— Да ведь у тебя только три патрона, — возразил ему Генри.
— А я буду целиться наверняка, — последовал ответ. Утром Генри снова разжег костер и занялся приготовлением завтрака под храп товарища.
— Уж больно ты хорошо спал, — сказал он, поднимая его ото сна. — Будить тебя не хотелось.
Еще не проснувшись как следует, Билл принялся за еду. Заметив, что его кружка пуста, он потянулся за кофейником. Но кофейник стоял далеко, возле Генри.
— Слушай, Генри, — сказал он с мягким упреком, — ты ничего не забыл?
Генри внимательно огляделся по сторонам и покачал головой. Билл протянул ему пустую кружку.
— Не будет тебе кофе, —объявил Генри.
— Неужели весь вышел? — испуганно спросил Билл.
— Нет, не вышел.
— Боишься, что у меня желудок испортится?
— Нет, не боюсь.
Краска гнева залила лицо Билла.
— Так в чем же тогда дело, объясни, не томи меня, — сказал он.
— Спэнкер убежал, — ответил Генри. Медленно, с видом полнейшей покорности судьбе Билл повернул голову и, не сходя с места, пересчитал собак.
— Как это случилось? — безучастно спросил он. Генри пожал плечами.
— Не знаю. Должно быть, Одноухий перегрыз ему ремень. Сам-то он, конечно, не мог это сделать.
— Проклятая тварь! — медленно проговорил Билл, ничем не выдавая кипевшего в нем гнева. — У себя ремень перегрызть не мог, так у Спэнкера перегрыз.
— Ну, для Спэнкера теперь все жизненные тревоги кончились. Волки, наверно, уже переварили его, и теперь он у них в кишках. — Такую эпитафию прочел Генри третьей собаке. — Выпей кофе, Билл.
Но Билл покачал головой.
— Ну, выпей, — настаивал Генри, подняв кофейник. Билл отодвинул свою кружку.
— Будь я проклят, если выпью! Сказал, что не буду, если собака пропадет, — значит, не буду.
— Прекрасный кофе! — соблазнял его Генри.
Но Билл не сдался и позавтракал всухомятку, сдабривая еду нечленораздельными проклятиями по адресу Одноухого, сыгравшего с ними такую скверную шутку.
— Сегодня на ночь привяжу их всех поодиночке, — сказал Билл, когда они тронулись в путь.
Пройдя не больше ста шагов, Генри, шедший впереди, нагнулся и поднял какой-то предмет, попавший ему под лыжи. В темноте он не мог разглядеть, что это такое, но узнал на ощупь и швырнул эту вещь назад, так что она стукнулась о сани и отскочила прямо к лыжам Билла.
— Может быть, тебе это еще понадобится, — сказал Генри.
Билл ахнул. Вот все, что осталось от Спэнкера, — палка, которая была привязана ему к шее.
— Начисто сожрали, — сказал Билл. — И даже ремней на палке не оставили. Здорово же они проголодались, Генри… Чего доброго, еще и до нас с тобой доберутся.
Генри вызывающе рассмеялся.
— Правда, волки никогда за мной не гонялись, но мне приходилось и хуже этого, а все-таки жив остался. Десятка назойливых тварей еще недостаточно, чтобы доконать твоего покорного слугу, Билл!
— Посмотрим, посмотрим… — зловеще пробормотал его товарищ.
— Ну вот, когда будем подъезжать к Мак-Гэрри, тогда и посмотришь.
— Не очень-то я на это надеюсь, — стоял на своем Билл.
— Ты просто не в духе, и больше ничего, — решительно заявил Генри. — Тебе надо хины принять. Вот дай только до Мак-Гэрри добраться, я тебе вкачу хорошую дозу.
Билл проворчал что-то, выражая свое несогласие с таким диагнозом, и погрузился в молчание.
День прошел, как и все предыдущие.
Рассвело в девять часов. В двенадцать горизонт на юге порозовел от невидимого солнца, и наступил хмурый день, который через три часа должна была поглотить ночь.
Как раз в ту минуту, когда солнце сделало слабую попытку выглянуть из-за горизонта, Билл вынул из саней ружье и сказал:
— Ты не останавливайся, Генри. Я пойду взглянуть, что там делается.
— Не отходи от саней! — крикнул ему Генри. — Ведь у тебя всего три патрона. Кто его знает, что может случиться…
— Ага! Теперь ты заскулил? — торжествующе спросил Билл.
Генри промолчал и пошел дальше один, то и дело беспокойно оглядываясь назад в пустынную мглу, где исчез его товарищ.
Час спустя Билл догнал сани, сократив расстояние напрямик.
— Широко разбрелись, — сказал он, — повсюду рыщут, но и от нас не отстают. Видно, уверены, что мы от них не уйдем. Решили потерпеть немного, не хотят упускать ничего съедобного.
— То есть им кажется, что мы не уйдем от них, — подчеркнул Генри.
Но Билл оставил эти слова без внимания.
— Я некоторых видел — тощие! Наверно, давно им ничего не перепадало, если не считать Фэтти, Фрога и Спэнкера. А стая большая, съели и не почувствовали. Здорово отощали. Ребра, как стиральная доска, и животы совсем подвело. Одним словом, дошли до крайности. Того и гляди всякий страх забудут, а тогда держи ухо востро!
Через несколько минут Генри, который шел теперь за санями, издал тихий предостерегающий свист.
Билл оглянулся и спокойно остановил собак. За поворотом, который они только что прошли, по их свежим следам бежал поджарый пушистый зверь. Принюхиваясь к снегу, он бежал легкой, скользящей рысцой. Когда люди остановились, остановился и он, вытянув морду и втягивая вздрагивающими ноздрями доносившиеся до него запахи.
— Она. Волчица, — сказал Билл.
Собаки лежали на снегу. Он прошел мимо них к товарищу, стоявшему около саней. Оба стали разглядывать странного зверя, который уже несколько дней преследовал их и уничтожил половину упряжки.
Выждав и осмотревшись, зверь сделал несколько шагов вперед. Он повторял этот маневр до тех пор, пока не подошел к саням ярдов на сто, потом остановился около слей, поднял морду и, поводя носом, стал внимательно следить за наблюдавшими за ним людьми. В этом взгляде было что-то тоскливое, напоминавшее взгляд собаки, но без тени собачьей преданности. Это была тоска, рожденная голодом, жестоким, как волчьи клыки, безжалостным, как стужа.
Для волка зверь был велик, и, несмотря на его худобу, видно было, что он принадлежит к самым крупным представителям своей породы.
— Ростом фута два с половиной, — определил Генри. — И от головы до хвоста наверняка около пяти будет.
— Не совсем обычная масть для волка, — сказал Билл. — Я никогда рыжих не видал. А этот какой-то красновато-коричневый.
Билл ошибался. Шерсть у зверя была настоящая волчья. Преобладал в ней серый волос, но легкий красноватый оттенок, то исчезающий, то появляющийся снова, создавал обманчивое впечатление — шерсть казалась то серой, то вдруг отливала рыжинкой.
— Самая настоящая ездовая лайка, только покрупнее, — сказал Билл. — Того и гляди хвостом завиляет.
— Эй ты, лайка! — крикнул он. — Подойди-ка сюда… Как там тебя зовут!
