Здесь я с Тайным играю в салки. Если обходить наледь с левого берега, получается очень много лишней ходьбы, справа скалы не пропустят, а посередке прорвешься — километра два как на вороных катишь. Только лыжи об лед постукивают.
Но Тайный коварен. То замаскирует инеем миллиметровый лед и таким образом создаст впечатление, что лед здесь еще до снегопада застыл. То нагонит под снег целое море воды, а то просто пустит по наледи настоящие реки. Вчера я осторожничал изо всех сил: прокрался мимо «кастрюли», проскочил свежую наледь и уже стал выбираться на косу. Еще с десяток шагов — и я на сухом. Но вдруг шмяк! — и стою по самые щиколотки в воде. Летом оно и ничего бы, а сейчас мороз за двадцать, лыжи — по три пуда каждая. Еле выбрался. Развел костер, сушусь у огня и ругаю Тайный.
— Чего я тебе плохого сделал? Бессовестный какой!
А он знай себе клокочет, словно смеется.
— Ну как я тебя засалил?
Сегодня я хитрее. Прокрался на цыпочках по свежеледью, ручей обогнул у самых скал, а у наледной межи развил олимпийскую скорость. Бегу, слышу, снег под лыжами манной кашей ползет, а оглянуться недосуг. Выскочил на старую наледь, а мой след уже от воды потемнел. Но лыжи-то сухие!
Тайный прямо кипит от злости, а я смеюсь:
— Ну кто кого засалил?
Правда долго смеяться не стал. Мне ведь завтра придется возвращаться…
Идти осталось всего ничего, и в основном по чистому льду. В таких случаях я снимаю лыжи, сооружаю из них как бы нарты и транспортирую все свое имущество.
Я сейчас и не помню, каким образом заметил медведя. Сначала думал, сохатый или олень, а пригляделся — он! Черный какой-то и высокий до неправдоподобия. Может, мне сразу так показалось, а может, он и вправду такой поджарый. Встретил же позавчера лося. Ведь лосиха с лосенком и те два лося выглядели нормально, а тот, что туда-сюда по тальникам гонял, больше лестницу на подставках напоминал.
Конечно, моя «Белка» не медвежья снасть, но, с другой стороны, тридцать второй калибр бьет точнее всякого двенадцатого, да и «эмкашка» при удачном попадании сделает свое дело. Если аккуратно подобраться, то, пока он поймет, что к чему, двумя-тремя пулями я ему в бок тюкну, а остальное уж как там сложится. Я однажды секунд за пятнадцать в железную бочку шесть пуль влепил. Три ружейные и три винтовочные. Я, конечно, соображаю, что бочка не медведь, не бегает и, главное, на задние лапы не встает. Но если вам хоть раз приходилось танцевать вокруг поверженного медведя, целовать собаку и орать: «Да здравствуют медвежатники!», вы и с дубинкой на него полезете…
В лощине снег рыхлый, ровный. На подъеме дело посложнее. То сугробы, то выдувы. Чтоб не так шуметь, пришлось снять лыжи, и началось: в сугробы по пояс ныряешь, а на выдувах щебенка скользкая, мелкая, сыпкая. Здесь и по бруснику не так легко забираться, а к медведю и того хуже. Хорошо, если камушки смерзлись. А если сушенцы? Поставишь ногу, а опереться на нее боишься.
Сначала я ружье в руке держал. Для ходьбы двух ног и одной руки хватало. Но дальше круче стало. Пришлось «Белку» на спину повесить и поднимать на четвереньках.
Раза два поскользнулся, шумнул камушками. Но ветерок на меня. Правда, все время одна мысль тревожит: правильно ли я на медведя выйду? Вдруг встречусь неожиданно, лоб в лоб. Вот и буду сидеть перед ним, как куропач, только с ружьем на шее. Ешь — не хочу.
Но дальше снежок мягче пошел и выдувы кончились. Теперь осторожность на пределе. Шаг-два сделаю и — стоп: где, что? Ага, терраса! Вот, кажется, куст, под которым медведь копался. А вот и следы. Лапища!
Поворачиваюсь и вижу медведя. Метрах в сорока. Из-за ольховника на меня смотрит. Морда, как чемодан, ушки торчком, глазки — не понять, что выражают. Но, честное слово, нехорошие глазки. И самое неудобное, что только верхнюю половину головы и вижу.
А вокруг ни деревца, ни кустика приличного. Один скат голый и неуютный. Чуть что — накроет и чирикнуть не успеешь. Ладно, думаю, живи, дорогой, до глубокой старости.
Сажусь на скат и, как на санях, качу вниз. В минуту к гривке лиственниц в лощину домчался. Оглядываюсь, а медведь от меня на сопку. Сначала он по гребню бежал. Как скакун на ипподроме. А в сугроб влетел — забарахтался. Хоть от меня он более чем за километр, а отсюда вижу, как снег во все стороны фонтанирует.
Я когда от медведя бежал, почти все время назад смотрел, а этот только под вершиной сопки оглянулся.
— Ага! — злорадствую. — Теперь до самой Витры чесать будешь.
Но тот, как увидел, что за ним никто не гонится, более того, терраса совершенно пустая, наверное, удивился. Сел и задумался. Я уже и до землянки добрался, и чай сварил, и половину избушки снегом обсыпал, а он все сидел на сопке и переживал. Я наблюдал за ним до самой ночи, а перед тем как ложиться спать, вышел из землянки. Темно. Звезд нет. Тайга чуть шумит. Сопки еле-еле в темноте виднеются. И где-то там наверху у огромного камня сидит медведь. Один сидит. Честное слово, мне вдруг его жалко стало.
— Эй, друг! — кричу. — Иди чай пить!
Потом взял ружье и из малокалиберного ствола пару раз в небо щелкнул. А выстрелы глухие-глухие. К непогоде, что ли?..
А с полуночи и вправду запуржило, но к утру метель почти улеглась. Я не стал сооружать коттеджи, и вообще воображение у меня в другом направлении работало. Почему медведь не уходил? Не иначе он ждал метели, чтобы ложиться в берлогу. Обычно охотники дожидаются настоящих морозов и отыскивают берлогу по струйке пара. Медведь за зиму расходует до восьмидесяти литров воды: жир в его организме перегорает.
Часто у людей складывается ошибочное представление о том, насколько легко отыскать медвежью берлогу. Им кажется, стоит пройти лесом десяток километров и увидишь чуть ли не столб пара. В самом деле, и я, и Саша Фалькович, и Володя Молоков провели в тайге не одну зиму, а никто из нас на берлогу не натыкался… А что, если пойти и постараться найти медвежью берлогу? Стрелять в него сейчас не буду. Нападать на меня медведь не станет — вон как удирал. А если и кинется, то я не с пустыми руками.
Теперь на террасу я сравнительно легко поднялся. Вокруг чистота. Стланик под снег спрятался, камни задуло, только холмики белеют. Чуть выше складка приличная, ольховник в ней — не пройти, не проехать. Здесь медведю в самый раз берлогу устроить. И кусты частые, и сторона северная. Но зайцы? Весь снег в кустах и вокруг исполосовали.
Иногда в книгах пишут, что зайцы глупые. А попробуйте поймать. Это их горе, что одной тропы всю зиму держатся. Вот и влетают в петли. Вообще-то они намного подозрительней соболя и тем более белки или горностая. Чуть что — к опасному месту его и палкой не пригонишь. Короче, лежи здесь медведь — зайцев и духу не было бы.
