— Нет, так не пойдет, — прошипел Эластер. — Мне нужно все его тело.
Я медленно ходил за жирафом вокруг акации, а он так же медленно удалялся от меня, все время оставляя между нами достаточно большую чвсть колючего дерева. Я продолжал его преследовать, и в течение достаточно долгого времени мы все ходили и ходили вокруг дерева, словно бы танцуя старомодный вальс.
— Так тоже не пойдет, — сказал я Эластеру. — Тебе следует передвигать свою чертову камеру.
Камера пришла в движение, и после нескольких туров вальса вокруг дерева мне наконец удалось поставить жирафа в позицию, которая устраивала бы моего режиссера.
— Отлично, — радостно произнес Эластер. — А теперь положи эту штуковину и начинай свой рассказ о зебрах.
Опустив черепаху на землю, я выпрямился и начал свой долгий захватывающий рассказ о том, как кормятся жирафы, заодно описав особенности питания других копытных.
